Львиное логово - Дмитрий Чайка

— Надо же, и не скажешь. Я тоже в первый раз обмочился, помню. Такой же пацан был.

Разговор воинов удалялся, а сам Хадиану был немало изумлен. Оказывается, ассирийский сотник знает про него, мальчишку из пригорода Дамаска. Он знает сколько врагов он убил, и даже про то, что он обмочился. А ведь ему так стыдно было, что он всеми силами то срамное пятно закрывал. А оказывается, это и не стыдно вовсе, раз сам Ясмах-Адад тоже таким был. И, получается, не людоеды злобные эти ассирийцы, а просто воины, которые из таких, как он, настоящих бойцов делают. Ну, из тех, кто доживет, конечно. Получается, что и он, Хадиану, вот таким стать может, сильным и умелым. И как взглянет в глаза новобранцу, тот прямо под ноги себе навалит, ну или в штаны, если по ассирийскому обычаю одет будет. И парень, успокоенный такими мыслями, провалился в неглубокий сон, пока десятники и сотники ходили по лагерю, проверяя караулы. Спать им приходилось куда меньше.

А через неделю, загоняя кол в задницу связанного иудея, Хадиану слушал своего десятника, который стал ему вместо родного отца.

— Вот ты, пацан, сейчас почему блевал? — рассудительно говорил немолодой воин, — потому что непривычный ты к войне. Ты думаешь, мы зачем это делаем? Небось, мамка сказала, что все люди Ашшура людоеды, и детишек маленьких поедают?

Хадиану покраснел, и ничего не сказал, потому что именно так мама ему и говорила.

— Да ты не жмись, так все матери своим соплякам говорят, — махнул рукой десятник. — Потому что боятся. А раз боятся, значит дури меньше в голове бродит. А ну, лежи, спокойно, падаль, — пнул он воющего от невыносимой боли иудея. — Ты, пацан, пойми, ты не этого олуха сейчас на кол сажаешь, ты еще десятку олухов сейчас жизнь спас.

— Как это? — изумился Хадиану.

— Ну вот ты смотри, ты ткач, к примеру. И решил ты против великого царя побунтовать. Много у ткача шансов вот хоть супротив тебя выстоять? Немного, хоть ты и мальчишка совсем. Ставь кол в яму! Придержи, надо притоптать покрепче, лучше древком копья. Ну вот, о чем это я?

— Что мы ткачу жизнь спасаем, — напомнил Хадиану, стараясь не смотреть лишний раз на казнимого.

— А, ну да! Так вот, идет такой ткач, весь в дурных мыслях. А тут сосед его, что неделю назад на серебришко польстился, и копье в руки взял, на колу сидит и кровавые пузыри пускает. Вот что ткач сделает?

— Домой пойдет и бунтовать не будет.

— Вот! — десятник поднял вверх грязный палец с обгрызенным ногтем. — А если десять ткачей этого дурня увидят? То-то же! Домой пойдут, к своим женам под бок, и живы останутся.

Понял Хадиану, что он не лютой смертью сейчас человека казнил, а множеству невинных людей жизнь спас. И стало парнишке даже как-то на душе легче, как будто хороший поступок сейчас совершил.

Великий жрец изволил отдыхать после непростого дня. Каким-то невероятным образом из камеры сбежала эта персидская стерва, оставив там труп охранника. Второго стражника, который и был предателем, нашли только вечером, в канаве за городом, с перерезанным горлом. Не впрок ему пошли те кровавые деньги, что Аншанский демон дал. В том, что это именно тот подкупил охрану, сомнений не было, ведь его видели в городе. Стражники городские — полные олухи. Как они могли его упустить? Одного бойца, что ворота держал, полчаса не могли убить. Настоящий мастер отход Демона прикрывал. Это хотя бы объяснить можно. Но вот чего Аткаль-ан-Мардук так понять и не смог, так это того, что демон в той худосочной косоглазой уродине нашел. Или у демонов все не как у людей? То ли дело, он, Аткаль-ан-Мардук. В его постели девочка и мальчик, двойняшки, пятнадцати лет от роду, с лицами и телами дивной красоты. Он их купил просто за немыслимые деньги, и сейчас планировал опробовать свою покупку. С кого бы начать?

С этой сладкой мысли его сбил шум за дверью, которую охранял раб-нубиец. Судя по тому, что дверь открылась, и раб упал в спальню, зажимая рану в животе, уже не охранял. В покои ввалились пять головорезов с завязанными платками лицами, которые смахнули с кровати юную пару.

— Один звук, и перережем горло. Понятно?

Те испуганно закивали головами и забились в угол, размазывая слезы по прекрасным лицам.

— Теперь ты! — это уже было сказано великому жрецу. — Сам пойдешь или отрезать чего?

— Вы знаете, кто я? — спросил побелевший жрец.

— Ну еще бы, с такой-то оплатой, — хохотнул наемник, арамей, судя по акценту, — встал и пошел, жирная сволочь.

— Великий Мардук накажет вас, — проблеял жрец.

— Мой бог — Хадад, и я ему принес богатые жертвы. Он защитит меня от твоего Мардука, — убежденно сказал наемник.

Трясущегося жреца провели по дворцу, где он увидел перебитую охрану и испуганных слуг, что стояли во внутреннем дворе загородного дворца. Многие плакали от страха. Аткаль-ан-Мардука засунули в мешок и погрузили на верблюда, а рабов пинками согнали в кучу.

— Значит так, животные. Нам за вас не платили, поэтому живите. Вы сейчас идете в винный погреб и там я вас закрываю. И не дай вам боги попытаться выбраться оттуда раньше, чем через два дня. Рекомендую нажраться в дрова, легче сидеть будет. Оставлю бойца, если увидит шевеление, он тут спалит все за милую душу, и вас в том подвале похоронит. Понятно?

Рабы понятливо закивали головами. Героев среди них не наблюдалось.

— Ну, я так и думал. Гуляй, рванина, — сказал наемник, который и не думал тут никого оставлять. Но, будучи сам беглым рабом, убивать невинных бедолаг не хотел. Сказано, убить охрану и привезти жреца, значит, он убьет охрану и привезет жреца. Да и вообще, он не любил работать бесплатно. И, караван, по уже опробованной схеме, помчался к берегу Тигра, с тем лишь отличием, что в этот раз берег был другой, а верблюды уставали куда быстрее. До Суз было две недели