Николай Берг - Лёха

В этот момент мертво–спокойным голосом выматерился справа Середа, загромыхал чем‑то, слева эхом отозвался Семёнов и по голым нервам, словно ломом ударили выстрелы. Особенно громкие, потому как в полной тишине забабахали. И резанул чужой голос, заголосивший неподалеку за Лёхиной спиной: «Alarm! Alarm! Alarm!» Пальба усилилась, тут же стоявший рядом Середа тоже заблажил со всей мочи:

- Alarm! Alarm!

И за спиной чуть не в ухо Лёхе, бахнул особо оглушающий выстрел. Как из пушки. Лёха, слегка оглохнув, очумело обернулся на сошедшего с ума артиллериста, но тот, неловко перезаряжая невесть откуда взявшееся ружье, тише, но понятно приказал:

— Заводи, сукин сын!!!

Сзади–слева затрещали короткими очередями автоматы. Ожидая в любую секунду убойного удара в незащищенную спину и стараясь съежится Лёха отчаянно перебирал скользкими пальцами все, что было на приборной панели. Давил, крутил, вертел. В отчаянии стал дергать на себя, и даже не сразу понял, что произошло, потому как отупел немного, суетясь. Внутри механического ублюдка что‑то провернулось и мотор «схватился», забурчав на холостом ходу. Мокрой ладонью, словно все это время купался, Лёха схватился за руль, повернул газ, мотор взвыл истерически, но с места машина не тронулась.

— Сцепление же, твою мать! — неожиданно и для себя рявкнул Лёха, схватил левой рукой за рычаг, двинул его вперед, но впереди мешала какая‑то железяка, решил тронуться со второй передачи, рванул рычаг на себя, опять ничего, тут же вспомнил про свою окостеневшую левую ногу, давившую изо всей силы на педаль сцепления, не без усилия снял ногу с педали, внутри агрегата что‑то и впрямь сцепилось. Ублюдок дернулся вперед, но не совсем вперед, а скорее вправо, почему так — Лёха не сразу и сообразил. Только кинув отчаянный взгляд, понял — левой‑то рукой он рычаг держал, а правая натянула руль естественно в сторону, дербаня со всей дури газ. Туда этот плод сумрачного германского гения и поехал, соответственно рулю. И что‑то очень быстро поехал, вломившись в кусты на обочине. Чудом увернулся от березки и встал, еле–еле успев опять судорожно надавить на педаль и сбросив усилием воли руку с газа. Вспомнил про спутников, оглянулся. Середа с ружьем сидел в неудобной позе за спиной, навалившись на кучу барахла, Семёнов с пистолетом в руке подбегал, пригнувшись, а чуть дальше враскоряку нелепо прыгал Жанаев, тащивший в руках что‑то черное.

Леха вывернул руль, чтобы выскочить на дорогу, почувствовал, как качнулся короб от запрыгнувших сзади, уже более уверенно опять отпустил педаль и газанул, сзади взвизгнул Жанаев. А проклятый мотоцикл вынесло не то, что на дорогу, а куда дальше — на противоположную обочину, там опять водителю пришлось выворачивать руль снова в другую сторону, чтобы не впилиться во все подряд, а то и не вымахнуть к колонне пленных на поле. Здорово хлестануло по лицу ветками, еле зажмурился.

Скрипя зубами, вырулил на дорогу, еле — еле чуть опять не уехал в подлесок, и уже выделывая меньшие синусоиды, все же удержался на курсе.

— Быстрее! — рявкнули и Середа и Семёнов с разных сторон. Пальба вроде как разрасталась, но за спиной никто из своих не стрелял. Лёха очумело, потому, как еще не до конца управился с чертовым рулем и пока еще даже не верил в то, что удалось удрать, опять нажал на педаль, вырубив сцепление, отчего агрегат заметно сбавил скорость.

— Да быстрее же! — взмолились за спиной.

— Понял я! — буркнул Лёха, мечтая о третьей руке. Снял усилием воли левую руку, тут же руль стал заваливаться в сторону, а попытка его выправить привела только к тому, что двигатель жалобно взвыл от прибавки газа. Плюнув на это, Лёха таращась практически себе в промежность, передвинул чертов рычаг, снял ногу с педали — и агрегат просто прыгнул вперед. Увернувшись от кустов и выправив машину, новоиспеченный мастер езды по бездорожью на всем что подвернулось, решился на повтор операции и загнал рычаг в самое последнее из возможных положений. Руль уже тоже не выделывался, потому агрегат, смешно лопоча об дорогу гусеницами, рванулся вперед весьма бодро. Ну не как «Жигуль», но весьма прилично, этак километров на сорок в час.

— Все живы? — не поворачивая голову, чтобы не начать опять вилять, спросил Лёха.

— Все — отозвался Семёнов.

— Быстрее можешь? — нетерпеливо спросил Середа.

— Не, это все. Предел — отозвался водятел. За спиной заспорили.

— Так по дороге пилить — упремся в кого.

— Что предлагаешь?

— Чего предлагать — оторваться надо и сворачивать от большака подальше.

— Лёша, будет если дорога вправо — сворачивай! — велел Семёнов.

Лёха кивнул в знак того, что понял. Страшное напряжение свалилось с него и сейчас уступало место недоверчивой пока радости — ему удалось самому завести этот совершенно межеумочный механизм, и теперь покоренный мощный агрегат послушно тянет на себе и его и трех спутников.

— Да мне цены нет! — вспомнилось к месту заявление персонажа из Варкрафта.

