Александр Сапаров - Прыжок в прошлое 1-2
Но настал день, когда в палатах Кремля появился Ивашка Брянцев с двумя невзрачными собачонками, шуток по этому поводу было много, но Ивашка бойко отбрехивался, что дворняжек привел, посмотреть, как в царевом дворце настоящие собаки живут. И расположился он с ними точнехонько на пути стольника, несущего еду в палаты царевича.
И когда этот стольник появился, обе радостные собачонки бросились к нему и начали лезть носами в руки, ожидая подачки. Из-за спины Брянцева выскочило несколько человек в темной одежде, стольник и слуга, несший еду, моментально были скручены в рты им был вставлены кляпы. Их завернули в покрывала и быстро унесли. Ивашка с собачками прошел по всей цепочке, до самой кухни, но нигде больше собачонки такой радости не проявили. Во дворце всего произошедшего сразу никто не заметил, а стольник был уже в пыточном подвале, куда поспешил и сам государь, до того ему не терпелось услышать имена своих заклятых друзей. Но по тому, что молодой стольник был родственником Бельскому, уже можно было что-то предполагать.
Мои же соглядатаи, уже через два часа после этого события известили, что на подворье у Бельских переполох, все бегают, как на пожар.
По-видимому, мои шпионы были не единственными, потому, что очень быстро у подворья Бельских появился отряд стрельцов, которые, когда им не открыли ворота, начали разбивать их своими бердышами.
Не знаю, как москвичи все узнают, но тут же начала собираться толпа, в которой уже кричали:
– Отравителей царевича берут! Давай робяты ни одного не выпустим из гнезда змеиного!
Вскоре после того, как стрельцы, взяв всех, кого нужно удалились, в распахнутые ворота начала вливаться разъяренная толпа, послышался женский визг крики, раздался треск ломаемых запоров, и разграбление подворья началось, спустя какое-то время кое кто уже шел обратно, таща в руках то отрез материи, или бочонок вина. В нескольких местах периодически вспыхивал огонь, но его быстро тушили сами грабители, не успевшие еще пограбить вволю. К вечеру богатое подворье представляло собой полуразрушенные, частью сгоревшие строения без единого жителя.
В пыточном подвале было мрачно, в углу горел очаг, в котором грелись клещи, штыри, буравы, У небольшого столика с горящей на ней восковой свечкой сидел дьяк что-то записывающий в толстую книгу. Палач, здоровый мужик, в одном кожаном фартуке на голое тело стоял у стены, держась за рычаг дыбы.
На дыбе висел голый мужчина, его лицо было залито потом, грязью, слезами, по краям рта засохли кровяные сгустки. Еще несколько часов назад это был важный боярин, полный достоинства и спеси. Сейчас это был уже сломленный человек, который рассказал все и даже больше.
Веревка была ослаблена, и он мог стоять босыми ногами на грязном холодном полу пыточной но его руки оставались заломлены вверх.
Прямо перед ним, глядя ему в глаза, стоял Иоанн Васильевич.
– Богдан Яковлевич, – устало говорил он, – за что ты же так, ты ведь собака из моих рук ел, в соседней комнате спал, чего тебе еще надо было?
Боярин, которой уже все рассказал на десятый раз криво улыбнулся и сплюнул кровью в лицо царю, он, не моргнув глазом, вытер плевок и продолжал смотреть на пытаемого.
Тот, надсаженным от криков голосом, заговорил:
– Чего мне надо было? власти надо! Ты государь здоровьишком слаб, сынок твой старший тоже вскорости бы представился, а Федька-дурачок моего друга Бориску, как отца родного слушает.
Туманное июньское утро 1576 года, сегодня я являюсь свидетелем и очевидцем изменения истории моей родины. С этого дня все неизвестно. Еще несколько дней назад, я хоть неясно, но представлял, что будет: смерть царевича, смерть царя, затем краткое царствования Феодора и затем Годунов, а потом череда царей временщиков, Лжедмитриев и прочих, польское вторжение, и затем Романовы на троне.
И вот я, собственно почти, что бабочка из рассказа Брэдбери, сам не замечая, нарушил весь ход истории.
Огромная толпа, собравшаяся на лобном месте, жаждала крови, раздавался глухой гул голосов. Все смотрели туда, где рядом с выкопанными ямами лежали два кола с перекладинами, ожидающими казнимых. И вот толпа взревела, из ворот стрельцы вывели двух практически голых грязных мужчин, они не могли идти сами и их вели под руки.
Вот их подвели к кольям, лежавшим на земле, и палач, ожидавший, там вместе с помощниками вопросительно поднял голову на возвышение, где стоял царь с немногими боярами. Царь без промедления махнул рукой и над площадью разнесся дикий крик, который сразу был заглушен восторженным ревом толпы.
