Влад Савин - Ленинград-43
Хотя это мог быть и кто-то из своих. Как раз на этот случай особым приказом субмаринам запрещалось заходить южнее широты сорок. Но навигация — это наука неточная: в процессе накапливается расхождение между истинным положением корабля и счисленным, и устраняют ее периодически обсервацией по звездам, по радиомаякам, по визуальным ориентирам. Что для подводников проблематично. Так что это более чем вероятно мог быть «Шарнгорст» или «Цеппелин» (о гибели единственного немецкого авианосца Шнее еще не знал), выходящий из боя.
А кригс-комиссар уже тут, рядом. И стопроцентно заявит о трусости и нерешительности, если уклонюсь от атаки. А потопить своего — это по завершении похода гестапо и расстрел однозначно. И как свою шкуру спасти?
Пока — сближаемся с целью. И если не удастся — я не виноват! Честно сделал всё, что мог, но не вышло — и это даже комиссару должно быть понятно. Судя по пеленгу, курс цели — восток, почти перпендикулярно к нашему, там же побережье милях в шестидесяти — вроде янки там делать нечего, а вот «Шарнгорст» вполне мог быть послан обстрелять что-то, или просто уйти на юг, прижимаясь к берегу. Дистанция пока велика, по оценке уровня сигнала. И тут цель повернула на север, на нас — пеленг почти не меняется, зато шум быстро возрастает!
U-1505 шла навстречу. Если удастся на контркурсах сойтись вблизи, в перископ можно опознать, кто это. Хотя наверху уже солнце село — но всё же различить можно. В перископ пока ничего не было видно. Затем акустик доложил: пеленг смещается вправо, цель поворачивает к западу. Что для своего было бы странно, хотя мало ли какой мог быть расклад в бою, какая там тактическая обстановка, кто победил и с каким счетом?
А, к дьяволу! Моторы — на полный. Но не дольше чем на четверть часа, чтобы батарею не разрядить. Может быть, нам этих четырех миль для визуального контакта как раз и не хватает! Акустик докладывает: цель близко! Всплыть под перископ, сбавить ход. Вот он, черный силуэт на расстоянии мили, пожалуй даже меньше. Шесть торпед в носовых готовы, ждут приказа, и ракурс удачный — вот только кто это? Высокий борт, маленькая надстройка посреди, орудийных башен не видно — авианосец? Что делать авианосцу янки без эскорта — а вот на «Цеппелин» это было бы похоже. И он скоро выйдет из положения для стрельбы, у нас заряжены электрические «угри», ими вслед быстроходной цели стрелять бесполезно. Хотя у «Цеппелина» надстройка-остров большего размера и сдвинута к носу, а у этого точно посреди корпуса? К дьяволу всё — залп!
Промазать было сложно — авианосец шел хоть и быстро, но постоянным курсом, упреждение можно было рассчитать даже вручную, не то что автоматом стрельбы. Четыре взрыва, четыре попадания из шести! Авианосец еще двигался, но резко сбавил ход и кренился на правый борт. Антенну поднять — если это всё же наши, то должны радировать в штаб на заданной волне! Нет, в эфире чисто. Множественные шумы винтов на юге, пока еще далеко — эсминцы! Успеем еще уйти — а пока рассмотрим поближе, кого поймали!
Авианосец горел и кренился. U-1505 подошла к нему на пять кабельтовых, и Шнее тщательно рассмотрел жертву в перископ — от сердца отлегло, точно не «Цеппелин»! Это что ж выходит, я — единственный подводник, потопивший уже два американских авианосца — у Нарвика и еще вот этот (про «Йорктаун» Шнее еще не знал)? Дубовые листья с Мечами к моему Рыцарскому кресту! А пока надо удирать — сейчас янки здесь всё море перепашут локаторами и глубинками. А командир их эскорта точно пойдет под трибунал.
Адмирал Спрюэнс. Линкор «Нью-Джерси».
Слава господу, немцев с французами удалось отогнать! Потеряно всего девять транспортов, но еще полтора десятка имеют повреждения и пожары, причем на некоторых очень тяжелые, можем до Лиссабона не дотянуть. И среди них «Джон Горнсби», перевозивший войска — два попадания одиннадцатидюймовыми с «Шарнгорста», не затонул каким-то чудом, что там с людьми, страшно представить! Погиб «Монпелье», почти со всем экипажем. С эсминцев докладывают, он держался хорошо, когда гунны уже ушли и появилась надежда, что крейсер удастся спасти — ведь так будет по справедливости, если бы не он и «Санта Фе», немцы ворвались бы в конвой как волки в овчарню! — но десяток одиннадцатидюймовых попаданий — слишком много для легкого крейсера. «Монпелье» всё больше садился носом, а когда вода закрыла полубак, вдруг перевернулся, до того как был отдан приказ «оставить корабль», отчего такое число жертв. «Теннеси» избит сильнее, чем в Перл-Харборе, большие потери в экипаже — и очень может быть, корабль и восстанавливать не станут, дешевле обойдется списать в лом. И этот чертов «Балтимор», которым Олдендорф оправдывает свое бездействие — ползет со скоростью десять узлов, медленнее, чем транспорты, как гиря на ногах уже всей эскадры, а ведь в сражении у конвоя не сделал ни одного выстрела, и куда лучше было бы, прикажи Олдендорф его затопить, сняв команду, еще там, после боя с итальяшками, и идти к нам на выручку полным ходом!