— Это точно — серьезно отозвался сзади артиллерист.

Черт, получается, вслух выпалил. Ну и ладно, в конце‑то концов! И Лёха чуток повилял рулем, привыкая к управлению. А ничего, не так уж и сложно! Получилось! Получилось!

Боец Семёнов

Подхватив с дороги выпавший у немца из рук пистолет, красноармеец заботливо обдул его от песка и, присев у непривычных чужих дырчатых колес, огляделся. Сбитое дыхание никак не удавалось привести в норму, каждый вздох шел со скрипом и скрежетом, как казалось бойцу. Остальные тоже выглядели не лучшим образом. Особенно потомок, явно ему последние сутки дорого дались. Между тем расклад был очень нехорош. Где‑то в кустах совсем неподалеку явно находился еще немец, а может — и не один. Конвой — тоже близко. А вот сил бежать дальше или отбиться тут на месте — просто нет. Одна надежда, что потомок этот несуразный сможет завести машину. Тогда удрать будет возможно. И Семёнов как можно более убедительно постарался довести это до Лёхи. Но тот, честно говоря, не обнадежил. Он беспомощно тыкался во все эти железки и никак не показывал того, что от него ожидали. Ясно было даже Жанаеву — впервые потомок все это видит. Нет, жить, конечно, очень хочет, но вот растерялся. Незнакомая это для него техника. Впрочем, для всех остальных — тоже. Ни рыба ни мясо. Оставалось только надеяться на удачу. Потому что с одним пистолетом и сломанной винтовкой отбиться не было никакой возможности. Да и с винтовкой этой тоже все плохо.

Жанаев сунулся было к упавшему немцу, глянул на вылезший из туго натянутой кожи спины аккурат над вырезом майки острый красный штырь штыка, и подался молча к костерку. Брошенная винтовка попала на редкость удачно — в ямку между ключиц, где, как говорила Семёнову маманя «душа живет», прошла штыком навылет, просадив позвоночник, и теперь немец мог только моргать, даже не сипел. Вот выдернуть ее из тела было уже трудно. Конечно, в другое время постарались бы, могли бы детали пригодится, но сейчас… Бурят как раз отличился тем, что первым в роте угробил свое оружие. Пырнул штыком выскочившего перед ним германца, да так, что штык «завяз» намертво в ребрах, а немец хоть тресни, помирать не хотел и хоть и вяло, а пытался бурята тоже штыком ткнуть. И Жанаев со всей дури тряся на штыке врага, мотавшегося, словно чучело на осеннем ветру, добился только того, что штык обломился и остался в немце. И вместо того, чтобы просто отскочить, вряд ли бы дырявый немец смог за ним гоняться, бурят наотмашь гвозданул со всей силы по немцу прикладом, держа винтовку, как дубину. Немца свалил, а заодно и приклад отломал. Потому тут даже не стал пробовать. И Семёнов его понимал. Да и не дадут германцы добраться до рукопашной. Пусть уж немец лежит и моргает, черт с ним.

Артиллерист тихонько, стараясь не шуметь, рылся в куче добра, наваленного сверху на этот немецкий вездеход. Потомок нерешительно возился с управлением. Семёнов не удержался и поторопил, в ответ Лёха глянул глазами какающей собаки, а Середа обругал, дескать, не мешай зря. Это боец и без умного артиллериста сам понимал, что не дело соваться под руку, но вот к досаде своей — не удержался. Глянул на Жанаева, который возился у костерка. Осмотрел трофей — солидный пистолет, раньше такого не видал. Вообще‑то ему, как пулеметчику полагался наган, но не задалось пострелять из пистолетов, не выдали. Как слышал — вместо наганов полк получил больше самозарядных винтовок и вроде как в штабе даже автоматы были.

Оставалось ждать и караулить того, кто перекликался недавно с этим моргающим у ног недобитком, да прикидывать — доберутся ли конвоиры конные. Муторно было на душе, а тело было как чужое — вымотался сильно.

Дальше все пошло плохо — метрах в тридцати на дорогу устало выбрались сразу двое фрицев, тащивших катушки с телефонным кабелем. Улыбки сползли с их физиономий, как только они увидели вместо готовившего обед камарада чужих русских. Они почти синхронно бросили на дорогу тяжелые катушки и схватились за карабины, которые висели у них наискосок на спинах. Видно обученные фрицы попались, бодро они все это сделали. И Семёнов не стал дожидаться, когда они прицелятся, а матюкнулся с досады и выстрелил по разу в одного и другого. Пистолет увесисто толкнул в ладонь, а немцы кинулись обратно в кусты, откуда сразу же заорали: «Alarm! Alarm! Alarm!» Понятно, знают же, что по большаку свои прут. Грохнули из кустов выстрелы. По дороге, рядом с Семёновым, словно прутом секануло, оставив борозду и подняв пыль. И точно, там, где находились конвоиры, кто‑то завопил что‑то по — немецки. Семёнов бахнул на звук, подскочив от того, что совсем рядом точно так же и ровно то же закричал артиллерист, стоявший с другой стороны тарантайки. Не зная, что даже и думать, боец приподнялся, готовясь стрельнуть, если Середа оказался замаскировавшимся врагом. Удивился еще больше — у орущего дурниной Середы была немецкая винтовка и он, неловко из‑за раненой руки, целился не в напрягшегося Семёнова, а тоже в сторону конвоя. И пальнул, отчего у красноармейца уши заложило близким выстрелом. Идею напугавшего вопля Семёнов понял — так можно было выиграть чуточку времени, спутав немцам карты.