Я – Распутин. Сожженные мосты - Алексей Викторович Вязовский
– Херр Распутин, что вы чувствовали…
А как я себя чувствую прямо сейчас? Когда рядом орут чуть ли не «Хайль Гитлер». Замечательно, прямо как на исторической экскурсии.
– Херр Распутин, каково оно там, в небе?
– Херр Распутин, каковы ваши творческие планы?
Ну и так далее. Вспышки, фото (причем бьюсь об заклад, фотографы засняли и то, как я обошелся с дедом), восторженные поклонницы, махание шлемом и все такое.
Когда ажиотаж малость утих, следуя малозаметным пассам Иоганна, последний подхватил меня и Лену и повлек на выход.
– Господа, нашему гостю необходимо отдохнуть с дороги, сегодня вечером состоится встреча с прессой и банкет в гостинице…
Банкет? Это хорошо, хоть об ужине голова не болит.
Выбрались на площадь, под портик, украшенный полудюжиной статуй, тут же подкатила коляска, куда Иоганн усадил нас и сам устроился рядом с кучером.
– Лена, спроси у Иоганна, что это за дед был на вокзале? – уж больно у него все в строку, и «хайль», и «фюрер», и даже национал-социалистише дойче партай или как там их.
– О, херр Распутин, это Георг фон Шенерер, наш enfant terrible! Ему уже шестьдесят пять лет, а он все тщится вернуться в парламент Австрии!
– А чего это вдруг он на вокзал приперся? Где я ему успел дорожку перейти?
– Не могу сказать точно, но в столице ходят слухи, что вы договорились с императором Германии по боснийскому вопросу, а фон Шенерер категорический противник аннексии славянских земель, которых в империи и без того слишком много, по его мнению.
Молодец Кристиан, хорошие у него знакомые, информированные. Но откуда слух пополз? Неужто немцы сами его пустили? Или просто течет, как и у всех сейчас?
– Не упомню договора, – нахмурился я, оглаживая бороду, растрепанную ветром. – И вот только из-за этого он и буянил?
– Он в этом большой мастер. Лет двадцать назад, когда он был помоложе, он устроил самочинный обыск в газете, неправильно, с его точки зрения, высказавшейся об императоре Германии. Пангерманист, националист, антисемит, куда же без этого. Был весьма влиятелен, но его партия почти распалась, и теперь ему нужны громкие акции, чтобы поддержать сторонников и не дать забыть о себе. А тут такой повод – славянин, Босния…
– На чужом горбу в рай въехать, знакомо…
Дед, судя по всему, местный протофашист, но их время еще не пришло, вот и пробавляются мелочовкой, а не штурмовыми отрядами.
– Зря вы так легкомысленно, херр Распутин. Он мстительный, поберегитесь.
– Учту, спасибо.
* * *
Пока ехали по Вене в нанятой коляске, я рассматривал красоты города и грустил. Солнце играло в липах Рингштрассе, отражалось в волнах Дуная, вокруг щебетали птицы, дамы в белых платьях с зонтиками прогуливались по бульварам… И что-то не то. Вот прям ножом по сердцу.
– Ты чего такой хмурый? – спросила Лена, кивая на белый памятник Моцарту. – Смотри какая прелесть!
– Угу…
– Ой, а это знаменитые венские кофейни? Гляди, дама курит прямо за столиком на улице! У нас бы за такое…
– Что бы у нас? – не выдержал я.
– Ославили. А может, и выгнали из заведения. Нет, вот скажи, – эсерка повернулась ко мне, гневно сверкнула глазами. – Почему в Европе все так ладно устроено, а у нас гадко, бедно…
– Помню, помню. Намедни Чехова читал. В «Вишневом саду», прислуга, как его… Епиходов говорит: «За границей всё давно уж в полной комплекции».
– Так ведь так и есть! И права женщин, и законы против насилия. А детские сады? А медицина?
– Пароходы, мосты, вон даже брусчатка бульвара ровнее.
– Ты утрируешь. Но ладно, пусть так.
– Пойми, Лена, их богачество – обратная сторона нашей бедности. Вот взять эту Австро-Венгрию. Кто для них славяне? Люди второго сорта. Работают за копейку, горбатятся на немецких господ. Ну или полугоспод-венгров. Заметь!
Не первое столетие. Всегда, когда есть кто-то богатый – значица, пограбил кого бедного.
– Ого, господин Распутин, да вы в марксисты подались. Собственность – это кража?
– Это, кстати, не Маркс, а Прудон сказал, анархист.
Лена удивленно вытаращила на меня глаза, не ожидала таких познаний.
– Мы беду видим, но в путях из нее с вашими эсерами, марксистами да и прочими радикалами расходимся. Не получится просто взять и переделить богатство. Вон, посмотри, что в общинах творится, когда землю переверстывают – смертоубийство! А теперь прикинь на всю страну… Это как пьянство. Плохое же дело пить без меры. А «сухой закон» – еще хуже.
– Нет, ты не марксист, ты философ! Сократ Тобольский!
Под разговор коляска встряла в небольшую пробку. Ржали лошади, палило солнце. Среди колясок сновали мальчишки – продавцы газет.
– Я про другое сказать хочу. Не можно нашему человеку быть на стороне богатых европцев. Сердцем чую. Тут правда все ладно скроено, пароходы, врачи, голода нет… Но все одно, на посылках тут будешь. Второй сорт. Как наши евреи-выкресты навроде Полякова. Весь наградами увешан, христосоваться к губернатору ездит, а все одно выкрест и веры ему нет. Не принимает его обчество.
– Это какое же общество его не принимает? – Лена удивленно подняла бровь.
– Да уже не аристократия. Русское общество, народ. Смотрят на него – ну вот возьми любого нашего вора, тот ближе будет. Понятнее.
– Черносотенство пошло?
– Да не в жидовстве дело, – я начал раздражаться. – Я про установления. Про правила игры. Либо ты их пишешь. Либо для тебя. А наша аристократия готова прямо из штанов выпрыгнуть, лишь бы пустили в европейский рай. Тут же все ладно придумано, «в полной комплекции»! На все готовы. На любую роль. Чего изволите! Тьфу, лакейская философия. Где Никса свои капиталы хранит? В России? Нет, в Германии. Куда великие князья на отдых катаются? Баден-Баден и энтот берег, как его…
– Лазурный.
– Во, в Ниццу еще. Детей учить? Гейдельберг да Сорбонна.
– В Лондон еще тоже, я слышала, там хорошие школы.
– На пенсию? Тако ж в Европу. Вон, генерал-адмирал недоделанный, флот просрал, другого бы давно засудили, а его только в отставку выперли, в парижах отсиживаться. И так во всем! Вот и выходит, что кому бороться с бедностью в России? Лечить больных? Строить дороги? Свои курорты? Запад забирает лучшее, а что отдает? Ни в грош не ставит – зерно да железо грузим и ладно. Больше от вас ничего и не надо.
– Победитель получает всё, – задумчиво произнесла Елена. – В цивилизационном смысле.
– И продолжает получать. Тут победить мало. Надо каждый день побеждать и продолжать отнимать, хватать, выжимать, хапать… Иначе как такую пастораль, – я обвел руками Рингштрассе, –
