Борис Батыршин - Мартовские колокола
Подсказка нашлась в фотокопиях листов манускрипта, сделанных Иваном. Тогда, в крипте, Евсеин, захваченный, как позже и Бордхардт, загадочным текстом, не обратил внимания на очевидный факт — первые три листа были написаны совсем в другой манере, да и на совсем другом пергаменте, нежели остальной текст! Конечно, фотографии не могли дать полного представления, полезно было бы снова подержать манускрипт в руках — но и их оказалось довольно, чтобы убедиться: да, первые три листа были написаны другим человеком, и, почти наверняка, другое время, нежели остальной текст.
Итальянец из Вероны? Монахини, рассказывая Семёнову о его визите, не упоминали, что гость оставлял какие–то записи. Но это ещё ничего не значит — известно, что казнённый в Александрии веронец сумел довольно глубоко проникнуть в суть документа. Мог он оставить часть своих записей в Маалюле? Почему бы и нет; а монахини, за давностью лет, забыли об этом, а то и просто не придали значения…
Но тогда получалось, что монахини, в нарушение своих собственных правил, позволили итальянцу не просто просмотреть манускрипт, а еще и поработать с ним? Да так основательно, что гость сумел продраться через ребусы, о которые они с Семёновым бились сейчас, как о каменную стену — и докопаться до сути? Выходит, так. В таком случае — что же содержится в остальной части манускрипта?
Всё дело в этих самых вставках, решил Евсеин. Они содержат некие указания, а какие — пока неясно. Так может, они не там ищут?
Так, еще раз… что было у итальянца для исследований? Правильно, сам манускрипт, то же самое, что есть и у них сейчас. А что было у Бурхардта? Пластины. А вот манускрипта (и, главное, содержащихся в нем переводов фрагментов металлических листов) у него не было — потому и окончились неудачей все попытки проникнуть в тайну «картотеки» на гибких металлических листах.
Но ведь и у итальянца не было этих пластин! Ну, неоткуда им было взяться — в это время они уже больше века, как хранились в Александрии! А если нет? Мог старик–египтянин оставить несколько пластин в Маалюле — тем более, что, как не раз упоминал Бурхардт, часть пластин дублирована? Очень даже мог.
С этого момента дело пошло легче. Оставив переводы, Евсеин принялся сопоставлять те самые загадочные «вставки» в манускрпите с фотокопиями пластин — и довольно быстро выяснил, что оказался прав. Вставки указывали на некую последовательность именно металлических «носителей» — грубо говоря, на порядок, в котором следовало расположить металлические листы. У исследователей имелось, к счастью, около четверти пластин — из числа дублированных, разумеется. Всего, за вычетом повторов, это составляло чуть больше половины картотеки.
Последовательность удалось составить сразу же — спасибо программе–распознавалке, отлаженной–таки Олегом Ивановичем. Вникнув в предложение Евсеина, он тоже оставил мучения с переводами, и теперь исследователи сутками просиживали, перекладывая металлические листы. Но увы — тексты на пластинах, подобранных в соответствии с указаниями манускрипта, никак не стыковались между собой. И тогда Евсеин, отчаявшись разгадать эту шараду, взялся за изучение пластин — то есть, как выразился потом Олег Иванович, пошёл по стопам Шлимана, а не Шампольона. И, осматривая в сотый раз пластины, он нащупал подушечками пальцев какие–то крошечные неровности на их острых, как лезвие, кромках…
Молодость Вильгельма Евграфовича прошла довольно бурно. И, среди прочих безумств, которым ему приходилось предаваться в студенческие годы была страсть к карточной игре — к счастью, кратковременная, иначе студент Московского Университета по кафедре античных древностей Виля Евсеин непременно был бы потерян для науки.
В числе прочих полезных навыков, приобретённых на ниве игорного дела, стала весьма развитая чувствительность подушечек пальцев — один их его тогдашних знакомых научил будущего доцента кое–каким трюкам пароходных шулеров, которые ухитрялись ногтем делать насечки на кромках карт, и после нескольких сдач знали уже всю колоду. Вот и сейчас — привычно чувствительные кончики пальцев послали доценту слабый сигнал — обратить внимание на крошечные неровности на кромках таинственных «карточек».
Вильгельм Евграфович на радостях изрезал себе все пальцы — всё–таки, кромки карточек мало уступали по остроте ножу. Однако же, после пяти с половиной часов мытарств, шестнадцать карточек, перемазанных (как и руки самого доцента) кровью и йодом, были выложены в аккуратный квадрат. Сторонами карточки соприкасались с теми, на которых прощупывался точно такой же узор неровностей. Уже когда было пристроены на свои места около половины карточек «ключевой последовательности», начались изменения. Для начала, металл пластин сильно похолодел — и с каждой уложенной на своё место карточкой, холодел все больше; когда была уложена четырнадцатая, пластины начали на глазах покрываться инеем. Во вторых они как бы «срастались» краями — сперва едва заметно, потом — уже вполне ощутимо, так, что для того, чтобы оторвать одну от другой приходилось прикладывать уже недюжинные усилия.
