Неизвестная война (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Говоря официальным языком, в Северном правительстве назрел кризис, а если обычным, то крысы принялись бежать с тонущего корабля.

Вот еще одно интересное объявление, призывающее всех дезертиров срочно вернуться на фронт, обещая, что никаких репрессий в отношении их не последует, напротив, кто вернется в течение недели, в конце месяца выплатят жалованье в размере годового оклада! Вывод? Фронт разваливается, солдаты бегут, а обещанный оклад мог бы быть и больше. Сколько там, у нижнего чина? Сто рублей? Кто мешает обещать десять тысяч, а то и сто? Обещать, как говорят, не женится.

Ближе к вечеру явился Серафим. Комендор был немного навеселе, но в самую меру.

— Ты представляешь, командир, радость-то какая! — начал он с порога. — Меня снова на «Таймыр» берут.

— Так уж и сразу? — удивился я. — Ты же сколько отсутствовал? Полгода, если не больше?

— Сейчас посчитаю, — принялся загибать пальцы Корсаков. — Значит, взяли меня в июне, потом июль, август… Хм, а сейчас январь, значит восемь месяцев.

— И за прогулы не засчитали?

— Ты что, смеешься? Какие прогулы? Ребята знают, чем я занимался. Наши, как про Мудьюг узнали, хотели прямо на ледоколе отбивать идти, да капитан не пустил. Мол, Серафим — человек нужный, но радиосвязь важнее. Знаешь, как они мне обрадовались? Даже с орденом поздравили, пришлось капелиночку принять, для равновесия.

Наверное, в этот момент мой взгляд был таким «хорошим», что Корсаков невольно попятился.

— Володь, да ты что? Думаешь, я разболтал? В тот самый день, когда мне «Красное знамя» вручали, на ледокол сообщение и пришло — так, мол, и так, за храбрость при выполнении задания ВЦИК комендор ледокольного парохода «Таймыр» Корсаков награжден орденом революции.

Ох, Серафим-Серафим. Может, ты не такой болтун, как только что мне показалось, но кое-что важное мне разболтал: свои донесения «Таймыр» передает в Кронштадт. Правда, Артузов больше не заговаривал со мной, что надо бы проверить — кому радирует ледокол «Таймыр», а Артур Христофорович такие вещи из виду не выпускает. Думаю, Феликс Эдмундович успел поговорить с Троцким, а если нет, то мог и сам догадаться, что за всем этим торчат уши товарища Аралова — начальника Регистрационного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики, в сокращении РУ ПШ РВСР. Такое сокращение и не выговоришь. То ли дело Разведупр или ГРУ Генштаба. Нынешнее — Главное управление Генерального штаба Вооруженных сил РФ, звучит не так.

— Тебя послушать, так «Таймыр» — это плавучая база Красного флота или плацдарм Северного фронта, — хмыкнул я.

— Так оно и есть, — радостно подхватил Корсаков. — У нас почти вся команда в подпольной организации. Капитан и тот сочувствующим стал. Эх, будь нас чуточку побольше, хотя бы с тысячу, да оружия бы еще, так можно Архангельск прямо сейчас и брать! С оружием у моряков беда. Все винтовки выгребли, только для часовых и остались штук десять. И патронов мало.

— Так кроме Архангельска еще Мурманск есть, Холмогоры, — заметил я. — И белых там тысяч двадцать, если не больше.

— Так это уже не бойцы, а так, шелупонь всякая, кому идти некуда. В дезертиры боятся, дома у них нет, вот, они пока в армии и сидят. А если наши в наступление пойдут, сбегут или сразу сдадутся. Скорее, сдадутся. В плену-то их хотя бы кормить станут.

— Убедил, — кивнул я. — Готовим особый боевой отряд, ищем оружие, а как только наши товарищи пойдут в наступление, берем Архангельск и наносим удар белым в спину.

— Правильно говоришь, командир, как по писаному. Да, ты про библиотеку спрашивал, я узнал — закрыта твоя библиотека. Дров нет, топить нечем, потому и закрыли, — пояснил Корсаков.

М-да, об этом стоило подумать. В Москве, вон, собирались все театры позакрывать, чтобы дрова не переводить, хорошо Ленин вмешался, а здесь другое. И где мне искать Платона Ильича? Я же не догадался летом выяснить, где дом или квартира моего начальника. Ну, станем думать. Не может такого быть, чтобы никто не знал адреса господина Зуева.

