Красный Дракон Империи - Евгений Владимирович Панов
– Бифуркация – это…
– Это означает изменение, разделение на два потока. С вашей гибелью в стране начались массовые репрессии. До пятьдесят четвертого года было арестовано в общей сложности почти четыре миллиона человек, шестьсот пятьдесят тысяч расстреляно.
– Но… как? Почему? – ошарашенно спросил Киров.
– Тут тоже не всё так просто, как казалось вначале. Стреляли в вас, но целились в Сталина и в СССР в целом, если образно сказать. Целью покушения на вас было вывести Сталина из равновесия и заставить начать охоту на ведьм. И смерть его жены, Надежды Аллилуевой, и ваша гибель – это всё части одного плана, плана по захвату власти в стране путём военного переворота.
По задумке заговорщиков, управляемых извне, Сталин начнёт массовые репрессии и вызовет тем самым недовольство среди военных и населения. В том варианте истории репрессии не привели к желаемому результату, да и Сталин смог обуздать свой характер, поэтому репрессии так и не стали по-настоящему массовыми, а начавшаяся война только сплотила народ вокруг него. И лишь после смерти Сталина заговорщики смогли взять власть, но были вынуждены действовать достаточно осторожно, растянув процесс развала СССР на несколько десятилетий.
– Извне?
– Да. Мне удалось выяснить, что за всем этим стоит одна достаточно могущественная организация, которая уже на протяжении двух веков действует с целью получения мирового господства. С западными странами всё получилось относительно легко, но на пути встала Россия. Все войны, политические и экономические проблемы, революции, всё это в той или иной степени спровоцировано ими. Нас, русских, слишком мало, а природных ресурсов у нас слишком много, и отдавать их за просто так мы не согласны.
– Революцию в России совершили большевики, – строго произнёс Киров.
– А кто спорит? Безусловно, большевики. Но до них государственный переворот осуществили силы, подконтрольные этой самой организации. Гений Ленина состоит в том, что он сумел разглядеть конечную цель этого переворота и смог взять власть в свои руки. Однако упомянутая организация и его не оставила без контроля. Помните такого деятеля, как Лейба Бронштейн, он же Троцкий, он же один из основных ставленников той самой внешней силы? Он привёз с собой из Америки деньги, так необходимые большевикам, и благодаря этому встал фактически во главе вооружённых сил. То есть получил в свои руки реальную силу, а после смерти Владимира Ильича имел реальные шансы встать во главе страны и проводить политику, выгодную его хозяевам. Однако Сталин его переиграл, и эти планы пошли прахом.
– И что это за организация такая?
– Это орден иллюминатов. Орден, которого официально не существует, однако его адепты есть повсюду, в том числе и в СССР, и даже во властных структурах.
– И ты знаешь, кто? – Киров стал похож на изготовившегося к прыжку тигра.
– Некоторых теперь знаю. И покушавшийся на вас Николаев был направлен именно ими. Ему внушили некоторые мысли, и он должен был убить вас. Потом его быстро ликвидировали бы, чтобы, не дай бог, не проснулась его память.
– Кто именно?
– Пока с помощью своих способностей я смог уверенно опознать лишь одного. Имени не назову. По крайней мере, не сейчас. Многое надо уточнить и выявить всю цепочку.
– Для этого есть органы НКВД, – продолжал настаивать на своём Киров.
– А вы уверены, что в самих органах не окопались люди ордена? Я вот уверен в обратном. Их там, уж поверьте, как блох на Тузике. Чистить и чистить. И чистить по жёсткому варианту.
– Когда умрёт Сталин? – вдруг спросил он.
– Извините, Сергей Миронович, но этого я ни вам, ни кому-либо другому не скажу. Только самому товарищу Сталину, если он спросит. – Я вновь налил себе холодного чая. Блин, да где этот самолёт?
– Бред, – Киров откинулся на спинку стула, – нет, ну бред же! И я этот бред слушаю. И верю. Верю, чёрт меня подери!!! – он перешёл на крик.
Да его сейчас точно удар хватит. Мужика за последние сутки едва не пристрелили, потом он едва не разбился в падающем самолёте, потом ему сказали, что дело всей его жизни спустили в унитаз. Тут кого хочешь кондрашка хватит.
Я встал, подошёл к нему и положил ладони на его виски.
– Сейчас станет легче, Сергей Миронович.
Подлечил его организм, убрал некоторые застарелые болячки, растворил тромбы в артериях, восстановив нормальный кровоток.
– Смотри-ка, и вправду полегчало, – удивился Киров. – Ты и такое можешь?..
– И не только такое, – улыбнулся я, – хотя лечить вас, товарищ Сергей, и лечить ещё. Что же вы так безответственно относитесь к государственной собственности?
– К… – он осёкся, – к какой собственности?
– К государственной, народной. Или вы думаете, что ваше здоровье, ваша жизнь, наконец, принадлежат вам? – Я слегка, что называется, наехал на него. – Вы, товарищ Киров, глубоко ошибаетесь. Вы есть собственность народная, собственность советской власти. И будьте добры к этой собственности относиться со всей ответственностью.
Киров засмеялся:
– Ну, уел меня, уел. Прям пропесочил, как на партсобрании.
За окном раздался гул моторов идущего на посадку самолёта. Буквально тут же в дверь постучали.
– Товарищи, самолёт из Москвы прибыл.
– Спасибо, идём, – ответил я, а Киров, посмотрев настороженно на дверь, спросил:
– Нас не могли слышать?
– Нет. Даже если бы кто-то стоял, прижавшись ухом к замочной скважине, и тот бы ничего не услышал. Тем более что никто и близко к двери не подходил.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
Уже проходя по коридору к выходу, в одной из комнат увидел сидящих там и пьющих горячий чай Сергея Сорокина и Андрея Гончарова, наших, так сказать, коллег по аварийной посадке.
– Серёга, Андрей, вы как здесь? – обрадовался я им как родным.
Гончаров лишь пожал плечами, а Сорокин, почему-то встав по стойке смирно, ответил:
– Доставили с места аварии и приказали ждать комиссию для установления степени нашей вины.
– Охренеть, – только и смог произнести я.
Люди, можно сказать, посадили неуправляемый борт, спасли ценного пассажира, а им степень вины шьют. И это при том, что на обломках ясно видно следы внутренних взрывов на гондолах крыльевых двигателей. Ладно, разберёмся. Думаю, что Киров не даст в обиду летунов.
На лётном поле стоял точно такой же самолёт, как тот, на котором мы вылетели из Ленинграда. Кстати, аэродром мне был знаком ещё по той жизни. Был здесь как-то с сыном в музее вертолётов. И вот сейчас, идя к стоящему с работающими двигателями самолёту, вдруг вспомнил тот наш поход сюда, когда Костику разрешили посидеть в кабине самого настоящего боевого