Два раза подбор последовательности (вернее назвать ее своего рода паззлом) прерывался буквально на последних шагах — недостающих карточек не оказывалось в той пачке, что удалось привезти из Александрии. Тогда исследователи разбирали паззл, тщательно помечали входившие в него пластины и упаковывали отдельно — для того, чтобы завершить головоломку, придётся снова ехать в Египет. Но — Бог, как говорится, троицу любит — когда для завершения третьей попытки оставалось найти всего одну пластину, руки исследователей уже ощутимо тряслись. Квадрат, «слипшиеся» фрагменты которого на глазах зарастали инеем, белел на столе, и Евсеин, повторяя про себя «спокойствие, только спокойствие» — присловье, заимствованное им у Олега Ивановича, — одну за другой ощупывал края неиспользованных еще карточек.
Не то.. снова не то… три углубления, промежуток, два.. так, похоже… нет, теперь — еще два, а нужно одно…
— Снова не то… чёрт, как больно, пальцы уже, кажется, скоро потеряют чувствительность… есть!
— Вот она. — нарочито спокойно сказал доцент. Он сел на стул и аккуратно положил находку — подальше от незавершённого паззла. В горле мгновенно пересохло, слова не давались.
— Знаете… — кхм… — простите, Олег Иванович… знаете, я даже немного боюсь…
* * *— … И тогда пластинки срослись краями — окончательно. Во всяком случае, больше мы их разъединить не смогли.
— А пытались? — спросил Корф.
— Еще бы. — вздохнул Олег Иванович. — Только с самого начала стало ясно, что попытки эти ни к чему не приведут — отдельные карточки просто превратились в один лист — да так, что исчезли всякие следы стыков. Вообще всякие — мы даже в микроскоп рассматривали, ничего. быть может, специальные методы что–то и дали бы — ну, там, ультразвуковое просвечивание, рентгенография, электронный микроскоп… Но этого всего у нас, как вы понимаете нет.
— Да и зачем? — заметил Каретников. — нет, я понимаю, сточки зрения науки… да. Но мы–то и без того получили нужный результат, верно?
— Вот уж что верно, то верно. — кивнул Семёнов. — Причём — сразу. Мы, даже не начав еще разбирать значки на листах, поняли о чем там речь. Полное ощущение, что в руки нам попала техническая инструкция — причём из разряда тех, что составляют для бытовой техники. Примитивная, на уровне комиксов и мнемограмм пошаговая инструкция к действию, минимум текста — и явно никаких подробностей насчёт принципов, лежащих в основе процесса. А ведь это…
— … для нас сейчас существенного значения не имеет. — закончил за собеседника Каретников. — Главное — вы получили точную метóду действий, за что вам и спасибо.
— Прости, Макар, я всё–таки не могу принять такого утилитарного подхода! — не выдержал Олег Иванович. — Мы имеем дело с очевидной неземной — ну, как минимум, «иномирной» технологией — а ты в упор этого замечать не желаешь! Тебе результат подавай, а в чём тут дело — оно, вроде как, и неважно, так, что ли?
— А тебе, значит, эдакие «Звёздные Врата»[49] мерещатся? — не остался в долгу доктор. — Ну да, вот сейчас наладим машинку, прикрутим к ней какой ни то компьютер и пару силовых шин — и двинем широкой поступью осваивать Галактику и добывать неземные технологии. Только вот — не напомнить тебе, кто там из Звездных врат в итоге повылазил?
— Вот этого только не надо, ладно? — поморщился Олег Иванович. — Ты мне еще про ящик Пандоры расскажи…
— Я не понимаю, господа. — подал голос молчавший до сего момента Корф. — О каких Звездных Вратах вы сейчас говорите? Или вы полагаете, что данный портал может переносить нас на другие планеты Вселенной — на Марс, скажем, Луну, Сириус..?
— На Марсе с Луной нам, барон, нечем дышать. — ответил Семёнов. — Да и вообще — скучнейшие места: пыль. холод, кратеры и американские роботы. А у вас даже их нет. Что до Сириуса- подозреваю, что и там нас ничего хорошего не ждёт. Просто наш уважаемый доктор изволил вспомнить кое–какую фантастическую… скажем так, продукцию, причём довольно сомнительного толка. И вот теперь пытается запугать нас при помощи позаимствованных оттуда страшилок.
