Виктор Сиголаев - Фатальное колесо
Или хотя бы попытаться…
Дверь мне открыл Родион.
– Витек! Привет. Ты же… болеешь вроде…
– Поэтому такой и невысокий. Привет, Родька. Отец дома?
– Дома. Он… как это… за штатом сейчас. Типа отстранили от службы.
– Я пройду?
– Угу.
Родькин отец сидел за кухонным столом на табуретке и рассеянно рассматривал листву платана за окном. На девственно-чистой клеенке в центре стола стояла полупустая бутылка водки, граненый стакан и блюдечко с нарезанными свежими огурцами. Была еще пачка «Беломора» и переполненная окурками стеклянная пепельница.
Я молча прошел на кухню и сел напротив. Мужчина не выглядел пьяным. Усталым, скорее. Резкие морщины на осунувшемся лице, равнодушный взгляд. Глаза погасшие, без жизни и блеска. Мой приход не вызвал ни удивления, ни радушного гостеприимства, ни какой-либо другой естественной реакции.
На ум пришел герой Баталова из фильма «Москва слезам не верит». Если бы я не был ребенком, мне бы сейчас налили водки и спросили: «Ну что там… вообще… в мире делается?»
Я положил руки на клеенку, сцепил пальцы в замок и медленно произнес:
– Я пришел вам помочь, Анатолий Игоревич.
Отставной летчик перевел взгляд с окна на меня и стал без интереса рассматривать сидящего перед ним сопляка.
– Ты кто, парень?
– Сейчас это не суть важно.
– А что… важно?
– То, что я могу подсказать вам выход.
Мужчина угрюмо хмыкнул.
– Выход? Какой выход? Откуда?
– Из того тупика, куда вас загнали известные вам и мне люди.
– Ч-что? Что за ерунда? Ты что такое говоришь… м-мальчик?
Ну, по крайне мере, появились эмоциональные реакции. И то хлеб.
«Больной скорее жив, чем мертв…»
– Сначала я расскажу то, что с вами произошло. Не возражаете?
– Н-ну. Расскажи.
– На детали не претендую, но суть такова. Скорее всего, все началось с вашего особиста. Раз вы на хорошем счету в части, значит, и с особистом у вас нормальные отношения…
– Были…
– Были, – согласился я, – но в первый раз он встретился с вами и предупредил о дурацкой анонимке…
– Откуда ты знаешь? Ты кто?
Родькин отец впился глазами в мое лицо. Руки вцепились в края стола.
– Успокойтесь, Анатолий Игоревич. Понятие «спецслужбы» вам знакомо?
– Н-ну…
– А как вы считаете, спецслужбы теоретически могут использовать для определенных узконаправленных целей агентов с… как бы это сказать… с определенным возрастным цензом, далеким от совершеннолетия?
– Хочешь сказать – детей?
– Хочу.
– Наверное… если теоретически… Возможно, да.
– Я перед вами. Практически.
Оба замолчали.
Во дворе с азартом что-то штурмовали мальчишки, во всю глотку озвучивая треск воображаемых автоматов. В прихожей хлопнула дверь, раздался женский голос. Потом Родькин. Мой собеседник встал из-за стола и прикрыл дверь на кухню. Щелкнул язычок дверного замка.
– Ерунда, какая-то, – сказал он, проходя к столу и садясь на свой табурет. – Была анонимка, верно. О том, что я приторговываю гэсээмом. Посмеялись на пару с «молчи-молчи»…
– Потом начались проверки и комиссии.
Мужчина замер. А я продолжил:
– В какой-то момент вас реально зацепили. Здесь я могу только гадать. Скорее всего, была подстава. Что-то важное пропало или подложили что-нибудь…
– Патроны. В летный подсумок. И секретка пропала. Так, пустяки, но с грифом…
– Значит, и то, и то. Дальше было больше. Я говорил уже – деталей не знаю. Но самое интересное было впереди. Так?
Родькин отец схватился за бутылку. Потом опомнился и отдернул руку, как от жаровни. Усмехнулся.
– Ну давай. Продолжай… агент.
«Сарказмом отгораживается, – догадался я, – пытается инстинктивно поставить психологический барьер».
– А потом вы неожиданно получили повестку из милиции, хотя Родион божился, что к пожару не имеет никакого отношения.
– Ну, про пожар я позже узнал. И Родька клялся тоже потом…
– Не суть. Вы встретились с неприятной женщиной-инспектором, а она дала понять, что ваши проблемы на службе не случайны. Так?
– Да. Так это и было.
– И вам было предложено кое-что сделать. И дали время на размышление. Допустим, до послезавтра…
– До завтра.
– А чтобы вы не сделали глупостей, предупредили самым серьезным образом. К примеру, рассказали, где работает и часто бывает ваша жена. С точностью до минут. Где учится, где гуляет и с кем дружит ваш сын. Чем он болел в раннем детстве. Что ему нравится и чего он боится.
Мужчина сжимал руки в кулаках до белых костяшек. Медленно поднял на меня глаза.
– Что… мне… делать?
– Все просто. Запоминайте номер. Записывать не надо. Трубку поднимет человек, которого вы будете звать «Пятый». Назоветесь… скажем… «Эпсилон». Дальше будете действовать по его указаниям.
– А… Родька? Света? Моя жена?
– Кое-что поясню. Ваша вербовка, а то, что я сейчас делаю, именно так и называется, так вот, ваша вербовка – моя личная инициатива. Можно сказать – должностное преступление. Прямо отсюда я направляюсь к своему руководству и докладываю о вашем согласии работать с нами. И убеждаю начальство в том, что это единственный выход обезопасить вашу семью. Вы согласны?
Я специально придал вопросу двоякий смысл: «Вы согласны», – что выход единственный, и: «Вы согласны», – работать вместе с нами. Оба фактора настолько взаимосвязаны, что требуют единого ответа. И этот ответ…
– Да! Я согласен.
– Тогда позвоните ровно в двадцать ноль-ноль. Звонок будут ждать.
Я встал из-за стола.
– Мне пора. И еще… только один вопрос. Как говорится, без протокола. Как бы вы поступили, если бы я не появился?
Мужчина бросил быстрый взгляд в мою сторону, потом встал, нерешительно отворил дверцу навесного шкафчика и достал с верхней полки… кобуру.
Я так и думал.
Что мы знаем о добре и зле?
Глава 34
Карточный домик
Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.
Досталось, одним словом.
Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Пронникова. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которых никак не мог дождаться несчастный Гришко.
Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.
Ну вот где логика?
У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем первичном знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.
Понял я. Понял! Иду уже.
– Постой минутку, – остановил меня шеф, – есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.
Я молча вернулся к столу и сел.
– Сегодня вышли на Агриппину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. При падении получила травмы, несовместимые с жизнью. Это все.
Нерадостно.
– Шла к точке эвакуации?
Пятый устало потер лоб.
– Избавь меня от очевидных предположений. Давай лучше займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе – одна нога там, другая здесь. Вернешься – будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.
Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.
Я вздохнул и вышел из кабинета.
Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…
…Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!
Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.
А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом к переборке рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.