Владислав Русанов - Гонец московский

Следом за ними на дороге показались еще добрых два десятка всадников, едущих попарно. У этих и кони, и доспехи были беднее, хотя все равно справные – чувствовалось, что их князь не скупится на дружину, не выгадывает по мелочам.

Брат Жоффрей звякнул крестовиной меча по оковке ножен.

«Правильно, – подумал Никита, пряча течи за пояс. – Против этой силы мы – не бойцы. Тут надо миром решать».

Увидев следы побоища: окровавленные трупы, разломанные сани, мертвых лошадей, – командир отряда поступил, как и следовало: бросил короткое приказание через плечо. И тотчас же, показывая слаженность и сноровку, которые даются лишь с немалым опытом, дружина рассыпалась полукольцом. Кони перешли на сдержанный, упругий шаг, готовые как разразиться стремительным броском, так и замереть на месте, если будет необходимость. Воины наклонили копья, а несколько человек выхватили из сагайдаков короткие луки, удобные для стрельбы с седла.

– Кто такие? – хрипловатым голосом спросил предводитель, указывая острием копья в грудь тамплиеру. По всей видимости, он счел брата Жоффрея главным. Ну, понятно – не Никиту же, невысокого и щупловатого, или Улан-мэргена, жалкого и несчастного в измазанном кровью чопкуте.

– Мы – путешественники! – с достоинством ответил крыжак.

– Это кто же вас так путешествовать учил?

Всадник кивнул на разбросанные тела.

Де Тиссэ нахмурился, сверкнул глазами:

– Я хочу знать, с кем говорю.

– Да ну? – делано удивился командир разъезда. – Больше ничего? – Потом подумал мгновение, другое и сказал коротко и просто: – Я – воевода князя Смоленского, Александра Глебовича. Кличут меня Ильей Приснославичем, а прозвище мое – Лют. Может, слыхали?

– Не слыхали, – покачал головой крестоносец.

– Нездешние, что ли? – задорно воскликнул его спутник. Тот самый, безбородый.

– Да. Мы держим путь из Москвы, – проговорил брат Жоффрей, и Никите захотелось взвыть. Ну разве позабыл рыцарь, что говорил Добрян об отношениях московских князей со смоленскими? Скорее всего, не забыл, а просто не задумывается. Для выходца из франкской земли все они дикари и схизматики. Все на одно лицо. Зачем ему вдаваться в тонкости отношений между княжествами?

– Из Москвы, говоришь? – насупился Лют.

– Я и эти два молодых воина, – де Тиссэ указал на Никиту и Улана, – выполняем поручение Иоанна Данииловича, князя Московского.

– А что ж он вам поручил? – снова вмешался молодой, горячий соратник воеводы. – Может, людей убивать по смоленским дорогам? А может, еще чего?

«Что ж он его не одернет? Надо бы юнцу напомнить, кто в отряде командир… – подумал Никита. – А то что-то много воли взял, а воевода молчит…»

– Погоди, – мягко остановил Илья Приснославич шумного товарища. – Разберемся. – И снова в упор глянул на Жоффрея. – Значит, служите вы князьям московским, Юрию и Ивану, так ведь?

– Я служу лишь Ордену бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона! – гордо отвечал крыжак. – Подчиняюсь Великому магистру и комтурам.

– Чудно рассказываешь… – протянул всадник. – Какие такие рыцари? Тевтонов знаю. Меченосцев ливонских знаю. Еще дед мой с ними бился. Никакого Соломона не знаю.

Никита украдкой глянул на брата Жоффрея. Тот побагровел, выпучил глаза, разве что только пена изо рта не пошла от ярости. Да уж, гордыни рыцарям-крыжакам не занимать… Но, когда храмовник заговорил, его голос звучал ровно, почти безразлично, с присущей по обыкновению легкой надменностью:

– Орден бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона прославлен во многих землях, нехристи и безбожники по всему миру в ужасе просыпаются по ночам, когда им приснится ненароком клич «Босеан». Даже князья русов знают и с радостью принимают у себя посланцев Ордена. Проводи нас к своему хозяину – я буду держать речь пред ним.

Теперь настал черед воеводы Ильи вспыхнуть от оскорбления, стиснуть зубы. На миг взбугрились желваки на его щеках.

– Я – не холоп, – произнес он, четко выговаривая слова. – Я служу князю Александру Глебовичу, но не как раб, а как сподвижник. – И вдруг рыкнул, аж кони присели: – Оружие на снег! Ты! Ты! И ты!

– Я – рыцарь… – начал было де Тиссэ.

– Это я слышал! – прервал его Илья. – Оружие на снег, я сказал! Быстро!

Лучники потянули тетиву. Остальные подобрали поводья, изготовились к удару.

Улан-мэрген что-то забурчал, но Никита ткнул его локтем в бок. Не выдумывай, мол, сопротивляться бесполезно. Ордынец шмыгнул носом и бросил на снег нож. Поднял руки, показывая смолянам пустые ладони.

