Белая ферязь - Василий Павлович Щепетнёв
Я бы долго разливался канарейкой, но мсье Пьер тактично закашлялся. Время! Пора и честь знать!
И я попрощался с госпожой Панафидиной, под конец ещё раз призвав её следить за спасательной экспедицией Колчака: это будет лучшая история года!
Детский возраст имеет и положительную сторону — можно увлекаться, можно фантазировать, можно нести всякую чепуху — простят. Ребёнок же, что с него взять!
Однако с меня, точнее, с барона А. ОТМА, взять есть что. Панафидина же не только «Газетку» издает, она прежде всего книгоиздатель. Поменьше Сытина и Суворина, но у неё своё поле: детский худлит, детский научпоп. То, что нам и нужно: литература для наших будущих избира… простите, подданных. Пропаганда достижений науки и техники. Романтика освоения целинных и залежных земель. Голубые города — в хорошем смысле голубые. Скаутское движение. Нет, «пионерское» звучит лучше. Пионер — всем ребятам пример, а скаут улетел в аут. Спорт опять же: футбол, волейбол, лыжи, городки. Самодеятельность художественная, самодеятельность техническая, самодеятельность поэтическая. Союз самодеятельных стихачей России! И газета, в данном случае «Газетка» — коллективный пропагандист, коллективный агитатор и коллективный организатор! Ленин был кем угодно, но не простофилей. Знал, с чего начать — с прессы!
Посмотрим. Нет, тратить жизнь на написание десятков и сотен романов я не собирался. Опять же по-ленински, лучше меньше, да лучше. А потом припрягу сподвижников, когда обзаведусь таковыми. Александр Беляев? Он скоро заболеет туберкулезом. Нужно предотвратить! Вот только как?
Я разошелся, мысли так и скакали голодными блохами. Время заполночь, давно вернулись с бала старшие, а я всё ворочался, ворочался, ворочался.
Плюнул. Встал. Прошёл в буфетную. В буфетной круглосуточное дежурство, хотя, конечно, тоже дремлют — прямо на рабочем месте.
Затребовал стакан морковного сока. Тут же, при мне, и приготовили. Что там готовить, дело пяти минут.
Но после революции Сашенька — помощника буфетчика зовут Александром, — поди, будет рассказывать, что мы все тут с жиру бесимся, спать трудовому человеку не даём. Эксплуатируем и эксплуатируем.
Правда, сейчас на жалование он может жить вполне прилично, а станет не помощником, а просто буфетчиком, так и жениться, и семью содержать сможет на жалование, но разве это главное? Главное, что рядом — паразиты вроде меня.
Но это будет потом. Или не будет. А сейчас мы поговорили вполне мирно, можно сказать, дружелюбно. Об аэропланах. Он, Сашенька, мечтает стать авиатором.
— Мечтаешь — станешь, — пообещал я. — Это сейчас аэропланов мало, а года через три, через четыре зазывать в школы авиаторов будут. Вот тогда и пойдёшь.
И я допил сок и отправился спать.
Глава 17
29 мая 1913 года, среда
Кто убил царевича Дмитрия?
Иногда, просыпаясь, я чувствую себя на восемь лет. Иногда на все семнадцать. А бывают дни, когда я кажусь себе столетним. Ничего не хочу, ничем не интересуюсь, ни к чему не стремлюсь. Сказать бы «game over», и уйти в сон навсегда.
Грех малодушия. Депрессия.
Но есть у меня средство, проверенное веками, двадцатым и двадцать первым. Нашёл случайно, копаясь в Интернете. Утренняя гимнастика для школьников.
'На зарядку, на зарядку, на зарядку, на зарядку становись! — запел я дурным голосом, соскакивая с кровати. Ладно, не соскакивая, а осторожно спускаясь.
Когда-то её исполняли по радио, а потом шла сама зарядка под бодрый голос методиста. Ноги на ширину плеч, руки в стороны, ну, и так далее.
Здесь гимнастика тоже в чести, только без радио. Упражнения по системе Мюллера. Нет ещё радио, не время. Поэтому я просто включаю память: «Согнуть руки, прогнуться… исходное положение». Под звуки рояля, которые тоже в голове.
Делаю в своем темпе, не спеша. Песня «На зарядку становись» нам строить и жить помогает.
Ну, а почему бы не жить? Наследнику-то престола? Конечно, во многом знании много печали, но я-то знаю, где подстелить соломку.
Знаю? Разве?
Отчего случилась революция? Тяжелая жизнь рабочего класса и трудового крестьянства? Тяготы войны? Рост революционного сознания? Прогнившая власть?
Ну, может быть, может быть… Только ведь тяготы войны с гитлеровцами были несравненно серьёзнее, бездарные царские генералы до Царицына не отступали, Петербург в осаду не отдали, под Москвой побед не одерживали. И жизнь рабочих и крестьян тогда, в сорок первом — сорок пятом была, пожалуй, тяжелее, чем в четырнадцатом — семнадцатом. Прогнившая власть? В двадцать первом веке никого гнилью в верхах не удивишь, а ничего, как надели намордники во время Ковида, с тех пор и не гавкаем.
А, главное, что делать-то? Лично мне, что делать? Пойти и сказать: любезный Papa, издайте, пожалуйста, указ, чтобы в каждом крестьянском хозяйстве немедленно наступило изобилие! Вот прямо сейчас, в мае месяце!
Что мне ответит Papa?
Переходите к водным процедурам!
Перехожу. Душ, чистое бельё, одежда. Гляжусь в зеркало — вполне себе цесаревич. И малодушия нет как нет. Небольшой румянец, сердце бьётся весело. Можно жить дальше.
И я живу.
Сегодня Татьяне шестнадцать лет. Будь она Наследницей — стала бы совершеннолетней. Ну, а сейчас просто — шестнадцать.
Как водится, молебен в нашей церкви. Да, мы снова дома. В Царском Селе. Прибыли вчера утром. Но мне до сих пор кажется, будто мы едем: гляну в окно, а пейзаж движется. И вообще… покачивает. Чуть-чуть. Ничего, сегодня уже меньше, чем вчера.
Вечером приедут гости, но то вечером. Да и какие гости: тетушки Ольга и Ксения, дядя Сандро, вот и всё. Мол, невеликое событие, день рождения Великой княжны.
Ну, а пока гостей нет, я позвал сестёр на новоселье. Да, Papa и Mama подарили мне дворец-избушку. Терем-теремок. Не очень большой, но и не самый маленький. Примерно сто квадратных метров. Плюс терраса. Плюс мезонин. Я просил одноэтажный, но без мезонина нынешние архитекторы терем не представляют. В подкорке у нынешних архитекторов мезонин. Мезонин дает в жаркий день прохладу, а в холодный — тепло. А ходить наверх мне вовсе не обязательно.
Терем мой деревянный, сибирского кедра. Пахнет тайгой —
