Евгений Красницкий - Женское оружие
Аринка от этих слов дернулась, как от пощечины. Неужто Плава это про Андрея?! Зверь и урод… это он-то? Сравнила… с кем? Со своим мужем, вот с этим, с Простыней? И кого? Андрея?! Воина из боярского рода? Да что ж это здесь творится-то?! Даже она, вчерашняя холопка, не то что за хозяина, за человека его не держит?! Со злости в ответ заговорила вроде бы спокойно, но уже не как с равной – как хозяйка с зарвавшейся холопкой. Плава невольно подалась назад – окатило ее Аринкиным высокомерием, словно водой из проруби.
– Ты что, у печи тут угорела, что ли? Ты с кем Андрея Кириллыча сравнить посмела?! Тебе ли его судить? Кто ты, а кто Лисовины? Забылась? – Она окинула Плаву презрительным взглядом и проговорила с сомнением: – Говорят, вроде недолго ты в холопках пробыла, а обычай холопский – хозяев за глаза поносить – подхватить успела. Андрей Кириллыч не кто-нибудь – Лисовин, чтоб про него всякие языком…
– Дура! – перебивая Аринку, то ли сказала, то ли плюнула опомнившаяся от внезапной перемены в собеседнице Плава. – Лисовины, говоришь? Хозяева? Вот именно, они тут хозяева. Всем и всему! Как захотят, так и сделают. Ты что, не поняла? В жены они тебя ему присмотрели! В жены! Пожизненно обузу повесят. Обвенчают и тебя не спросят, потом будешь локти кусать, да никуда не денешься, не выпустят уже. И Анна… добрая-то она добрая, а тебя этому зверю на потеху отдаст и не поморщится. – Плава тяжко вздохнула и как-то бессильно опустила руки. Проговорила с затаенной болью, будто сама с собой: – Я-то тебя понимаю и не осуждаю, ты на это ради своих идешь – девчонки у тебя на руках малые, брат еще отрок. Но пойми ты: одно дело год какой возле него потерпеть, а другое – навсегда ярмо себе на шею надеть. Беги отсюда, пока не поздно. Доберешься до ближайшего села как-нибудь, соврешь там про себя – сообразишь что. Брата и девчонок они не обидят, не посмеют, а ты спасайся!
Аринка растерянно взглянула на Плаву. Ее так оглушила сама мысль о том, что повариха сравнила – посмела сравнить – Андрея с Простыней, что от обиды и возмущения не сразу и сообразила: да ведь это Плава ЕЕ пожалела и упредить решила. Видно же, что боится, да и несдобровать ей, если Анна об этих словах узнает, а все равно упреждает – пожалела, что силой замуж за Андрея ее отдадут. Ее за него СИЛОЙ? От одной мысли об этом Аринка заливисто рассмеялась, так что Плава, продолжавшая что-то говорить, замолкла на полуслове и изумленно уставилась на нее. Вспыхнувшая злость и обида неожиданно прошли, и сейчас Аринка смотрела на насупившуюся Плаву с жалостью: ну да, она-то со своим нахлебалась, конечно, бедная, – подумать страшно, такой судьбы врагу не пожелаешь. Но нашла с кем Андрея сравнивать! Да с чего они смотрят-то на него все как… как на нелюдя! За что! Он же умный, сильный, добрый. Словно на глазах у всех пелена какая-то. Ну так она эту пелену разгонит!
– Ой, Плава… ну уморила. Ты что же думаешь, МЕНЯ за НЕГО силой выдавать придется? – покачала она головой и улыбнулась прямо в лицо обалдевшей от такого заявления собеседницы. – Да если он только позовет, пальцем поманит, меня не то что силком под венец, а не остановит никто, хоть даже и Лисовины, кабы они против были, сама за ним побегу! Какой демон? Глупости бабы болтают! Лицо его… голоса нет… разве в этом дело-то? Да добрее и лучше его я в жизни еще не встречала! Люблю я его, больше жизни люблю! А ты… меня спасать решила… – И, махнув рукой, Аринка пошла прочь, оставив изумленную до глубины души и оглушенную ее признанием Плаву стоять с открытым ртом на пороге кухни…
Что бы там повариха после этого разговора ни подумала, а холопки все необходимое – миску с огурцами и капустными листами, бадейку холодной воды и кувшин воды горячей – принесли в опочивальню раньше Аринки. Миски с едой тоже стояли на столе и дожидались ее, прикрытые рушниками, как и кувшин с молоком. Анька свое уже доела и сейчас лежала на лавке, обложив лицо капустными листами и прикрыв глаза огуречными кружочками.
– Ты хоть умылась сначала? – озаботилась Аринка.
– Угу, – пробурчала девчонка, придерживая рукой поползшую с лица капусту.
– Ладно, лежи, пока я поем.
После обеда, когда затихли на улице шум и голоса – отроки и девки опять разошлись на занятия с наставниками, Аринка вместе с заметно успокоившейся и повеселевшей Анькой собрались на улицу: надо было продолжить разговор, а заодно и крепость повнимательнее рассмотреть.
