Княжна Разумовская. Спасти Императора - Виктория Богачева
Затем я, наконец, смогла хорошенько разглядеть себя в огромном зеркале, что стояло в дальнем конце комнаты рядом с неприметной дверкой, которая вела в небольшую комнатку: отдельную гардеробную.
Княжна Разумовская, в чье тело меня угораздило попасть, была хрупкой и маленькой, словно птичка. Стройная, почти худая, даже без корсета, невысокого роста, с темными, большими глазами и с чуть вьющимися темно-русыми волосами. Острые ключицы подчеркивали плавную линию плеч и длинную, лебединую шею с молочной, белоснежной кожей. Лишь небольшая родинка у яремной вены нарушала идеальную картину.
Соня помогла мне одеться.
В моде был кринолин и корсеты, одним своим видом напоминавшие пыточное орудие, но, к огромному моему счастью, в утреннем туалете можно было обойтись без них. Поэтому я надела всего лишь панталоны, чулки, сорочку, поверх нее — корсаж, затем расшитую кружевом нижнюю юбку и, наконец, капот перламутрового, жемчужного цвета — домашнее платье свободного кроя, с длинными рукавами и застежками спереди, похожее на привычный мне халат. Атласная лента украшала плечи и грудь, нарядный бант крепился на груди.
К тому моменту я взаправду без сил рухнула на низкий пуф перед своим туалетным столиком, позволив Соне заняться моей прической. А заняться там было чем: волосы, что не были скрыты повязкой, запутались за время моего беспамятства и превратились в совершенно неизящные колтуны.
Непривычная одежда давила и душила, я чувствовала себя капустой из детской загадки: сто одежек и все без застежек…
Чтобы отвлечься, я поймала взгляд Сони в зеркале.
— Барышня, больно? — она тут же всполошилась и испугалась. — Простите Бога ради, не хотела дергать… — гребень в сторону она откинула словно змею.
Я лишь вздохнула, наблюдая за ней. По виду она была моложе меня не больше, чем на пару лет: выглядела еще как девочка-подросток. Слегка неловкая, вся какая-то угловатая, нескладная.
Так и не получив того, чего она от меня ожидала — очевидно, удара — Соня испуганно поморгала темно-зелеными глазами и вновь взяла гребень дрожащей рукой, принялась разбирать давно нечёсаные пряди.
Я тряхнула головой, позволив вьющимся волосам разметаться по плечам и спине, наклонилась над столиком, подперла щеку ладонью и вновь поймала взгляд Сони в зеркале.
— Расскажи про жениха. Никак вспомнить не могу.
Глава 3.
Если и удивилась Соня, то вида не подала.
— А чего про него рассказывать? — спросила, аккуратно разделяя пряди на несколько неравных частей.
— Давно мы помолвлены?
Жених. Я покатала это слово на языке. Же-них. В том мире я была увлечена работой и учебой, и так не вышла замуж.
А здесь княжна Варвара оказалась уже просватана.
Я оказалась просватана.
Соня сконфуженно на меня посмотрела, и я заскрипела зубами. Я успела порядком устать от этих косых, непонятных взглядов исподлобья!
— Ну, что такое? — я недовольно поторопила ее. — Почему ты так на меня смотришь?
— Вы совсем ничего не помните? — набравшись смелости, уточнила она, и я отрицательно мотнула головой.
Вздохнув, она вновь отвела взгляд в сторону и отложила гребень.
— А как… как повздорили с Их сиятельством?.. — тихим шепотом уточнила она.
— Повздорила? — я вскинула брови. — Нет, не помню.
— Да вот, буквально накануне вашего падения… Вы ему сперва записку послали, мол, так и так, он вам не мил, сердце ваше отдано другому…
— Погоди, погоди! — я прижала к груди раскрытую ладонь, почувствовав, как меня накрыл приступ острой паники. — Дай мне… дай мне свыкнуться. Я же словно в первый раз все это слышу.
Ну, Варенька Разумовская! Какова наглость этой девицы! Представить, что подобное будет творить благовоспитанная девушка в шестидесятых годах XIX века было решительно невозможно! Отправить записку первой! Да еще и собственному жениху! Признаться ему в таких вещах! Сердце отдано другому?
Это еще кому?!
Голова закружилась, и я порадовалась, что сижу.
Застонав, я навалилась на туалетный столик грудью и спрятала лицо в ладонях.
Я догадывалась, что легко и просто мне не будет. Но только сейчас, кажется, начала осознавать, насколько будет тяжело.
Соня участливо сопела у меня за спиной.
— А кому… кому мое сердце отдано?
— Да Господь с Вами, барышня! — она вдруг развеселилась. Отсмеявшись и утерев с лица слезы, Соня пояснила. — Их сиятельству князю Хованскому вы просто так написали, чтобы досадить. Уж шибко невзлюбили его с первой встречи.
Я потрясла головой, пытаясь все осознать.
— Почему невзлюбила? — вновь спросила я, чувствуя себя попугаем.
— Не могу знать, барышня, — Соня мгновенно посерьезнела. — Но вернулись вы тогда, из салона, разгневанная — жуть. Поклялись, что ноги вашей не будет в особняке Хованских. Что умрете, а женой ему не станете… Ой, страсти какие, Господи, прости меня, грешную, — Соня боязливо перекрестилась и сжала крестик на тонком, потрепанном шнурке, что виднелся из-под глухого ворота строгого платья.
Я же мрачно хмыкнула.
Молодец, Варенька Разумовская. Сбылась твоя клятва. Нога твоя не ступила в дом ненавистного жениха. Да и ты сама умерла до свадьбы.
Теперь со всем, что ты натворила, предстоит разбираться мне.
Соня тем временем мялась, явно желая сказать что-то еще.
— Ну? — поторопила я ее. — Говори уж, коли начали мы с тобой эту беседу.
— С батюшкой вы тоже из-за князя Хованского повздорили. Как раз все одно к одному совпало: и записка, и отъезд Их Светлости Алексея Кирилловича, и ссора, — скороговоркой выпалила Соня и облегченно выдохнула.
Кажется, с признаниями было покончено — к моему счастью!
Уж не знаю, сколько еще откровений о том, как моя предшественница со всеми переругалась, я бы вытерпела. Надо полагать, характер у нее был пресквернейший. Любопытно, что произошло между нею и князем Хованским в салоне? И что эта ветренная, избалованная девчонка могла написать потом в письме?..
Соня, наконец, закончила мою прическу, кое-как пригладив волосы и закрепив их так, чтобы не помешать повязке, и я смогла спуститься в столовую на завтрак.
Я прошла по длинному коридору, выстеленному темно-бордовой ковровой дорожкой, сквозь анфиладу комнат, двери которых только и поспевали распахивать передо мной расторопные слуги. Всюду потолки были украшены лепниной, и не только белой: встречалась и позолота, и серебро, и цветные узоры. На стенах висели картины в тяжелых, дубовых рамах; огромные зеркала в позолоте. Массивные, блестящие хрустальные люстры одна за другой мелькали у меня перед глазами. Я шла мимо комодов и столиков с изящными ножками, на которых стояли