— Серафим, а ты случайно не знаешь, где нам найти директора библиотеки? — поинтересовался я.

— А чего его искать? Ребята говорили, он каждый день на службу приходит, даже по выходным.

Глава 19. В ожидании Красной армии -2

Сидеть одному в четырех стенах скучно и нерационально. Хозяин уехал на работу, Корсаков — на ледокол. В город, вроде бы, выбираться опасно, потому что из всех документов у меня наличествовала только затертая справка, что нижний чин Долгогривин Федор Николаевич, двадцати двух лет от роду, демобилизован с Железнодорожного фронта по ранению. Использовать во второй раз собственные документы было бы перебором, а больше мне особисты предложить ничего не могли. И эта-то справка отыскалась чудом, потому что ее хозяин уже служил в красноармейском полку, и в документах белых не нуждался. Серафим обещал расстараться, подпольщики что-нибудь бы изыскали, но для этого требовалось время, а мне уже пора искать моего «англичанина».

Внешне я выглядел не слишком-то презентабельно. Старая солдатская шинель побуревшая от воды и грязи, неновая шапка, а еще и толстая палка, на которую я опирался при ходьбе. Обмундирование подбирал в Пинеге, отдав за это собственную новехонькую шинель и фуражку, полученные в каптерке ВЧК. Парень, с которым производил обмен, был на седьмом небе от счастья, а мне новое ни к чему, слишком приметно. Жив буду — получу новое, Чрезвычайная комиссия не обеднеет. И моя скудная бороденка, отросшая за последние две недели, оказалась в «в тему».

Хочешь получить представление о городе, узнать последние новости, потолкайся на рынке, сходи в кабак, постой на церковной паперти. В кабак лучше идти вечером, на паперти Георгиевского собора пусто, и я отправился на Архангельский рынок.

Последний раз я здесь проходил не то в июне, не то в июле. Но тогда рынок выглядел поприличнее и гораздо представительнее. Исчезли деревянные павильоны и столы. Не иначе, их разобрали на дрова. Не видно продавцов, торгующих рыбой, а их тогда было полно. Верно, все рыбаки либо на фронте, либо отбывают трудовую повинность. И, вообще, не видно ничего съедобного, даже грибов. И продавцов, пытающихся продать разную дребедень вроде старой посуды или одежды раз в десять больше, нежели покупателей.

А тут еще и патруль — два пожилых усталых мужика с винтовками. Видимо, мой обшарпанный внешний вид подозрения не вызвал, да я и не спешил сбегать и в наглую на них не пер. Это тоже, знаете ли, выглядит подозрительно, если человек демонстративно самоуверен. Самое лучшее — ждать патруль с чувством легкого страха и ожидания на лучшее. Похоже, все удалось, потому они только скользнули по мне взглядами и отвернулись. А может, им уже и не хотелось привязываться к парню-фронтовику. А если дезертир, так и черт-то с ним. Эх, мужики, как я вас понимаю! Осточертело все, но и деваться некуда.

Я шел вдоль рядов, нарочито старательно опираясь на палку, вырубленную по дороге из Холмогор. Инвалид вызывает меньше подозрений, а палка — штука полезная.

— Солдатик, шинель не возьмешь? Задешево отдам. Мужнина шинель, офицерская, почти неношеная.

Офицерскую шинель мне предлагала купить женщина лет тридцати-тридцати пяти по глаза закутанная в платок.

— Купил бы, голубушка, да где бы купилку-то взять? — усмехнулся я.

—Эх, солдатик, и не говори, — вздохнула женщина. — С тех пор, как мужа убили, с хлеба на воду с дочкой перебиваемся, а теперь, вон, только вода и осталась. Мужнину одежду ношу продавать, так никто не берет. Сам-то давно с фронта?

Я только неопределенно махнул рукой — мол, лучше не спрашивай.

— Радуйся, что сам жив остался.

— Так я и радуюсь, — усмехнулся я.

— Красные, чтобы им пусто было, скорее бы пришли. И чего они медлят-то, ироды? Умрем тут все с голоду, не дождемся.

Вот это да! Получается, мы же еще и виноваты? И кто о том говорит? Вдова офицера, которой положено ненавидеть убийц своего мужа.