Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
При этом докладчик, полностью игнорируя ритуальные словесные обороты и конструкции, сосредоточился не на «объективных причинах», «происках империализма» и «предательстве деятелей Социнтерна», а открытым текстом рубил о порочности текущей советской политики, вопиющей некомпетентности ответственных товарищей из числа военных и политических советников, зловещей роли агентов НКВД и Коминтерна, которые наносили общему делу вред куда больший, чем десяток франкистских и итальянских дивизий.
– Не нужно ссылаться на особенности испанской демократии, на противоречия между коммунистами, социалистами, анархистами, ПОУМ, старыми генералами. Это – данность. Другой страны и других республиканцев у нас нет. Я ставлю вопрос прямо – нужна нам победа республиканцев над франкистами, фашистами и прочей мировой олигархией или нет? В течение прошлого года мы поставили на Пиренеи 496 самолетов, «СБ», «И-15», «И-153» и «И-16», 322 танка «Т-26», «БТ-5» и «БТ-7», 60 бронеавтомобилей «БА-6» и «БА-10», 714 артсистем, 13 тысяч пулеметов и 337 тысяч винтовок, несколько миллионов патронов и снарядов, направили туда около двух тысяч военных советников. С такими силами войну можно было выиграть вообще без участия испанцев. Представьте, товарищ Сталин, если бы вы на царицынском фронте получили триста танков и семьсот пушек…
Сказано было вовремя и с тонким расчетом. Сталин улыбнулся и разгладил мундштуком трубки усы. Конечно, тогда у него было четыре бронепоезда и около сотни трехдюймовок. А ведь погнали белых…
Сам же Шульгин вспомнил другое. Под Каховкой обошлись вообще десятком самоходок и ударно-штурмовым батальоном рейнджеров, не считая корниловской дивизии. Красные бежали, как в июне сорок первого на Западном фронте.
– В Испании результат хуже нулевого. При трехкратном перевесе в живой силе, двукратном в современной технике потерян Север с последним опорным пунктом и портом Хихон, через который мы могли почти беспрепятственно завозить вооружение и переправлять добровольцев. Брунетская, Сарагосская, Теруэльская операции завершились совершенно неожиданным, даже теоретически малопредставимым крахом. Республиканцы просто бросили с таким трудом захваченные позиции. Сейчас в армии и правительстве царит паника и раздоры. Товарищ Андре Марти, которому Коминтерном даны неограниченные полномочия, вместо того чтобы сплотить все здоровые силы на борьбу, вообразил себя реинкарнацией Николая Ивановича Ежова. В тылу расстреливают и арестовывают больше людей, чем их гибнет на фронте. Каждый арест и бессудный расстрел ухудшают положение на передовой. Анархисты и поумовцы боятся и ненавидят коммунистов, отказываются идти в бой, потому что обоснованно опасаются удара в спину. Как это было у нас в двадцатом…
Сашка замолчал, о расстреле ударных сотен Махно сейчас распространяться не стоило.
Он и так сказал слишком много, а перед ним еще лежало больше двадцати страниц доклада и свернутые в рулон карты с нанесенной обстановкой, фактической и прогнозируемой. Сегодня он собрался, поставив последний рубль ребром, сорвать банк. Уходить под сень прибрежных пальм, нащупывая в кармане дамский «браунинг», как принято в Монте-Карло у проигравшихся в прах, в его планы не входило.
Вернувшись к военным и политическим аспектам «национально-революционной войны», как она называлась в советской прессе, Шестаков очень резко высказался в адрес наших «военных советников».
– Те, кто действительно советует, советует очень плохо, что следует из имеющихся результатов. А те, кто воюет непосредственно, например, летчики Копец, Проскуров, Рычагов, Серов и многие другие, танкисты Арман, Кривошеин, Павлов, не буду называть всех, так эти ребята, простите меня, товарищ Сталин, ордена зарабатывают, накручивают личный счет. Геройствуют, воюют, сбивают, воодушевляют личным примером испанских товарищей, а толку? Мы ведь, товарищ Сталин, награждаем их без всякой меры, чуть ли не за каждый сбитый самолет, уничтоженный танк, да еще и испанцы хорошие деньги платят. А франкисты, немцы, итальянцы просто организованно и грамотно воюют. У нас Серов, к примеру, лично сбил пятнадцать самолетов. Честь ему и хвала. А летчики легиона «Кондор» сбили в это время сто, не слишком геройствуя…
Он еще долго растолковывал эти простейшие, с точки зрения человека, знающего дальнейшее, истины. Обрисовал, в виде возможного развития событий, реальный ход и исход войны: нарастание трений между участниками коалиционного правительства, вплоть до вооруженных столкновений. Дальнейшая потеря управления войсками, поддержки населения и неизбежная капитуляция еще до того, как будут исчерпаны возможности сопротивления.
