Помощник ездового - Александр Вячеславович Башибузук
— Награждать нас приехали, — спокойно ответил Лешка. — Мигом, им еще забор обходить, как раз успеем.
Все сразу же ринулись натягивать сапоги и уже через две минуты красноармейцы выстроились во внутреннем дворике.
А еще через мгновение там появился комиссар и недоуменно уставился на строй:
— Но как? — он покосился на Алексея. — Откуда, мать вашу? Турчин? Ты что, провидец?
Лекса сдержал улыбку и браво отрапортовал:
— Товарищ комиссар, личный состав сводного отряда по вашему приказанию построен!
— Бля… — с чувством матюгнулся Баронов. — Чертовщина какая-то, но ладно. Ждите…
Какозов появился, выслушал доклад с кислой мордой, поправил орден на груди, сверился с листочком и рыкнул:
— Красноармеец Турчин!
Лекса шагнул вперед.
— Именем Революционного Военного Совета Туркестана, за проявленную революционную сознательность, доблесть и мужество, вы награждаетесь… — Какозов помедлил, словно хотел подчеркнуть важность и значимость награды, выпучил глаза и выпалил:
— Кожаными революционными сапогами!!!
Алексей принял от адъютанта награду, сдерживая брезгливость, пожал «члену» руку и спокойно ответил:
— Служу трудовому народу!
Награждение отряда прошло максимально быстро, все получили по паре сапог, а потом, по традиции, Какозов устроил митинг в авторском исполнении.
— Бойцы! Неутомимые гончие революции!!! — «член» вскинул руку с кулаком к потолку. — Еще прячется по закоулкам враг, еще плетет паутину измены, еще пытается отравить своим черным ядом…
Лешка почти не слушал его и незаметно рассматривал награду. Сапоги неожиданно оказались очень красивые и качественные. Кожа шевровая, очень приятная на ощупь, плотная, но мягкая, голенища высокие, кавалерийские, в подкладе тонкая замша, все швы пропитаны, подошва аккуратно подбита гвоздиками с квадратными шляпками. Пошив, скорее всего еще царский. Просто загляденье, а не сапоги.
Алексей понимал, что наградить обязательно должны, но воображение рисовало орден Красного знамени в алой виньетке, наградное оружие: шашку или Маузер с именной надписью на бронзовой пластинке. На крайний случай именные часы. Но реальность жестоко изнасиловала воображение. Сапоги! За уничтожение банды с главарем сапоги! Впрочем, Лекса все равно был очень доволен и даже испытывал странную гордость. Да и сама награда оказалось очень полезной и своевременной — старая обувка уже совсем разлезлась.
«Сапоги, кобылья сиська! — восхищенно подумал Лешка и чуть не рассмеялся. — Ну, хоть не красные революционные шаровары. А ты что хотел? Орден пока еще только один в стране и награждают им далеко не каждого, как минимум командармов или подобного уровня. Да и хрен на вас, не за награды служим…»
— Не пожалеем своей революционной крови! — пылко выкрикнул Какозов. — Отдадим свое сердце на алтарь революции, закроем своим телом угнетаемый пролетариат…
Он не договорил, потому что его перебил абсолютно лишенный эмоций, суровый и сухой голос.
— Кто разрешил вам срывать мне план лечения⁈ Мне что, составить докладную записку товарищу Фрунзе? Освободите медицинское помещение!
Татьяна Владимировна спокойно смотрела на Какозова, а в ее глазах просто полыхал нескрываемая сарказм. И ненависть. Ненависти гораздо больше.
Член РВС начал краснеть, щеки и лоб буквально запылали, Лекса думал, что он начнет сейчас орать, но вместо этого, Какозов неожиданно сдулся, как дырявый воздушный шарик и виновато замямлил:
— Да, да, конечно, план лечения! Мы уже закончили, закончили, уходим…
И убрался из лазарета. За ним торопливо отправился Баронов, по пути наградив врача неприязненным взглядом.
Татьяна Владимировна улыбнулась и весело бросила красноармейцам:
— Ну чего стоите? Будут у меня тут всякие «члены» командовать. Вольно. А ты, Турчин, через десять минут зайди ко мне.
Как только жена комэска ушла, поднялась веселая шумиха. Все наперебой принялись мерить обновки, искренне радоваться и наперебой материть Какозова.
— Ишь, сука, цацку навесил, видать за нас получил. Бля, сапоги маловаты! У кого больше? Эй, косоглазый, сразу видно, что у тебя большие.
— Посел у сопу, тухлый яйтсо селепаха! Когда станесь насяльника будесь есе хусе сем этот силный обесьяна!
— А мне впору, твою мать, у меня никогда не было новых сапог! Никогда! Даже здесь сразу выдали ношеные.
— Немножко малы, но разношу. Турчин, признайся, это ты награду выбил?
— Да он, кто еще. И себе офицерские, вона какие. А нам и солдатские сойдут. Даже удобней.
— Ты охренел косоглазый? Давай меняться!
— Не зря басмачей крошили! Приятно!
— И у меня не было, вечно за братьями опорки донашивал.
— А этот черт на городового нашего похож, так и хочется рубануть сплеча.
— Обезьян, глухой что ли?
— Сто ты сказал сайсиська?
— Дай ему по морде Жень…
Лешка не вмешивался в веселую ссору, быстро примерял сапоги, решил, что после разноски будет в пору, после чего потопал к Татьяне Владимировне. По пути заглянул в закуток к Гуле, похвастаться обновкой, но она его категорично отослала, правда в качестве компенсации чмокнула в губы.
— Иди, мне еще надо заучить швы по Спасокукоцкому. Ну… ладно, ладно, давай поцелую…
Жена комэска сидела за столом, при виде Алексея она улыбнулась и показала на стул:
— Ну что, герой, награда впору?
Лекса кивнул.
— Да, как не странно, но впору. Хотя вряд ли кто-то выбирал по размерам.
Татьяна Владимировна пристально посмотрела на него, немного помедлила, а потом тихо сказала.
— Знаешь, Лешенька, мне порой кажется, что в тебя кто-то вселился. Ты сильно поменялся. Очень поменялся. Вот смотрю на тебя и вижу взрослого мужчину в детском теле. Ты даже говорить по-другому начал. Все поменялось, словно ты за пару дней повзрослел на двадцать лет.
Алексей дежурно отговорился:
— Война старит. Когда убиваешь, быстрей взрослеешь. А я уже много людей убил.
Татьяна Владимировна едва заметно улыбнулась.
— Может быть, Леша, может быть. А скажи мне, зачем ты убиваешь людей?
— Чтобы не убили меня.
— Я неправильно выразилась, — быстро поправилась жена комеска. — Зачем тебе эта война? Почему ты воюешь? Мог просто выучиться и работать, к примеру. Гражданская жизнь спокойней и безопасней.
Лешка внезапно ляпнул:
— Есть такая профессия — Родину защищать. И я эту профессию выбрал.
И чуть не закрыл себе рот с перепуга. Вырвалось само, Лекса даже не успел подумать, что ответить.
— Родину защищать? — повторила Татьяна Владимировна, помедлила и начала говорить, не отрывая глаз от Алексея. — Хочу тебе рассказать одну историю, Леша. А мне ее в свою очередь рассказывал профессор Долгачев — один очень известный психиатр. Так вот, он говорил, что в психиатрии
