Тринадцатый апостол. Том II - Алексей Викторович Вязовский
— Пойдемте, я провожу вас.
— Он жив хоть? — спрашиваю я с замирающим сердцем.
— Да. Ему сильно досталось, но жизнь его уже вне опасности.
Луций успокаивающе сжимает мое плечо, и я шумно выдыхаю. Жив!!! И это самое главное. Все остальное в жизни поправимо.
Пока мы идем по деревне, я заставляю себя успокоиться и даже пытаюсь завязать вежливую беседу с нашим провожатым.
— Вас здесь не беспокоят буколы? Дома в вашей деревне совсем не защищены.
— Нет. У нас нечего взять, мы очень скромно живем. А потом: кто же станет обижать лекаря, к которому возможно придется обратиться за помощью? — пожимает плечами терапевт.
Ну, да… Врачи всегда и везде на особом счету. У нас в легионе даже самые последние задиры с ними никогда не ссорятся. Вдруг завтра к ним в руки попадешь? А дома здесь и правда из разряда «чистенько, но бедненько», и эта сдержанная скромность чувствуется во всем — она словно витает в воздухе. Но держит себя селянин с большим достоинством, и я сразу вспоминаю ессея Авраама — интересно, как он теперь поживает? Нужно будет спросить в письме у Петра — пусть разузнает для меня.
Домишко, к которому мы подошли, практически ничем не отличался от своих соседей. Ну, если только флегматичным мулом, который щипал траву неподалеку, да небольшой повозкой, стоящей под навесом с соломенной крышей.
— Рафаил, к тебе пришли… — громко позвал наш провожатый в раскрытую дверь, но на порог дома не ступил, оставаясь на улице рядом с нами.
— Кто там еще пожаловал? — раздался скрипучий старческий голос, и в дверях показался пожилой мужчина. Седые волнистые волосы его были собраны в хвост и перехвачены кожаным шнурком, а рукава хитона аккуратно подвернуты, оголяя крепкие для его возраста руки.
— Шало́м Алейхе́м! — вежливо приветствую я лекаря.
— Шалом! — улыбнулся мне мужчина — А ты, наверное, Марк? Матфей был уверен, что ты его обязательно найдешь. Ну, проходите, не стойте на улице.
Мы благодарим за помощь мужчину, чьего имени так и не узнали, и заходим в дом лекаря. Внутри домишко видимо перегорожен на несколько помещений, но все проходы занавешены домотканым полотном, так что увидеть, сколько там комнат, и их обстановку нет возможности. А нас с Луцием хозяин заводит в ближайшую крохотную комнатушку, где изо всей мебели только лежанка у стены, да грубо сколоченный стол у маленького оконца. Глаза мои быстро привыкают к царящему здесь сумраку, и я, наконец, вижу апостола.
— Матфей…! — бросаюсь я к лежанке — Как же ты меня напугал, дружище!
Хочется обнять его и встряхнуть, как следует, но я неловко застываю на полпути, поняв, что мои объятья ничего кроме боли ему сейчас не принесут. Выглядит апостол ужасно даже в сумраке. Лицо его в синяках, один глаз заплыл, а голова замотана тряпицей. Хочу схватить его за руку, но с ужасом вижу, что она тоже зажата в лубке. То есть у него еще и перелом вдобавок к пробитой голове.
— Ну, что ж ты так, а? На неделю нельзя тебя одного оставить! — укоризненно качаю я головой, стараясь унять дрожь в своем голосе, жалко мне его до слез! — А если бы тебе не помогли, если бы никто не защитил тебя?
— Учитель всегда говорил, что свет не без добрых людей — через силу улыбается мне Матфей разбитыми губами — Я рад вас видеть, Марк, Луций… как вы съездили в Мемфис?
Нет, ну что за человек такой, он еще и улыбаться пытается… Мемфис его интересует! Чтобы скрыть свой страх за него, добавляю в голос показного возмущения.
— А вот ничего я тебе не расскажу! Ты зачем в чужой храм со своими проповедями полез, а? Разве не знаешь, что это, по крайней мере, невежливо? Или тебе александрийских площадей стало мало?!
Матфей с мудрой, понимающей улыбкой смотрит на мой показной пафос. Все он видит, все прекрасно понимает — и мой страх за него, и скрываемую дрожь в голосе, и влагу, выступившую в уголках глаз. Которую я украдкой пытаюсь вытереть. Римские легионеры ведь не плачут. Никогда.
— Все уже хорошо, Марк. Не ругайся.
— Да тут не ругаться надо, тебя розгами выпороть мало за все твои художества…! — продолжаю я притворно ворчать. А сам уже придирчиво оцениваю его состояние, прикидывая в уме, как будем перевозить его в город. Повозка даже не обсуждается — растрясет. Значит, нужно подключить парней, и перенесем мы его в паланкине.
Оглядываюсь на Рафаила, с любопытством наблюдающего за нами.
— А можно мне кипяченой воды? И немного уксуса. Хочу осмотреть его раны.
— Ты разбираешься в науке врачевания, воин?
— Да. Но не так, как вы. Иначе. По-другому.
Пока терапевт ходит за водой, я присаживаюсь на край лежанки и с горечью признаюсь Матфею:
— Во мне ведь больше нет Силы, и я не могу теперь посмотреть другим взором на твои раны. У меня остались только мои знания.
— А где твое кольцо? — кивает он на мои пустые пальцы.
— Оно… погибло, защищая меня от Тьмы, истощилось. Жрецы Сета чуть не призвали Антихриста вместо своего бога.
Матфей с ужасом смотрит на меня, потом на Луция. Тот кивает апостолу, подтверждая мои слова.
— Все правда. Марку с его парнями несладко пришлось в храме Сета, они еле выжили там.
Возвращается Рафаил. Я прошу Луция полить мне на руки водой, а потом протираю их уксусом. На вопросительный взгляд терапевта поясняю:
— Так я убираю всякую заразу с рук, чтобы не занести ее потом случайно в раны.
— Ту самую inficio? — заинтересованно уточняет лекарь.
Ну, вот — Матфей и здесь уже успел заняться просвещением. Но это в принципе неплохо, пусть расскажет терапевтам все, что услышал от меня. Глядишь, и они возьмут что-то на вооружение.
Пусть Силы во мне больше нет, зато вера в Христа всегда со мной. Так что с короткой молитвы Ему я и начинаю свой осмотр, Матфей тут же присоединяется ко мне. Наш сливающийся в единое шепот успокаивающе звучит в тишине и придает мне уверенности в себе. Ну,
