Завещание фараона - Ольга Митюгина
— Протри глаза! — с досадой прошептал Атрид. — Это не простыня, это хлена. Чувствую я себя прекрасно. И не беспокойся. Утром я буду здесь.
— Царь! — возмущение старой няни не знало предела.
— Довольно! — уже строже прервал ее владыка Эллады. — Я не намерен болтать с тобой и уж тем более — просить твоего позволения. — Он снова улыбнулся старушке, смягчая свою резкость. — Давай быстрее мне какую-нибудь старую одежду. Я при-ка-зы-ва-ю! — он даже пританцовывал от нетерпения.
Кряхтя и ворча, Фелла направилась к стоявшему в углу сундуку, и через пять минут царь переоблачился в серую поношенную тунику чуть выше колен, на ноги нацепил простые сандалии из грубо выделанной кожи и перекинул через плечо ремень потертой холщовой сумки. В таком наряде он, взглядом поблагодарив няню и бросив ей через плечо: «Никому ни слова!» — выскочил прямо через окно в сад.
— Куда?! — крикнула ему вслед Фелла. — Дверь же есть!
И, всплеснув руками, сокрушенно покачала головой:
— Ну, совсем еще мальчишка! — проворчала она про себя.
Дело в том, что между Атридом-при-людях и Атридом-человеком существовала огромная разница. Высоко требовательный к себе и к другим, умный, дальновидный политик и военачальник, в личной жизни царь все еще оставался сумасбродным мальчишкой, из головы которого окончательно не выветрились предания о благородных героях Персее и Тесее, о мужественном и сильном Геракле и о трепетно влюбленном в свою Эвридику Орфее. И, конечно, как всякий нормальный человек, он старался подражать своим героям. И сейчас шел по ярко освещенным ночным улицам праздничного города — одинокий, счастливый, в предвкушении чего-то необыкновенного…
[1] Таргелион — одиннадцатый месяц аттического года, соответствует второй половине мая — первой половине июня. В момент действия романа — май.
[2] Хлена — одежда, длинный плащ. Иногда так называли и род пледа.
Часть 2. Глава 13. Вторая встреча
Афины веселились. Вся жизнь сейчас сосредоточилась на центральных площадях и улицах. Там искрились огни факелов, раздавались крики и смех, гремела музыка. Пахло медовыми пирогами, жареной пшеницей, скворчащими на огне колбасками. Торговцы работали вовсю, и прилавки ломились от сладостей, орехов и изюма, лент и детских игрушек. Агамемнон смешался с толпой, веселился и шутил, два раза его почему-то приняли за вора и пришлось улепетывать, потом он влез в уличную драку и был выкинут с площади со словами: «Еще раз здесь увидим, щенок, отправим собирать асфоделы!»[1]
Агамемнона это происшествие позабавило. Разумеется, он мог бы легко раскидать толпу пьяных бездельников, но ведь царь решил сегодня ничем не отличаться от простого человека, обычного горожанина — а простой горожанин не обладал ни подготовкой, что давалась аристократам, ни военным опытом, накопленным царем в сражениях. Поэтому, рассмеявшись, Атрид просто поднялся и отправился на поиски новых приключений.
Настроение ничуть не испортилось. Юноша веселился от души.
Он долго бродил по Афинам. Дурачился, бегал и прыгал, как жеребенок, шутил и отвечал на шутки. Наслушался о себе самом самых разных добродушных сплетен.
Судя по звездам, наступила последняя треть ночи. Атрид чувствовал, что пора возвращаться — домой, к престолу Эллады. Но… Так не хотелось! «Вздор! — сам себе сказал Агамемнон. — У меня в запасе еще много времени. До рассвета больше трех часов! Куда спешить? Я успею».
Тем более в голову пришла очередная озорная идея.
«А что, если постучаться в какой-нибудь дом, выдав себя за путника, чужеземца? Переночевать там? Ведь так я узнаю, чем живут мои граждане, чего им не хватает, в чем им нужно помочь. Не этим ли занимался царь из персидской легенды? И это куда более подобает правителю, чем просто скакать, как козленок, по площадям, занимаясь глупостями. Пора и поработать, владыка Эллады!»
Приняв решение, Атрид серьезно задумался. Куда ему постучать? В домах знати его узнают, да и нельзя считать аристократов с их богатством и влиянием рядовыми гражданами. Стучаться в двери бедняков? Там всего не поправишь, да и путники редко рискуют ночевать в халупах, где вечно пьяные хозяева за медную монету могут ограбить или даже убить. Значит, лучше всего попытать счастья на западной окраине. Там как раз живут люди среднего достатка, что кормятся своим трудом.
Рассудив так, царь решительно направился в западную часть города, и уже минут через двадцать оказался на улочке, шедшей недалеко от городской стены — верх которой виднелся за крышами небольших домиков здешних жителей. Аккуратные глухие фасады беленых домов тянулись вдоль улицы. Над ними темнели силуэты деревьев внутренних садиков и кое-где — узкие оконца вторых этажей.
И ни в одном окошке не горел свет.
Атрид вздохнул. Наверное, зря он все затеял. В домах никого нет, все на празднике. Лучше уж вернуться к себе и попробовать наконец уснуть… и тут в дальнем конце улицы блеснул огонек!
Одинокая теплая искорка посреди темной улицы. Фонарь у деревянной двери в глухой беленой стене.
Царь остановился как вкопанный.
А потом медленно, нерешительно направился к этой дверце.
«Что, если они узнают меня?! — от подобной мысли сердце оборвалось. — Что скажут в Афинах? Разве люди поймут? Решат, что их царь занимается глупостями… — Атрид стиснул зубы. — Прекрати. Решение принято. За весь вечер меня никто не узнал, так с чего должны узнать сейчас?»
И юноша решительно постучал. Дверца неожиданно подалась под его рукой, и юноша нерешительно шагнул во внутренний двор, обнесенный садом.
Рядом лениво, как-то сонно, брехнула собака. Зевнула и, гремя цепью, нехотя до половины выползла из конуры. С укоризной взглянула на Агамемнона и снова пару раз гавкнула. Потом решила, что выполнила свой долг и вновь забралась в конуру.
Откуда-то из сада донеслось фырканье лошади — похоже, там, за деревьями, стояла конюшня. Конь оказался бдительнее собаки. Он громко заржал, чуя чужака. Его ржание подхватила вторая лошадь. На этот шум дверь домика отворилась, выпустив в ночь полоску рыжего света, и на пороге показался человек в белом хитоне и с фонарем в руках.
Закрыв
