Михаил Ахманов - «Ворон»

Из разбитых городских ворот, обращенных к морю, тянулись запряженные мулами и ослами повозки. Добыча была богатой: множество изделий из серебра, от массивных тазов и кувшинов до тарелок, кубков и подсвечников, ларцы с украшениями местной и европейской работы, сундучки, полные монет всех народов и стран, турецкий шелк[79] и английская шерсть, жемчуг и слоновая кость, страусиные перья, дорогое оружие, богатые одежды… На причале, где все это добро грузилось в лодки, возвышался стол из драгоценного черного дерева, за которым шустро скрипели перьями четыре орденских писца, фиксируя взятую добычу. Трудились они под диктовку Сэмсона Тегга и командора Зондадари, лично проверявших груз каждой повозки.

Гребцы расселись по местам. Хрипатый занял место у руля и спросил:

— Плывем на «Вор-рон», капитан?

— Нет. Идем к «Стрижу». Боцман с пониманием ухмыльнулся:

— Хр-р… Хочешь должок отдать?

— Не без того, Боб.

Весла зачерпнули воду. Пока плыли на «Стриж», под лопасти попадались то обгорелые деревяшки, то распухший труп, обративший к небу незрячие глаза. Над водой тянуло едким запахом дыма.

«Стриж» был почти пустым, его команда грабила город, и на борту остались только стражи, восемь корсаров и капитан Клод де Морней. Он редко съезжал на берег — похоже, стеснялся своего уродства, отрезанного носа, отрубленных пальцев и головы, с которой кожу сдирали полосками вместе с волосами. Происходил де Морней из небогатого рода дворян из Бретани и дослужился до первого помощника на военном французском бриге, а потом в несчастный день попал в лапы Эль-Хаджи. Выкупа ждал четыре года, а чтобы поторопить его бретонских родичей Эль-Хаджи рубил де Морнею пальцы, резал нос и драл кожу с черепа. Возвращаться домой в таком жутковатом виде бретонцу никак не улыбалось, зато для карьеры пирата внешность у него была самая подходящая.

— Клод! — окликнул его Серов. — Для тебя хорошая новость: Эль-Хаджи — твой.

По лицу де Морнея промелькнула плотоядная улыбка.

— Да сгноит Господь его душу! Могу заняться им сейчас, сэр?

— Займешься ближе к вечеру, когда выйдем в море. Сейчас с тобой восемь человек, а счет к Хаджи есть у каждого в твоей команде. Не стоит обижать людей.

— Это верно, — согласился бретонец. — Ну, обещаю, что быстро он не умрет!

— На твое усмотрение, — сказал Серов и распорядился править к «Ворону».

В четыре часа пополудни к фрегату причалила шлюпка командора Зондадари. Выглядел он довольным, но утомленным — сказывались бессонная ночь в седле, атака на крепость и пересчет захваченных богатств.

— Думаю, Тегг, ваш офицер, справится без меня, — сказал Марк Антоний, поднявшись на палубу. — Я слышал, что вашей супруги здесь не оказалось? — Серов молча кивнул. — Мои сожаления, маркиз… Но в остальном… в остальном!.. Хвала Господу, мы наконец-то уничтожили это осиное гнездо! Не навсегда, разумеется, но лет на пять-шесть. Орден вам обязан!

— Не желаете ли отобедать со мной, командор? — спросил Серов, глядя на шлюпки, что все еще тянулись к кораблям. — Кроличье рагу, сыр, фрукты, а к ним — херес и бургундское… Стол накрыт в кают-компании, на палубе шумновато.

Было не только шумновато, но и тесно — полсотни корсаров под командой ван Мандера принимали груз, спуская его в трюмы фрегата. Скрип талей, грохот сундуков и звон серебряной посуды перекрывали ругань и проклятия, временами по палубным доскам катился кубок или рассыпалась горсть монет.

— Отобедать не откажусь, — произнес командор. — Бог дарует хлеб насущный тем, кто трудится. А кто особенно усерден, получает рагу, фрукты и херес.

Он бросил взгляд на разгромленный город и направился вслед за Серовым в кают-компанию.

Рагу из кролика относилось к числу национальных мальтийских блюд — эти шустрые зверьки в изобилии водились на островке Комино, на радость охотникам и гурманам. В Ла Валетте Серов нанял кока-мальтийца, некоего Рикардо Чампи, который в совершенстве готовил рагу, спагетти, бэббуш и канноли. Обглодав пару кроличьих лапок и запив мясо хересом, Марк Антоний порозовел и заметно расслабился. Ему было за пятьдесят, и в восемнадцатом веке этот возраст считался весьма почтенным — особенно для воина, таскавшего рыцарский доспех всю ночь и половину дня.

