Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Так ведь нет, каждый думал только о себе и своих личных с ним отношениях. Совершенно как в двадцатые, когда Сталин передушил «левых», «правых», «центристов» и «уклонистов» поодиночке.
А теперь поздно, разумеется. Снова каждому нужно выживать поодиночке.
Можно было, конечно, попытаться дать бой, «последний и решительный». Только как? Заранее ведь сговориться не успели. Кто рискнет выступить первым, не зная позиции и степени решительности остальных?
Каждый лихорадочно перебирал в голове расклады, бросая осторожные взгляды на соседей по столу.
В том, что новый зампред и секретарь приглашен на Политбюро, ничего необычного не было. Любой назначенец, входящий в номенклатуру, оказывался здесь, чтобы в неформальной обстановке ответить на вопросы и выслушать наставления. Шестаков полтора года назад уже проходил церемониал утверждения наркомом, вышел в тот раз из кабинета в мокрой от пота рубашке под гимнастеркой. Но сейчас ритуал словно бы развернулся на сто восемьдесят градусов, наставления пришлось выслушивать отнюдь не ему.
Шестаков сидел чуть поодаль, через два стула от последнего в ряду члена ПБ, вид имел подобающий обстановке, но не нервничал, как большинство сюда попадающих. Скорее выглядел человеком, вынужденным отбывать некий ритуальный номер, вроде как атеист, оказавшийся на церковной службе. Крутил в пальцах «Делегатский» красный карандаш над раскрытым блокнотом, посматривал по сторонам, разве что не считал летающих над кремлевским двором ворон.
Ритуально представив вождям нового соратника, Сталин сразу взял быка за рога:
– События последнего времени показали, что нашей системе не хватает некоторой гибкости управления. Многим товарищам приходится совмещать плохо сочетающиеся функции. Некоторые слишком увлекаются политикой в ущерб своим прямым обязанностям. Я понимаю, что политика гораздо интереснее, чем добыча угля, повышение урожайности или повседневная боевая подготовка войск. Однако там и следует проводить политику – политику партии. Все остальное, я так думаю, это политиканство. В Испанию, к примеру, мы посылаем людей, чтобы они помогли народу и правительству разгромить контрреволюцию, а они воображают себя этакими «теневыми послами» и начинают вмешиваться в дела, которые их совершенно не касаются, затевают интриги, уже нанесшие огромный ущерб нашему делу…
Он сделал паузу, чтобы слушатели задумались, примерили эти слова к себе.
– Вот мы решили посмотреть, не удастся ли нам кое-что в этом направлении поправить. Поэтому мне кажется, что каждому из товарищей следует сосредоточиться на тех направлениях, которые он курирует в настоящее время. Заниматься же всем сразу – неплодотворно. А товарищ Шестаков, у которого есть некоторый опыт и нужные способности, за что мы и сочли возможным его выдвинуть, попробует у нас изобразить из себя этакого диспетчера. Не отвечая ни за какую отрасль, он, будем надеяться, сможет беспристрастно изучать реальное положение дел, сводить воедино противоречивые данные и мнения и свои беспристрастные доклады и предложения выносить на заседания ПБ. Где мы, тоже беспристрастно, будем принимать обоснованные решения.
Есть вопросы?
Без вопросов не обошлось. Товарищи, разумеется, сразу усмотрели в такой реорганизации опаснейшую угрозу. Ведь любому очевидно, что, если система заработает так, как заявлено, рушится вся налаженная схема межотраслевых и межличностных связей, устоявшийся механизм согласований, сговоров, сдержек и противовесов. Одновременно опыт подсказывал, что идеальных конструкций власти все равно не бывает и налицо всего лишь хитрый ход, призванный замаскировать окончательное установление полностью самодержавной власти. Фильтр, которым становится ведомство Шестакова, будет пропускать сквозь себя только ту информацию, которая угодна Сталину (а то и самому «диспетчеру»), и якобы коллективные решения ПБ станут окончательно единоличными. Никто не сможет (по идее) знать, что именно и как будет сформулировано в «проекте решения», а что-то изменить и переиграть в ходе обсуждения, на глазах у Сталина, имеющего в руках должным образом составленную бумагу, физически невозможно.
Но вслух ничего такого, конечно, произнесено не было. Вопросы касались частностей, организационных тонкостей, сомнений в том, что товарищ Шестаков, оборонщик по преимуществу, сможет достаточно квалифицированно разбираться в десятках других вопросов и проблем. Ну и так далее, опытные бюрократы умеют выискивать в любом деле массу крючков и зацепок, особенно если хотят «замотать» его.
