Ц 7 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Вон самолет «моих». «Ту-134». Тот самый, удостоенный взлета на пачке болгарских сигарет — пробовал, когда вздумал курить. Но бросил — гадость.

«Адын… Сафсем адын…» — улыбнулся про себя.

А Наташка? Она окажется совсем рядом, за стенкой в «гостевой», ворочаясь на девичьей кровати… Пикантная ситуация.

Я поморщился, разгоняя юркие, пошловатые мыслишки. Ничего не будет, дальше приятельского формата не продвинусь. Хватит с меня Инны…

Покинув аэропорт, я сел в машину — спецы «Ижавто» вернули-таки пикап, и полгода не прошло. Я слегка погонял мотор, ревниво прислушиваясь: не уработали ли? С автопрома станется…

Порывшись в бардачке, достал старенькую, потрепанную книжку Козырева. «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении». Сразу вспомнился отличный рассказ Стругацких «Забытый эксперимент» — о «двигателе времени», работавшем на принципах той самой ассиметричной механики.

Козырев двадцать лет изучал звезды, пока не пришел к выводу, что светилам маловато термояда — энергию они «дочерпывают» извне. Из времени.

Я вчитался в козыревские постулаты:

«1. Время обладает особым свойством, создающим различие причин от следствий, которое может быть названо направленностью или ходом. Этим свойством определяется отличие прошедшего от будущего.

2. Причины и следствия всегда разделяются пространством.

3. Причины и следствия различаются временем».

Коротко и ясно. Перелистываем… Вводится величина хода времени: це-два равно дельта-икс, деленное на дельта-тэ. Пространство на время…

А цэ-один, по Козыреву, скорость света.

Самое интересное начинается, когда в нехоженных дебрях причинной механики рассчитывается значение хода времени, и выводится миленькая формула: цэ-два равно альфа, помноженная на цэ-один, где альфа — та самая постоянная тонкой структуры, которую Фейнман называл «величайшей проклятой тайной физики». А это, по Козыреву, всего лишь отношение двух фундаментальных скоростей!

Или вот такое понятие — плотность времени. Предполагается, что она неравномерна в пространстве и меняется в окрестности происходящих процессов, уменьшая или увеличивая энтропию.

Я быстро перелистнул страницы до закладки.

«…Опыты прямо доказывают возможность воздействия одной материальной системы на другую с помощью времени. Поскольку время не передает импульса, такие воздействия не могут распространяться, и их существование означает возможность мгновенной связи».

Здорово же?!

Правда, ассиметричная механика отрицает саму возможность путешествий во времени — они, дескать, нарушают причинность. Но окольная тропка найдется…

Двигаться быстрее света в обычном пространстве нельзя. А в гиперпространстве — пожалуйста! Остается открыть какое-нибудь субвремя…

Я решительно захлопнул томик. Не со всем я соглашался с товарищем Козыревым, но уж больно хорошо его идеи совпадали с моим мировосприятием. Да и к чему тупо продолжать, свято храня?..

«Перелопачу! — подумал я с удовольствием. — Где-нибудь в Физтехе буду от сих и до сих, с перерывом на обед, мудрить с графеном, а по вечерам — баловаться с «двигателем времени». Что выйдет — бог весть, да хоть не впустую отбуду срок жизни!»

Тот же день, позже

Прага, Хлоубетин

Старо Место, Карлов мост через Влтаву, ратуша, храмы, кафешки и просто тесные улочки, помнящие века тутошней жизни — Рита обежала, оглядела всё, впитывая ощущения, как сухая земля — воду. Набегалась, насмотрелась — и засела в кофейне «Славия», как они и договаривались с Мишиным папой.

«Добри дэн. Млувите чески?»

«Богужел, немвлумим. Просим, дэйтэ ми едну каву».

Девушка блаженствовала за столиком, экономно тратя кроны и рубли — попивала «каву» со штруделем, и бесплатно любовалась Пражским Градом, что красовался в окне. Конечно, с Мишкой было бы куда интересней — и приятней, но и то, что дарует жизнь, стоит ценить.

Белая «Волга» Петра Семеновича вежливо побибикала полчаса спустя, и Рита живо покинула столетнее кафе, скользнув на заднее сиденье.

— Нагулялась? — обернулся свекор.

— На сегодня — да!

