Во все тяжкие 3 - Станислав Николаевич Минин
— Пусть остаётся прежней, это позволит хоть как-то ограничить беспредел Гусинского.
Если бы у Березовского не стояла моя «закладка», я бы, грешным делом, всерьёз подумал, что он пытается меня «кинуть». Однако, Борис Абрамович сам поднял эту тему, что само по себе говорило о многом.
— Договорились, Борис Абрамович. — кивнул я.
Вернувшийся Гусинский прямо лучился довольством:
— Ну, переговорили? — мы кивнули. — Молодцы. Я так понимаю, моя доля составляет пятьдесят процентов?
— Да. — подтвердил я. — Когда мои родители выйдут на свободу? И когда закончится проблемы у моих компаньонов?
— Алексей, не бегите вперёд паровоза! — Гусинский развалился в кресле, успев зацепить со стола бокал с коньяком. — Мне нужны гарантии, а пока у нас тут просто разговоры ни о чём. Сейчас мы с вами обсудим все подробности нашего общего бизнеса, договоримся о том, каким образом я смогу оформить это официально, и всё решим с вашими родителями и компаньонами в погонах.
— Я так понимаю, Владимир Александрович, что другие условия освобождения моих родителей ставить не бесполезно? — «для галочки» поинтересовался я.
— Вы правильно понимаете, Алексей. Чем быстрее мы договоримся по разным мелочам, тем быстрее выйдут ваши родители из тюрьмы. Мы поняли друг друга?
— Безусловно, Владимир Александрович. — я сделал вид, что расстроился.
— Отлично. — барственно кивнул тот и продолжил. — Ну, раз мы с вами тут не только равноправные партнёры, но и друзья, давайте обсудим текущие вопросы нашего совместного бизнеса. — довольно откинулся Гусинский на спинку кресла. — Собрание акционеров объявляю открытым. Борис Абрамович, тебе слово. Какие у нас там сейчас проекты в процессе реализации?
Березовский перечислил все наши проекты, в том числе и планируемые с японцами.
— Алексей? — Гусинский посмотрел на меня.
Я уточнил отдельные моменты.
— В общем и целом, это совпадает с моей информацией. — протянул олигарх. — Моё же видение ситуации и дальнейших перспектив развития бизнеса несколько отличаются от вашего. Слишком мелко плаваете, господа. Слишком! Теперь по перспективам. Больше никакой благотворительности. Работаем только на элиту, и только за очень большие деньги. А то вы тут наш продукт обесцениваете.
— В каком плане? — я сделал вид, что не понимаю о чём он говорит.
— Что тут непонятного? — раздражённо бросил Гусинский. — Наш с вами продукт должен быть эксклюзивным и крайне элитным. Доступ к нему должен иметь только тот человек, которому мы сами даём разрешение. Делаем как бы одолжение. И только за те деньги, количество которых определяем мы. Только так, и никак иначе! Это хорошо, что ты, Боря, начал выходить на международный уровень, молодец! Только там все бабки, там связи, и крайне нужные нам люди. А эти люди сами к нам придут, и отдадут за свое здоровье все что угодно. Какие, к лешему, вшивые сто тысяч баксов, мои дорогие? У нас же правительства всех ведущих стран мира могут быть в кармане в полном составе, а на подстраховке члены их семей! А вы в песочнице тут возитесь, прости господи! За какие-то вшивые копейки! Вы меня поняли?
— Мы поняли тебя, Володя. — кивнул Березовский. — Широко шагаешь, штанишки не порвутся?
— Не порвутся, Боря. — заверил Гусинский.
— Вы, Владимир Александрович, главное моих родителей освободите. — влез я. — А там и правительства с семьями в придачу раком поставим.
— Не переживай, Алексей. Всё решим. — хмыкнул он. — Мы же договорились?
— Да. — кивнули мы с Березовским.
— Если наш разговор в конце этого вечера не зайдёт в тупик, то завтра твои родители будут на свободе. Обещаю. И у дружков твоих в погонах неприятности закончатся. — улыбался Гусинский. — И вообще, надо бы тебе в Москву перебираться. Нечего на Урале этом штаны протирать, все дела здесь делаются.
— Чтобы здесь, как раз, под колпак Службы безопасности Президента и попасть? — уверенно ответил я. — Найдется кто-нибудь, вами не ангажированный, выслужиться захочет, и сдаст нас с вами со всеми потрохами. И накроются все наполеоновские планы медным тазом! Так хотите, Владимир Александрович? — резко спросил я.
— Нет. — задумался тот.
— Да ещё и производство на Урале проще организовать, производственные мощности позволяют. Да и контролировать легче. А профилакторий наш? У Бориса Абрамовича спросите! Природа, чистый воздух, персонал основными европейскими языками владеет, процедуры нужные, оборудование современное, да и девки, наконец! — закинул я удочку. — Можете сами проверить, Владимир Александрович!
— Тоже верно. — Гусинский продолжал что-то прикидывать. — Надо этот вопрос хорошенько обдумать, потом встретиться, и снова обсудить.
В общей сложности за «переговорами» мы просидели больше четырёх часов. Чувство голода надо мной, в конце концов, взяло верх, и я перестал стесняться во время беседы набивать себе рот. Успел выпить и пару бокалов «Хеннеси», чуть захмелев. Постоянно продолжал напоминать про своих родителей. В конце концов, по моим ощущениям, Гусинский «смилостивился», учитывая плодотворность дележа моего бизнеса, и «отошёл на заранее подготовленные позиции» — мои родители точно завтра выходят из СИЗО, но дело на них остаётся актуальным до юридического оформления его пятидесяти процентной доли в нашем бизнесе, после чего материал растворяется в небытии. Верилось, конечно, с большим трудом, но вариантов других, к сожалению, не было. Согласился. Главное, на чём я настаивал всё это время, — решение всех текущих моментов только с моим личным участием. Гусинский даже похвалил меня, заметив, что такое внимание к мелочам только приветствует в молодёжи. А я порадовался про себя — мотивировка как-нибудь остаться с Владимиром Александровичем наедине для проведения «сеанса» теперь была железной.
Гусинский беседой остался доволен, и не скрывал этого. Когда он удалился, засобирались и мы с Борисом Абрамовичем. Из его машины я позвонил в наш профилакторий, и поговорил с Валерой, заверив, что у меня всё хорошо, узнал про родителей, с которыми тоже было всё в порядке, предупредил о их предполагаемом завтрашнем освобождении и попросил Останина меня встретить завтра в Кольцово — охрана олигарха пообещала мене, что на самолёт они меня посадят. И снова я оказался на знакомой даче Бориса Аркадьевича, но ощущения были совершенно другие — этот безвкусный дом сегодня воспринимался мной как родной, как надёжное, хоть и временное, убежище от текущих невзгод. Расположившись с бокалами коньяка перед камином в знакомой зале, мы долгое время с Березовским молчали, наблюдая за игрой языков пламени.
— Алексей, что с этой пиявкой делать будем? — нарушил, наконец, молчание Березовский. — Ты же понимаешь, что он со своими грандиозными планами нас всех под монастырь подведёт? А я так вообще ему совсем не нужен, и только мешаюсь.
— Понимаю, Борис Аркадьевич. Пока ждём и ничего не делаем. — нейтрально ответил я. — У него мои родители на коротком поводке, да и Матанцев с компанией тоже. Да и вас