Микоян, к которому последнее время не имелось претензий, один из старейших по стажу членов ПБ, да еще и имеющий опыт руководства тайными операциями на вражеской территории, позволил себе достаточно прямой вопрос:
– Следует ли понимать, что и контроль за нашими контактами с республиканским правительством Испании также будет возложен на товарища Шестакова? Не на НКИД и наркомат обороны?
– Над этим мы еще подумаем. Но мы имеем в виду, что как раз в этом направлении работа товарища Шестакова оказалась наиболее успешной. В сравнении с другими ведомствами. В вооружении (в пределах наших возможностей, конечно) республиканская армия недостатка не испытывает, а вот правильно его использовать до сих пор не научилась. Что из этого следует?
Вопрос повис в воздухе, да и не требовал ответа.
– Таким образом, будем считать, что принципиальных возражений против такой вот реорганизации нашей внутренней работы нет? Законодательно мы пока ничего оформлять не будем? Товарищ Шестаков побудет у нас «зампредом без портфеля» какое-то время, покажет, правильным ли было наше решение или нет. Секретарем ЦК он тоже будет «без портфеля». Как это называлось раньше – генерал-адъютант для особых поручений. Так и запишите в протокол заседания, товарищ Лихарев.
Валентин, сидевший за отдельным столиком слева и сзади от Сталина, молча кивнул, стремительно покрывая закорючками страницы стенографического блокнота.
– Спасибо, товарищ Шестаков, вы свободны. Будьте на месте, готовьте предложения по штатному расписанию своего аппарата. Не стесняйтесь, пишите все, что считаете нужным, а мы потом посмотрим и скорректируем. Переходим к следующему вопросу…
Глава одиннадцатая
На основании подготовленного Антоном меморандума о состоянии дел в Испанской республике Шульгин с помощью нескольких серьезных, чудом уцелевших аналитиков ГУГБ, ГРУ РККА и НКИД, а главное – материалов, извлеченных из компьютера Валгаллы, написал основательный, максимально объективный доклад.
От дипломатов он затребовал направить в свое распоряжение Овчарова. Виктор уже имел отношение к испанским делам, да вдобавок обладал хорошим, в духе здешних требований, слогом. При этом Сашка мог ему полностью доверять – не станет болтать на стороне о некоторых моментах, с точки зрения обычного сотрудника достаточно странных.
К работе ведь был привлечен и Лихарев. Его Шар (о котором Шестаков, разумеется, понятия не имел) открывал доступ к совершенно секретным франкистским, немецким, итальянским, а также и англо-франко-американским документам. В том числе уничтоженным в разное время по разным причинам, почему и не вошедшим в научный оборот.
К примеру – личным дневникам графа Чиано, министра иностранных дел Италии и зятя Муссолини, стоившим ему головы. То ли похищенным, то ли уничтоженным в сорок пятом, до сих пор неизвестно, кем именно, СД или службой Даллеса.
Сталин и приглашенные им товарищи, нарком иностранных дел, и. о. наркомов обороны и ВМФ, главком ВВС, начальники АБТ и ГАУ, два секретаря ЦК, еще несколько начальников помельче, выслушали доклад не то чтобы внимательно. Они были поражены. Это может показаться диким, но практически никто из присутствующих не представлял себе реальной картины в целом, только фрагментарно, в пределах сферы непосредственных обязанностей, а оттого, что многие занимали свои посты всего по несколько месяцев, то и там достаточно туманно.
Можно сказать, большую часть информации черпали из газетных сводок и репортажей Кольцова и Эренбурга. Те, естественным образом фильтруясь на нескольких уровнях и по разным критериям, в итоге напоминали скорее грамотную дезинформацию, чем материал для принятия судьбоносных решений.
Кроме всего прочего, товарищи попросту давным-давно отвыкли воспринимать факты и окружающий мир как объективную реальность, данную нам в ощущениях. Может, в первые годы советской власти о просчетах, ошибках, подлинных опасностях и их причинах еще принято было говорить помимо идеологических шор и штампов, а примерно со времени смерти Фрунзе и Дзержинского, низвержения Троцкого правда стала опасным продуктом. Даже на самом верху. И вот сейчас Шестаков с шокирующей прямотой вдребезги крушил очередной миф. Мало того что оценка обстановки кардинально расходилась с «общепринятой», утверждавшей, что, несмотря на отдельные трудности, испанский народ под руководством коммунистической партии уверенно движется к окончательной победе, каковая непременно наступит именно в этом, тридцать восьмом году, так слушатели еще и подводились к мысли, что в собственной стране дела обстоят похожим образом.
