Неизвестная война (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Пошевелив картошку, от которой разносился божественный аромат, перекрывший запах китового жира, хозяйка посолила ее, а я вспомнил, что в кармане шинели осталось несколько сухарей, прихваченных на всякий случай.

Сбегав в прихожую, притащил их и положил на стол.

— Вот, моя доля, — скромно сказал я.

Галина Витальевна оставила в покое уже почти поджарившуюся картошку и как-то благоговейно взяла сухарь, с наслаждением его понюхала:

— Ух ты, настоящий! А мы здесь уже и забыли, как настоящий хлеб пахнет. Я раньше пироги пекла или хлеб, но мука давным-давно не продается, а в покупной хлеб всякую дрянь добавляют — не то костную муку, не то опилки.

Мы ели жареную картошку, черпая ее ложками, прямо со сковородки, а не как положено по правилам этикета. Галина выставила на стол еще и соленые огурцы, так что пир получился отменным. Хозяйка грызла сухарь прекрасными белыми зубами, что для ее возраста да еще и с поправкой на эпоху и отсутствие стоматологов, как-то даже и непривычно.

Покончив с картошкой, Галинка поставила на примус чайник, спохватившись, что могла это сделать и раньше.

— Полоротая я какая-то стала, — повинилась хозяйка, а я только погладил ее по руке.

— Глупости это. Да и какая разница, когда чайник ставить?

В ожидании закипающего чайника (так и вспоминается Джером К. Джером, уверявший, что нужно отвернуться от чайника, чтобы он скорее закипел), мы на минуту замолчали.

— Володя, ты же по делу в Архангельск прибыл, да? — спросила Галина. И что ей на это скажешь? Я предпочел лишь кивнуть. — Когда сюда красные придут?

— В феврале, — сообщил я. Точную дату не помнил, но где-то в двадцатых числах.

— А что с нами со всеми будет?

— А что с вами должно быть? — не понял я.

— Кто говорит: красные придут, всех расстреляют, кто говорит, ничего не будет. Селезнев — помнишь такого? Ты за него два раза в ночные дежурства ходил, так он сказал — всех нас в Северной Двине утопят, чтобы патроны не тратить.

— А тебя есть за что в реке топить или расстреливать? — поинтересовался я. — Ты в белогвардейской контрразведке работала, пленных расстреливала?

— Да что ты за глупости-то говоришь? — обиделась женщина.

— Вот видишь, тебя и расстреливать не за что. А Селезнева, если он и на самом деле контрразведке стучал, может и расстреляют.

— Что делал? — не поняла Галина.

Ох ты, опять использовал термин, этому времени еще неизвестный.

— Стучал, то есть закладывал.

М-да, объяснил, называется, но Галинка все поняла.

— Про Митрофана Арсентьевича доподлинно неизвестно — доносил он на кого в контрразведку, не доносил. Вот в городское управление и мобилизационный отдел доносил, это так. Но что ему оставалось делать, если приказывают? Я же тоже на тебя донесла, не забыл?

— Если Селезнев только про уклонистов от армии доносил, это одно дело, — начал объяснять я, сам не уверенный, все ли правильно говорю. — Сколько у нас бывших белогвардейцев служит, не счесть, и никто им претензий не предъявляет. Если лицом к лицу сходимся, никаких обид. Так и здесь. Допустим, сдавал в мобилизационный отдел уклонистов от службы, был патриотом белого дела, так и черт с ним. Но если он контрразведке людей сдавал, а те потом кто под расстрел пошли, кто на Мудьюг или на Йоканьгу, это другое. Но ведь его вину еще доказать нужно.

— С Мудьюга, говорят, целая группа сбежать пыталась, человек сто. Только никто убежать не смог, догнали и расстреляли. Говорили, их даже хоронить не стали, чтобы другим неповадно было. Я уж подумала, может, и Володькины косточки где-то лежат, неприбранные...

— Как видишь, не расстреляли, — скупо сказал я, не желая вдаваться в подробности.

Пожалуй, мне уже пора. Иначе Серафим станет волноваться. Того и гляди, решит, что его боевого товарища опять захватила вражеская контрразведка, возьмет да и повернет ледокол «Таймыр» на Архангельск.