Теперь еще и «Интрепид», удирая от французов, растерял свой эскорт и был атакован субмариной! И ему на помощь пришлось послать последние боеспособные эсминцы. Что критично: «берсерк» отползает в свое логово, виден еще на радаре, к юго-востоку, и можно было бы его догнать, добить, и его самого привезти в Норфолк в кандалах — жалко, что не в железной клетке, как когда-то поклялся перед боем сделать со своим врагом какой-то европейский адмирал.[7] Но если немцы развернули здесь завесу подлодок, то запросто можно и «Нью-Джерси» погубить! Олдендорф передает, что на «Саут-Дакоте» заканчивается боезапас — и что тогда будет, если вернутся французы и «Шарнгорст»? Положим, немцы тоже должны растратить снаряды, но «Страсбург» почти не стрелял, у него должны быть полные погреба!
И если я прав, то сейчас мы пойдем сквозь строй подлодок. И нам потребуются все силы, чтобы отбивать их атаки. И пройти надо быстро, уже началась темнота, а с рассветом конвой должен быть разгружен. Только что передали — «Интрепид» затонул. У меня осталось всего пять малых, эскортных авианосцев с ополовиненными авигруппами, причем «хеллкеты» погибли все, на «Интрепиде», «Монтерее», «Сангамоне» — а «уайлдкеты» немецким истребителям не противники. С рассветом на нас навалится вся немецкая авиация, сколько ее осталось. А самолеты у них лучше японских — впрочем, тут и японцы есть, радисты слышали переговоры по-японски во время воздушного боя и на немецкой частоте! Японские морские летчики на немецких самолетах — большей угрозы и представить трудно! Только что мы шли, уверенные в своей победе. Теперь, если мы допустим еще одну оплошность, нас перетопят всех.
Я отвечаю перед президентом и Америкой за те десятки тысяч американских парней, которые я должен в безопасности доставить в Лиссабон. Потому сожалею, но приказа преследовать Тиле не будет. Пусть пока живет, мерзавец, виселица ему будет гарантирована.
До Лиссабона осталось всего шестьдесят миль. Или целых шестьдесят — в зависимости, что у нас на пути.
И боюсь, что «Нью-Джерси» уже не повезет нашего президента на встречу с русскими. По возвращении — если вернемся! — то встанем на ремонт. Надеюсь, что немцам досталось побольше — и Тиле еще с месяц не будет нас беспокоить.
Север Португалии. 1 декабря 1943.
Эрих Хартман снова радовался жизни. Быть национальным героем — дело не только приятное, но и весьма полезное. Ведь подвиги, совершаемые героем, выгодны и для его начальства, а вот его гибель — совсем наоборот!
На востоке был ад. На востоке и севере Испании — американские бомбардировщики, вдрызг разнеся аэродромы, переключились на железнодорожные станции, мосты, автодороги, 301-я истребительная эскадра несла тяжелейшие потери, почти как на русском фронте. Неуютно было и над плацдармом, американцы закопались в землю и вели бешеный зенитный огонь — после прибытия того проклятого конвоя снарядов им хватало. И в воздухе всё еще появлялись их истребители, не только прилетевшие из Англии, но и базирующиеся где-то здесь. Несколько мест, откуда они вроде бы взлетали, перепахали бомбами — без результата. И где-то среди них был и тот проклятый русский ас — хотя Хартман очень надеялся, что его уже сбили.
После той безобразной сцены на борту «Фридриха», что устроил ему «берсерк», Эрих испытал еще больший ужас, когда узнал, что их группу — то, что от нее осталось — перебрасывают на север, где и был замечен русский. Южный плацдарм был уже практически уничтожен, но на севере у Порту американцы упорно сопротивлялись — говорят, у них там командует генерал, прошедший еще ту войну, успел организовать там едва ли не линию Мажино в полевом исполнении, прорвать оборону быстро никак не выходит, к тому же впервые за всю операцию уже немцы стали испытывать трудности со снабжением, американский воздушный террор по дорогам принес свои плоды, к тому же часть дивизий спешно выводилась на Остфронт, где русские вторглись в Восточную Пруссию и угрожали Кенигсбергу. В итоге, хотя до Порту на некоторых участках фронта осталось пятнадцать километров, преодолеть их немцы не могли — ну а на союзных испанцев надежды было мало.