Посаженных на колья бояр поставили в ямах стоймя. Они с стонами и криком продолжали медленно опускаться по колам вниз. Помощники палача тщательно утоптали землю вокруг кольев, и отошли в сторону.
Царь, неожиданно отстранив мешающих бояр, вышел к казненным и смотрел, как у Бельского из шеи медленно вылезает острие кола и тот перестал кричать, бессильно повесив голову..
Иоанн Васильевич повернулся к бледнеющему на глазах палачу и тихо спросил:
– Это, как понимать, ты что сделал?
Палач кинулся в ноги:
– Царь батюшка прости, недоглядел, перекладину плохо закрепили.
Царь повернулся к стрельцам:
– Этих взять и в пыточную, все узнать, за сколько и почему.
Потом он повернулся ко второму сидевшему на коле, тот был жив и мутным от боли взором смотрел на царя.
Иоанн Васильевич несколько минут смотрел в глаза своего начальника постельничьего приказа, затем резко повернулся и ушел.
Вслед за ним начали разбредаться и бояре. Я также сел в возок, охрана запрыгнула в седла и мы поехали в сторону нашего подворья. Последние две недели были для меня также нелегкими. Иоанн Васильевич деловито сам разбирался во всем. Нити заговора тянулись во многие места. И сегодняшняя казнь, была первой, за ней должны последовать и следующие, кроме того, в опалу попали многие родственники участников заговора и были вынуждены покинуть Москву.
Мне же приходилось работать психотерапевтом и вести с царем длинные беседы, поить его успокаивающими отварами. Притом после того, как я сам перед царем отпивал эти зелья, меня с такой силой тянуло спать, что я едва справлялся со своей работой.
Сейчас все основное было завершено. Я не имел всех сведений, со мной ими никто не собирался делиться, но из высказываний Иоанна Васильевича можно было кое-что понять. Больше всего его огорчало, то, что предали его те, кто собственно обязан ему по уши. Но рода Бельских и Годуновых проредили изрядно, и надежд у них на возрождение былого влияния не было.
Царь все пытался найти доказательства, что в заговоре принимали и Шуйские, но те или так ловко маскировались, или действительно не участвовали в заговоре, ни единой улики против них не было.
Я, не принимал участия в допросах или пытках, но все равно также был весь на нервах. Радовало только одно, что царевичу, лишенному ежедневной дозы отравы, понемногу становилось лучше. Конечно, последствия этого отравления у него останутся надолго. Но я надеялся, что молодой организм постепенно справится с этим.
Эти две недели я практически провел во дворце, распределяя время между царем и его сыном. И с сыном мне было не в пример легче. Он также тяжело переживал случившееся и даже жалел своего стольника, который подсыпал ему яд в пищу. Тот не выдержал очередной пытки и умер прямо в пыточной за, что помощник палача получил таких розог, что до сих пор лежал в бреду.
Подобная жалость мне претила, но, тем не менее, мы с царевичем нашли общий язык и с удовольствием беседовали друг с другом. Он обладал, пожалуй, не меньшим кругозором, чем его отец, но в нем не было той жесткости или даже жестокости, которая сквозила в его отце. Но это было понятно, детство Иоанна Васильевича счастливым было трудно назвать. Но мне казалось, что отсутствие этой жесткости, не является хорошим качеством для будущего царя. Видимо это раздражало и государя, потому что он обычно разговаривал с сыном раздраженно, как будто всегда был чем-то недоволен.
Как-то раз, неожиданно зайдя в покои царевича, он обнаружил нас оживленно беседующих, где я, как раз, доказывал Иоанну Иоанновича, что не может православный христианин простить все, в том числе и попытку отравления. И что здесь божья заповедь "ударили по одной щеке подставь другую", не подходит.
Государь улыбнулся и сказал:
– Вот Ванька, слушай, что тебе Щепотнев говорит, пока еще он плохого, не советовал. Еще два года назад, кто о нем знал, а ныне всей Москве известен. Своей головой и руками доказал, что может и лечить и дело поставить. И татей не жалеет, как некоторые, – и он укоризненно посмотрел на сына.
Вскоре, несмотря на всю конспирацию, Дума узнала, о моей помощи в поисках отравителей. И отношения со многими боярами перешли в выжидательно осторожные. Если ранее все боялись и ненавидели Бомелиуса, то сейчас эта роль грозила перейти на меня. Мне же совсем не хотелось такой славы. Мне надо было всю оставшуюся жизнь много, ли, мало, жить здесь с этими людьми и хотелось все же, чтобы большая часть относилась ко мне просто с уважением и без особой опаски. Ну а враги, они всегда будут, куда же от них деться.
