Солдат и пес-2 - Всеволод Советский
— Очень может быть, — спокойно молвил полковник. — Но теперь это не так уж и важно.
Балбес Шубин долго себя уговаривать не дал. И не стал задумываться над вопросом — почему Афонин, если такой умный да ловкий, ночью сам не проникает через пятый пост и не вытаскивает эти банки?..
Три червонца загипнотизировали ум и волю алкаша, он прямо грезил ими наяву. И даже во сне видел — то есть, не сами купюры, а то, как небрежно он швыряет их на прилавок магазина, покупая и то, и это… Ну, конечно, тридцать рублей сумма невелика, да ведь зато на халяву достанется, вкалывать не надо! То, что придется ночью тащиться по каким-то околесицам, продираться сквозь ночной лес, распарывать сетку, лезть в дыру… это, видать, была романтика, Николай ее за труд не считал.
Договорились они так: бригадир выносит эти три банки из хранилища, тут никакой проблемы нет. Во время рабочего дня он мог свободно слоняться по всей техтерритории, включая резервуарный парк; следовательно, зайти туда, спрятать в укромном месте — не вопрос совершенно. Здесь все логично. В один из дней в самом конце августа Афонин передал Шубину план-схему части. От этого романтика в бездельнике взыграла пуще прежнего! Он признался, что в этот момент вспомнил фильмы, которые смотрел когда-то: «Ошибка резидента», «Меченый атом»… Они вдвоем детально изучали эту схему, пока Шубин не запомнил назубок, как и куда нужно идти. А чертов искуситель Афонин еще и выдал аванс: пятерку. Объяснил, что еще четвертной получит после завершения операции…
Богомилов глубокомысленно покачал головой:
— Значит, все это для отвода глаз… А случись что, Афонин бы сразу отрекся: это, мол, сосед нарочно на меня валит. Знает же, что я в части работаю!
Романов усмехнулся:
— Тут они еще похитрее придумали. Шубин что нашим рассказал? Говорит, Афонин ему так сказал: давай сделаем вид, что мы разругались по какому-то там поводу. И сделали! Поругались между собой так напоказ. Дескать, чтобы не осталось впечатления, что они приятели.
— Товарищ полковник, — сказал я, — но тогда почему оказался убит?
Романов ухмыльнулся.
— Сергеев, — сказал он. — Нам почему-то всегда приходится кино вспоминать! Помнишь фильм «Бриллиантовая рука»? Слова шефа?
Я мгновенно сообразил:
— Как говорил один мой знакомый… покойник: я слишком много знал!
— Вот-вот.
И поведал, что многознающий покойник Афонин по характеру был человек говнистый и жадный, из тех, кто за копейку «и в жопу даст и мать продаст». И уж наверняка в преступную группу он попал именно данному мотиву, срубить башлей по-легкому. Понятно, он не Шубин, и мозги и аппетиты у него были несравнимы с этим обормотом. Он и зарабатывал прилично, в самом деле будучи знатоком в профессии. Но вот, видать — все мало, мало, мало…
— Доигрался, гаденыш, — беспощадно резюмировал Петр Петрович. — Я ж его с малых лет помню… Ну, не скажу, что так прямо знаю, все-таки другое поколение. А вот папаша его — тот еще хапуга был. С этим-то я знаком был… Кулак самый настоящий! Умел копейку срубить. Вот и выходит, что яблоко от яблони недалеко падает!
Мозги мои заработали на повышенных оборотах. Я прилежно, как школьник на уроке, поднял руку:
— Можно?..
Полковник кивнул.
— Афонина устранили профессионально, — начал я. — И эти люди где-то в городе. Так?..
Я вспомнил, разумеется, рассказ Богомилова о двух странных незнакомцах в «Рыгантине», да и он, судя по замеченной мной мелкой моторике, подумал о том же. А я развил мысль: если сообщники в городе есть, то надо прошерстить информацию по недавно прибывшим. Это же должно отражаться в книгах учета в паспортных столах. Проанализировать информацию: кто прибыл на постоянное место жительства в последние месяцы. Отсортировать тех, кто может подходить по возрасту, по внешности, и тем самым сузить круг проверяемых…
И командир, и начальник спецсвязи выслушали мои соображения с терпеливым пониманием на лицах. Романов сказал, что мысль, бесспорно, здравая, и они с Петром Петровичем, бесспорно, ее уже обсудили. И решили этим заняться. Но делать это надо аккуратно, не привлекая внимания, и сугубо секретно. А это значит, что вся такая работа ляжет на одного только Петра Петровича. А это объем какой! Ни в сказке сказать, ни пером описать.
— Нет, конечно, — сказал полковник, — делать это будем. Какие-никакие шансы есть. А нам нельзя ни единого шанса упустить. Но это все-таки не главное.
— А что главное? — сорвалось у лейтенанта.
— Главное? Ну, начнем вот с этого…
И Романов взял серую папку из кожзаменителя, лежавшую от него по левую руку на столе.
Из папки явились два совсем небольших листа бумаги и шариковая ручка.
— Документы у вас, надеюсь, с собой? — спросил он. — Билет и удостоверение?
Вопрос был на проверку, вроде как у школьного учителя про таблицу умножения. Военнослужащий за пределами части обязан иметь основной документ при себе: у солдат и сержантов — военный билет, у офицеров и прапорщиков — удостоверение личности. Разумеется, у нас все исправно было при себе.
Романов взял наши документы и начал заносить их данные в эти бумажки. Мы с Богомиловым быстро переглянулись, сообразив, что это наши расписки о сотрудничестве с КГБ — как говорится, документарный след, теперь теоретически на веки вечные. Что написано пером, не вырубишь топором.
Петр Петрович, видимо, посовестившись в третий раз «стрелять» курево, вынул из стола потрепанную пачку дешевых сигарет «Астра». Закурил, окутавшись едким дымом.
Полковник, закончив заполнять бумаги, сунул их нам:
— Ознакомьтесь. Распишитесь. Дату поставьте.
Я взял бумагу, вчитался:
«Я, такой-то, военнослужащий в/ч 52506, военный билет такой-то, выдан тем-то и тогда-то… добровольно соглашаюсь…»
И так далее.
Я расписался, не раздумывая, спокойно и деловито, понимая, что полковник сейчас пристально наблюдает за всеми моими реакциями: двигательными и вазомоторными. Пусть они будут самыми позитивными!
Я улыбнулся, отдав бумагу и забрав военный билет.
— Вот так, — командир сунул наши подписки обратно в папку. — Теперь мы, так сказать, одной крови. Теперь я для вас не просто командир части — это само собой, как было, так и есть. Теперь мы больше, чем просто офицеры и солдаты. Надеюсь, это ясно.
И дальше он сказал, что о наших особых взаимоотношениях не должна знать ни одна живая душа, что в части мы