Рассмеявшись, Гарин-старший тронул с места, и аккуратно покатил по пражским улицам. От города веяло чем-то утраченно-провинциальным, старомодным, смешным даже. Этот флёр начала века порой окутывал девушку в Пскове, в Ленинграде, даже в старой Москве, где-нибудь на Сретенке.

— Иржи — это наш инженер — предлагает на выходные махнуть в горы Шумавы, — заговорил Петр Семенович, поглядывая по сторонам. — Можно будет на лыжах покататься, посидеть в деревенских кафешках… Ты как?

— Я — «за»! — подняла руку Рита. — Только у меня лыж нету.

— Не вопрос! — хохотнул водитель. — А прокат на что? И долго ехать не надо, всё рядом! Я еще и сам толком не привык… Чехословакия — маленькая страна. Два часа езды — и граница! Тесно тут, а мы — люди простора!

— Это — да!

«Волга» миновала высокое здание «Тесла», и свернула к жилым корпусам. Директор ПО «Совинтель» занимал обычную пятикомнатную квартиру на четвертом этаже, куда долго добирался лифт, дребезжащий, как старый трамвай.

Жиличка обнаружилась в единственном числе — Настя чинно готовила «домашку», оккупировав большой овальный стол в гостиной.

— Привет, привет!

— А мама где?

— А в «Тузик» ушла!

— В «Тузекс», — перевел, смеясь, Петр Семенович. — Тутошние госмагазины, вроде наших «Березок». Там крон не принимают, всё за боны. Зато — качество!

— Мне там джинсы купили! — громко похвасталась Настя. — «Райфл»! Итальянские!

Гирин-старший замер вдруг, подняв палец.

— Чую! — вымолвил он. — Наша мама пришла, молочка принесла…

Едва слышно, но очень уж жалобно завизжал лифт, и скрипнула, отворяясь, дверь.

— Уже приехали? — оживленно спросила Лидия Васильевна, стряхивая с себя пальто. — Молодцы какие… Сейчас будем кушать! Я шпикачек взяла!

— А у меня совершенно случайно завалялась бутылочка «Пльзеньского», — промурлыкал Мишин папа.

— Алкого-олик…

Рита заулыбалась. Она помнила, как ей пришлось жить у Гариных, еще когда в школу ходила — и до чего будущая свекровь старалась скрасить жизнь «сиротинушке», несчастненькой жертве родительского раздора. Тогдашнее впечатление уюта и лада осталось с ней навсегда. И вот, будто ожили воспоминания…

…Шпикачки ничем особым не отличались от московских. Чешского пива Рита даже пробовать не стала, и им с Настей щедро плеснули «Кофолы», местного ответа на всякие «Пепси».

Ничего так, в нос шибает запахом яблока и смородины…

— Старос торопит, — делился новостями Петр Семенович. — Они запустили в серию «восемь-восемь».[1]Да ничего особенного, просто модернизировали «восемьдесят шестой». Аллес гут, конечно, но… Я Филу и говорю: «Ты давай, не отлынивай! Нашим процам нужно много микросхем поддержки. Вот ты их и утрамбуй в однокристаллку!» А он орет, факает через слово… Техпроцесс тот же, три тыщи нанометров, и надо как-то умудриться запихать в проц пятьдесят пять тысяч транзиков! Аллес капут…

— Ой, Риточка устала уже, — спохватилась Лидия Васильевна. — Настя, покажи!

— Пошли! — вскочила Гарина-младшая.

— Достопримечательностей объелась… — зевнула Рита, и смутилась.

По деревянной лестнице девушки поднялись наверх, в Настину спальню.

— Да рано нам спать! Восьми еще нет…

— Это только так кажется, — тоном умудренной женщины заявила Гарина-младшая. — Пока помоешься, пока… А поговорить?!

— Ладно! — заулыбалась Рита. — Давай тогда стелиться…

Собрав всю волю, она попыталась слать телепатему, но ее слабый зов не «добил» даже до соседней улицы…

Зато, где-то через час, когда девичьи разговоры пошли на спад, в голове знакомо загудела пустота, и ласковый Мишин голос, будто кружащийся в хороводе эгрегора, пожелал: «Спокойной ночи, маленькая!»

И сразу стало хорошо и тепло. Рита зевнула дивным ротиком, и закрыла глаза. Ей снилась ромашковая поляна в обрамлении грубых колючих елок и березок-недотрог. Она шла босиком, уминая мягкие соцветия, навстречу Мише, и солнце приятно грело голые плечи.