Илья Приснославич кивнул:

– Ты!

Никита медленно вытащил течи из-за пояса. Нагнувшись, осторожно положил. Жаль будет, если повредятся, – как-никак память об учителе. Отступил от оружия на два шага.

– Ты!

– Я – посланник Великого магистра Ордена Храма в Москве, – зарычал крестоносец.

– А мне что с того?

– Позор для рыцаря сдать оружие!

– А пол-локтя стали в живот получить не позор? – едко осведомился воевода. – Ответь мне, крыжак, – переваришь или как? Изжоги не боишься?

Брат Жоффрей повел плечами, словно прикидывая – не устроить ли драку? – а потом отстегнул ножны с мечом, подержал оружие на ладонях, выдвинул клинок на ладонь…

Илья подался вперед. Чуть-чуть, но Никита понял, что с ударом он не замешкается. И жалости не поддастся.

Храмовник со щелчком вернул меч в ножны, осторожно, словно грудного ребенка, положил у ног.

– Вот и хорошо, – заметил воевода, слегка улыбнувшись. А может, просто щекой дернул? – Теперь говорите: как тут оказались?

Де Тиссэ скрестил руки на груди и смотрел в сторону. Молча. Он словно не услышал вопроса.

– Брат Жоффрей возвращается на родину, во франкскую землю, – не моргнув глазом, соврал Никита. – Мы сопровождаем его по слову князя Ивана Даниловича и боярина Олексы Ратшича.

– И что? – Воевода прищурился, показывая, что слушает очень внимательно. В то же время он дал знак одному из своих людей, который спешился и пошел осматривать побоище.

– Путешествовать малым отрядом опасно, а потому мы решили пристать к обозу купеческому. Они все ваши, смоляне… Были.

– Складно. А кто охраной командовал?

– Добрян.

– Добрян? – Илья нахмурился. Повысил голос: – Твердила!

Пробирающийся среди трупов невысокий, крепкий, как желудь, дружинник встрепенулся, повернул голову на оклик. Никите бросилась в глаза седая прядь в медно-рыжей бороде.

– А?

– Посмотри!

– Да чего смотреть? И так видно. Добряна люди.

– Да вот он сам лежит, – подсказал Никита.

Твердила бочком подошел к саням, вокруг которых совсем недавно кипела последняя отчаянная схватка, наклонился над убитым:

– Ага! Точно – он!

– Убит? – нахмурился Илья.

– Мертвее не бывает, Приснославич! Это я тебе говорю…

– Ты болтай меньше!

– Да я что? Я ничего… Раны непонятные…

– Что значит, непонятные?

– Вроде как кусаные… Будто волк горло перервал.

– Какой еще волк? – Лицо воеводы в первый раз отразило растерянность. Он бросил повод на шею коня, спрыгнул. Хлопнул каракового по шее – умный скакун отошел в сторону, но не слишком далеко, и остановился, перебирая по снегу копытами и фыркая.

«Запах крови чует, – подумал Никита. – А потому настороже».

Илья Приснославич присел у тела Добряна на корточки. Зачем-то потрогал залитый кровью бахтерец, легонько коснулся бороды охранника.

– И правда, будто волк…

Он вскочил на ноги. Быстрым взглядом окинул стоявших перед ним крыжака, ордынца и Никиту. Будто хотел убедиться воочию, что они в бою пользовались оружием, а не клыками.

В два шага он поравнялся с Никитой. Вперился в глаза. Тяжело, пристально, словно выворачивая наизнанку душу.

– Что здесь было? – раздельно проговорил он. – Кто вы такие? Кто напал на обоз? Где…

– Приснославич! – окликнул воеводу Твердила.

– Чего тебе? – Смолянин развернулся на каблуках, держа ладонь на рукояти меча.

– Подь сюда, что покажу!

– Мне что, делать больше нечего? – В голосе воеводы прорезался нешуточный гнев.

– Ты ж меня знаешь! По пустяку не посмею…

– Ну гляди у меня!

Скорым шагом, отмахивая правой рукой, Илья приблизился к дружиннику. Тот поманил: нагнись, мол, не для всякого уха разговор. Зашептал, привстав на цыпочки, тыкаясь бородой в щеку воеводы.

– Где?! – медведем взревел Илья.

– Так вот же, Приснославич! Вот туточки… – Твердила указал пальцем под сани. – Его сапоги. Больше некому…

– Тащи! Быстро! – гаркнул предводитель. На Никиту со спутниками он больше не обращал внимания, словно и не было их.

Дружинник наклонился, потянул.

Неужто Гладила?

Как только тело купца показалось из-под возка, парнишка, сопровождавший Илью, спрыгнул с коня, только пятки мелькнули. Он поравнялся с воеводой и схватил его за рукав, подрыгивая ногой от нетерпения:

– Гладила?

Приснославич не ответил. Зато Твердила сокрушенно закивал.