Все это выглядело вполне убедительно, и армейские командиры сникли, прикидывая, какие выводы могут в ближайшее время, да и прямо сейчас, последовать для каждого из них. Террор ведь, фактически, отнюдь не закончился, каждый перебирал в уме имена сослуживцев, пошедших к стенке по гораздо менее весомым обвинениям.
Однако Сталин, не только слушая, но и подвергаясь целенаправленному воздействию Шульгина и Лихарева, постепенно склонялся к другим выводам и мыслям.
– Так что вы, в конце концов, хотите сказать, товарищ Шестаков? О наших ошибках я уже все понял. Сумели объяснить. Заканчивать нужно, так? Вот вы сказали, что с декабря прошлого года ни один наш транспорт не смог прорваться из Черного моря в Барселону и Аликанте. А мы держим при республиканском флоте Кузнецова, Бурмистрова, Головко, Дрозда, Алафузова. Зачем держим? Они что – враги? Или совсем некомпетентные люди? Не могут организовать сопровождение пароходов. Отозвать? Вообще всех отозвать? Пусть фашисты торжествуют, а мы сосредоточимся на внутренних делах?
– Не так, товарищ Сталин!
Шестаков перешел в наступление. Единственно возможный способ навязать противнику, а он сейчас рассматривал вождя как противника, не вообще, а словно за карточным или бильярдным столом, свою волю.
– Надо забыть обо всех якобы политических ограничениях, о Лиге Наций, о «невмешательстве». Воевать, так по-военному, как не раз повторял Владимир Ильич. Гитлер, Муссолини ни о каких «демократических процедурах» не задумываются, делают, что считают нужным.
– Вы нас что, со всем миром поссорить хотите? – прищурился Сталин.
– А наплевать нам на весь мир, товарищ Сталин, – дерзко бросил Шульгин. – Помнится, император Николай Первый, когда в Париже поставили пьеску, которую он счел оскорбительной, пообещал послать туда миллион зрителей в серых шинелях, которые ее освищут. И ничего, немедленно сняли с постановки, при всей ихней демократии. Короче – пусть ненавидят, лишь бы боялись. Потому нам испанскую войну никак нельзя проиграть!
Очень долго молчал Сталин, попыхивая трубкой, переводя взгляд с наркома иностранных дел Литвинова на Шестакова, скользил глазами по комдивам и комкорам. Маршалов здесь не было. Егоров в предвидении ареста сослан в ЗАКВО (Сталин долго готовился рассчитаться с ним за Польскую кампанию), Блюхер пока на Дальнем Востоке (но тоже кандидат на «вышку», неправильно себя ведет), Тухачевский уже расстрелян. Ворошилов отставлен, Буденного не позвали, кавалерия в Испании не задействована, да и вообще неизвестно, чего от него ждать, история с четырьмя пулеметами всем памятна. А больше и нет в армии маршалов.
– Слова в принципе правильные, товарищ Шестаков. Смелые слова, особенно если за ними стоит что-то еще, кроме ваших амбиций. Я привык к чему: критикуешь – предлагай. Вы что практически предлагаете?
Очередной психологический посыл бросил Сашка, изо всех сил сосредоточившись. Сейчас решается его личная судьба, да и новый виток истории начнется. Или нет. Тогда – на Валгаллу. Катер «Ермак» завести, отправиться посмотреть, что там за Черным озером. Или – к квангам, у них наверняка жизнь изменилась после исчезновения внешних агрессоров.
– Я бы попросил, товарищ Сталин, поручить мне руководство испанской кампанией. В полном объеме, как Ермолову или князю Барятинскому на Кавказе. Военные, политические, экономические вопросы должны быть сосредоточены в одних руках. Лично вам, при огромной занятости прочими вопросами, технически невозможно руководить каждым шагом исполнителей. Ведомства между собой договариваться так и не научились. Да и задача так не ставилась. А вот если создать единый штаб, с диктаторскими полномочиями и правом доклада лично вам в случае необходимости… Или я за полгода решу эту проблему, или вы спросите с меня по полной программе. Хуже не будет, товарищ Сталин, это я вам обещаю. Хуже быть просто не может. Испанские товарищи свою войну уже проиграли. Если бы вы с Владимиром Ильичем в девятнадцатом испугались так, как Кабальеро, Прието, прочие тамошние вожди, страшно представить, что бы случилось…
Опять Сталину маслом по сердцу.
Был такой кинофильм, «Боевой девятнадцатый», всеми давно забытый, в котором Сталин руководил подавлением мятежа фортов «Красная Горка» и «Серая лошадь». Лично и с крайней решительностью, а Ленин там по преимуществу цитировал собственные труды и постоянно обращался к нему за очередным умным советом. Правда, нынешний Сталин фильм этот еще не видел, он выйдет незадолго до его смерти, но и без того за минувшие восемнадцать лет успел убедить себя и окружающих, что именно он выиграл Гражданскую. А кто обладал слишком хорошей памятью и длинным языком, лишился того и другого. Не может быть в одной стране нескольких правд, правда всегда одна. Что же до истины, это отдельный вопрос.