– Матушка тебя и отпустила с занятий, чтобы ты мне тут показала все, – пояснила она девчонке. – Я у вас человек новый, в воинских поселениях и не бывала никогда, ни обычаев, ни людей ваших не знаю. А ты мне все и расскажешь.
– Да что тут рассказывать! – скривилась Анька. – Да и показывать особо нечего пока – стройка, бревна набросаны да песок с глиной везде насыпаны. Развел Сучок тут грязюку! Как дождь прольет, так ног не вывезешь!
– Сучок?
– Ну да, – ухмыльнулась Анька. – Закуп он… вся артель плотников – закупы, а он у них старшина. Они эту избу себе построили, да их матушка выгнала, велела тут перестроить да нас поселила… у них внизу мастерская осталась, но и оттуда к зиме она их выставить хочет – я слышала, она Миньке говорила…
– Погоди! – оборвала ее Аринка. – Забыла? Всего ничего – только обед прошел, а ты уже и забыла?
– Что? – испуганно захлопала глазами Анька.
– Где боярышня? Ну-ка – как женщина себя чувствует…
– …так она и выглядит, как выглядит, так и чувствует! – с готовностью подхватила ее провожатая, сразу принимая требуемый вид и старательно подражая при этом Аринке. – Так?
– Так, – кивнула та в ответ. – Только про себя привыкай теперь это говорить – незачем всем наши тайны-то слышать. А так хорошо, – одобрила она Анькино прилежание к ее немалой радости. – Только вот руками ты суетишься пока излишне, старайся их в покое держать. Пошли, но помни: это боярышня мне крепость показывает и про всех рассказывает. Вот и держись соответственно… Ну так что Сучок-то?
Анька, которая потихоньку входила в понравившуюся ей роль боярышни и хозяйки крепости, показывающей новому человеку свои владения, и идти сейчас старалась совсем иначе, чем обычно. Она внимательно смотрела на свою молодую наставницу и невольно копировала ее походку, да и говорить начала не привычной скороговоркой, глотая окончания слов, а вполне солидно и взвешенно.
Про Сучка и его буйный нрав Анька рассказывала, пока они спускались вниз по лестнице. Чувствовалось, что ей он не очень и интересен, тем не менее Аринка отметила – девчонка-то весьма наблюдательная: старшину плотницкой артели описала очень образно – так и представился лысый скандальный коротышка. И, судя по тому, что выходило из-под его рук – хотя бы та же девичья изба, – закуп этот дело свое знал хорошо.
– А как же твой брат с таким строптивцем управляется? – спросила Аринка, воспользовавшись паузой, чтобы оглядеться вокруг и решить, откуда начать прогулку по крепости.
– Ой да Минька! – Анька всплеснула руками и тут же, спохватившись, вернула их на место. – Он с кем хочешь управится! Он знаешь какой? Он… ну… он хоть и младше нас с Машкой, а иногда совсем как старик бывает. И добрый такой, вроде жалеет нас всех, даже матушку. Я один раз подслушала, как она сама Настене сказала, что он с ней, как с дочкой разговаривал. Говорят, – Анька настороженно оглянулась, словно опасаясь чужих ушей, – это Нинея, волхва Велесова в нем кого-то из пращуров пробудила, и тот из Миньки иногда стариковскими глазами глядит.
Голос Аньки дрогнул, было видно, что она не на шутку боялась того, о чем рассказывала.
«Ну вот, еще и волхва. То-то Илья юлил, когда про жизнь в крепости рассказывал. Ох и непросто у них тут. Ну ничего, я простого и не ожидала».
– Постой, ты же сказала, что он добрый?
– Конечно! Он же…
– Спина! Голова! Дыши ровнее! – напомнила Арина. Анька, принявшая было привычную расслабленную позу, мигом встрепенулась и выпрямилась. – Боярышня Анна степенно беседует, то есть говорит только то, что считает нужным сказать. И не более того!
– Ага… – Было очень заметно, что Анька с трудом удерживается от жестикуляции и от того, чтобы не сбиться на привычную скороговорку, стараясь угодить Арине. Похоже, внимательный и доброжелательный собеседник был для нее внове, и ей явно нравилось, что с ней разговаривают столь серьезно, даже украдкой глазами по сторонам шарила – видит ли кто, как степенно она водит по крепости приезжую. Ну и про разговор не забывала. – Он вообще-то ругается часто или насмешничает так, что лучше бы отругал, но не бьет отроков почти никогда! А девиц и вовсе ни разу за все время! Даже пальцем не прикоснулся! Мне Никола рассказывал, если кто-то из отроков затоскует или еще чего-то… ну бывает же такое… не знаю, как сказать…
– Понятно, понятно! – откликнулась Арина. – И что же Михаил?
– А он сядет с таким отроком где-то в уголке и разговаривает, но сам почти ничего не говорит, а только слушает. Долго так сидят, а отроку потом сразу легче становится. В общем, добрый он… – в голосе Аньки снова послышались слезы, – а меня не любит. Дурой набитой считает.