— У вас отличный повар, маркиз! — Командор отхлебнул глоток вина. — Скажу не таясь: в моих годах человеку нужны пища и отдых хотя бы единожды в день. Лет двадцать назад я мог не слезать с седла от рассвета до заката, а потом отплясывать на балу… Но — увы! — эти дни миновали! Как говорится, singula de nobis anni praedantur euntes…[80]

— He сомневаюсь, мессир, что вы и сейчас могли бы станцевать тарантеллу, — сказал Серов.

— Нет, мой друг, менуэт[81], только менуэт, да и его — с Божьей помощью! — Командор рассмеялся, потом его лицо стало серьезным. — Кстати, ваше предвидение оправдалось — на Джербе было известно о нападении. Мои люди схватили в касбе одного из пиратских главарей…

— Случайно не Сулеймана Аджлаха? — спросил Серов, насторожившись.

— Нет. Его звали… звали… кажется, Гассан Бекташи — конечно, турок. Я велел его пытать, а затем — повесить. Так вот, этот Гассан признался, что еще месяц назад ему и другим рейсам пришло послание, и говорилось в нем, что капитан Сиррулла — ведь так вас прозвали в этих водах?.. — непременно нападет на Джербу. И знаете, кто отправил это письмо?

— Не знаю, но думаю, что какой-то лазутчик из сарацин, обосновавшихся на Мальте.

— Вот тут вы ошиблись, маркиз! Письмо пришло не с Мальты, а с Сардинии, из Кальяри. Отослано неким Вальжаном, марсельским купцом… Нашим единоверцем, мессир! Этот купец — личность известная, и обещаю, что мы им займемся. Воистину падение нравов в наши времена достойно горечи и порицания!

«То ли еще будет, — подумал Серов, вспоминая змеиный взгляд мсье Вальжана. — Страсть к богатству ходит об руку с предательством, и в будущих веках это станет аксиомой. Чем больше золота в руках людских, тем меньше в душах понятий о чести и благородстве, долге и верности…»

Он стиснул кулаки и произнес:

— Я знаком с этим Вальжаном. Что вы с ним сделаете? Убьете?

Марк Антоний покачал головой:

— Не стоит проливать кровь христианина. Есть способ лучше: показания Бекташи записаны, и мы добьемся для Вальжана отлучения. От имени святейшего отца![82] После этого Вальжан — конченный человек.

Конец обеда они посвятили более приятным темам, обсуждая, сколько сокровищ погружено в трюмы кораблей и стоит ли делить добычу прямо сейчас, или лучше продать ткани, слоновую кость и другие товары и рассчитаться в звонкой монете. Сошлись на последнем варианте, после чего командор Зондадари отвесил Серову поклон, спустился в шлюпку и отбыл на свою галеру.

К семи часам пополудни операция была закончена, и войско победителей стало возвращаться на корабли. Солнце склонялось к закату, на месте касбы и города дымились груды развалин, на тысячи трупов слетелось воронье, и звуки отгремевшей битвы сменились оглушительным карканьем. Наконец, на плотах, поспешно сколоченных из обломков, перевезли последних лошадей, подняли их на галеры, и флотилия вышла в море. Тогда к фрегату приблизился «Стриж» — так близко, что Серов мог различить без подзорной трубы ухмылку на роже капитана де Морнея. Вокруг него столпились десятки людей, и каждый сжимал что-то блестящее, небольшое — гвоздь, крохотный ножик или иглу, которой шили паруса. Затем на палубу вывели Эль-Хаджи, и морской простор огласился жутким воем.

Пленник выл всю ночь, и Серов, отстаивая вахту, слушал эти звуки, пока над голубыми водами не загорелся первый луч рассвета.

Глава 11

СНОВА МАЛЬТА

Пираты наткнулись на испанцев, когда они только еще укреплялись. Все взвесив, они свернули в лес и обошли несколько испанских укреплений. Наконец пираты вышли на открытое место, которое испанцы называли саванной. Пиратов заметили, и губернатор тотчас же выслал им навстречу конников и приказал им обратить пиратов в бегство и переловить всех до одного. Он полагал, что пираты, видя, какая на них надвигается сила, дрогнут и лишатся мужества. Однако все произошло не так, как ему думалось: пираты, наступавшие с барабанным боем и развевающимися знаменами, перестроились и образовали полумесяц. В этом строю они стремительно атаковали испанцев. Те выставили довольно сильную заградительную линию, но бой продолжался недолго: заметив, что их атака не действует на пиратов и что те беспрерывно ведут стрельбу, испанцы начали отходить, причем первым дал деру их губернатор, который бросился к лесу, стараясь побыстрее скрыться. Но немногие добежали до леса — большинство пало на поле битвы.

«Где ты, Шейла? Где ты, карибский цветок, счастливый дар, радость души? Что с тобою? Носишь ли дитя или исторгла в крови и муках мертвый плод? Не претерпела ли насилие? Есть ли у тебя хлеб, есть ли питье, есть ли платье, чтобы прикрыть наготу, спастись от холода и жадных взоров?..»