Глава 20. Джеймс Бонд польского разлива.

Для задержания господина Зуева я запланировал настоящую операцию. Кроме моего друга-моремана, архангельское подполье выделило еще пять человек. Троих отправили готовить квартиру для содержания не то гостя, не то пленника, а двоих я решил взять с собой. Серафим Корсаков почесал затылок, когда я сообщил, что мне нужен взломщик.

— А что взламывать-то надо? — поинтересовался он.

— Замок в дверях.

— И всего-то? — обрадовался «краснознаменец». — А я испугался, думал, что сейф.

Вот теперь настала моя очередь чесать затылок. В кабинете Зуева я никакого сейфа не видел, но где гарантия, что там нет тайника? Впрочем, проблемы станем решать по мере их поступления.

Библиотеку решили «брать» ночью, чтобы не привлекать лишнего внимания. На всякий случай запаслись свечами.

Серафим открыл замок так ловко, словно всю жизнь работал домушником. Какие таланты пропадают! Но кто же их знает, этих ребят с Соломбалы? Может, до призыва на флот мой товарищ и промышлял кражонками? Но нет, вряд ли.

Одного подпольщика я оставил на улице. Холодно, конечно, но потерпит, а еще можно меняться с другим товарищем, оставленным у входа. Ну а мы с Серафимом отправились внутрь.

Проходя мимо «переплетного цеха», ощутил легкое чувство ностальгии. Забавно, но именно здесь я провел максимальное количество времени, с тех пор как попал в эту эпоху — почти полгода. Не удержавшись, заглянул. Все на месте. И мой переплетный станок, и даже ножи. Впрочем, кому они нужны?

Кабинет директора тоже оказался запертым на ключ. И это меня почему-то обнадежило. Зачем запирать дверь, если там нет ничего ценного? Но на сей раз замок оказался более серьезным, чем на входной двери.

— Открыть-то открою, только замок сломаю, — хмыкнул комендор, пошуровав в скважине.

— Ломай, — махнул я рукой.

Скрывать свое пребывание я не видел смысла. Все равно Зуев догадается. Не исключено даже, что у него в дверях установлены какие-нибудь ниточки, волосинки, по которым хозяин может определить визит незваных гостей.

— О, а здесь керосинка есть, — обрадовался Серафим, увидев стоявшую на столе керосиновую лампу.

Раньше лампы не было, обходились электричеством. Стало быть, появилась недавно. Нам же лучше, и свечки можно сэкономить.

При свете керосиновой лампы (между прочем, не такой и тусклой, как считают некоторые) можно внимательно осмотреть кабинет. Конечно, это не кабинет градоначальника и даже не Феликса Эдмундовича, но работы хватит. Тут вам и тяжелый шкаф, набитый книгами, и шкафчик поменьше с папками, и письменный стол. Заморочек хватит дня на три, если искать как положено слева направо по часовой стрелке. Можно, разумеется, потратить и три дня, никто не гонит, но не стоит. Неверный шаг, какой-нибудь шум, слишком внимательный обыватель, и очутимся мы если не в контрразведке, то в тутошнем отделении милиции, которые в преддверии наступления Красной армии могут занервничать и на всякий случай просто расстреляют подозрительных личностей.

— И что искать будем? — поинтересовался Корсаков.

М-да, хороший вопрос. Если бы я сам знал. Искать что-то связанное со шпионажем? Увы, шпионажа «вообще» и «обо всем» не бывает. Любой «ихний» шпион, как и наш разведчик, всегда работает по конкретному направлению: военному, экономическому (здесь вам и промышленный, и банковский шпионаж), политическому и прочее. Господин Зуев мог передавать в Англию данные по Архангельскому порту, а то и по бирже, информировать своих хозяев о перспективах лесопорубок, о недовольстве рыбаков, не желающих идти на промысел, что, соответственно, повлечет за собой колебания по всей отрасли. А мог быть и другой вариант — Платон Ильич выполняет функцию тайного контролера в отношение собственных агентов или получает информационные сообщения из Москвы и просто передает их по своим каналам. Правда, если отправлять донесения из Москвы в Лондон через Архангельск, получится далековато, есть варианты попроще.