Старуха - Квинтус Номен
– Девушка, у вас, скорее всего, перелом пальца – это довольно неприятно, но, по счастью, совершенно не смертельно. Мне сказали, что вас из первого вагона вытащили, так?
– Да…
– Должен сказать, что вам просто невероятно повезло. Во всем вагоне живыми только трое, если вас считать, и осталось, а уж настолько целыми… а вы, я вижу, девушка городская.
– С чего вы это взяли? Я не спорю, мне просто интересно.
– А деревенские панталон-то не носят. Но я к чему спросил: а вас литер до какого числа?
– Я… я не знаю. – На самом деле Вера Андреевна даже не знала, о каком таком литере доктор спрашивает.
– Да уж, и найти его в вагоне уж точно не получится. Но я об чем: с начальником станции разговор был – ну, того краскома, который жив остался – так тот литер-то выпишет, но только сроком на день если иной не найдется. А стрелку менять будут дня два… то есть приказ был нынче же к вечеру заменить, но где ж ее взять-то? Пока привезут, пока паровоз поднимут, пока то-сё… В общем, я бы предложил… то есть у вас деньги-то есть?
– Ну есть… немного.
– У вас с таким переломом, даже с возможным все-таки переломом нога, конечно, еще несколько дней болеть сильно будет, и ступать на нее было бы крайне нежелательно. Но я вам перевязку сделал, костыль… а, подберу костыль. Так вот, с новым литером вам бы до следующей станции доехать, а там до Москвы только ночь ехать будет, а поездов, причем пустых, погонят немало: сюда-то их точно не направить, а на станции их держать, так места нет. Только вот уборочная в разгаре, мужики за то, чтобы на телеге вас довезти, никак не меньше копеек сорока запросят, а то и полтину.
– Ну, я и рубль найду. И даже трояк у меня есть…
– За рубль не повезут: мужики, народ дикий. А серебро есть?
– Нет.
– Так, давайте рубль… сейчас разменяем. Дуся! – доктор вышел их палаты и в коридоре громко позвал, очевидно, сидящую у дверей бабульку, – сбегай в кооперацию, разменяй рубль на гривенники и двугривенные, скажи, что доктору срочно нужно! – а затем, повернувшись в двери к девочке, несколько виновато сообщил:
– У мужиков только серебру доверие пока, и в кооперации им, даже если есть деньги в кассе, не меняют. На сдачу, конечно, выдают, а вот чтобы разменять – но мне все же никогда не отказывают. И да, пока Дуся бегает, вы мне адресочек свой скажите: вагон разбирать уже завтра будут, если вещи какие найдут, то мы вам их вышлем: по новому положению при аварии доставка багажа за счет дороги идет.
– А нет у меня пока никакого адреса, я… я в университет учиться еду. У меня направление от губкома.
– Тогда… вот как поступим, я вам сейчас свой адрес напишу, а вы, как определитесь с жильем, мне письмишко-то и черканете. Вот, держите, только не потеряйте…
Вообще-то добрый доктор так поступил не потому, что его хоть как-то волновало «утраченное имущество» этой чудом выжившей девочки. Он немного слукавил, говоря, что доставка будет осуществлена «за счет железной дороги»: краем уха он слышал, что приехавшие с узловой станции чекисты уже решили, что в аварии виноват начальник этого полустанка, а этого начальника он ненавидел до глубины души. Ну а в положении по ответственности за аварии все подобные расходы возлагались как раз на «виноватого» – и обездолить этого начальника, в железнодорожном деле вообще не разбирающегося, он считал делом справедливым. Этот, назначенный, как он сам говорил, «лично товарищем Дзержинским», болван похоже вообще ни в чем не разбирался. Вон, приказал вокзал к Первомаю выкрасить густотертой краской – а то, что краска эта зимой вся просто осыплется, любой мужик знал. А уж любой, даже самый бестолковый железнодорожник был в курсе, что строить что-то обитаемое из пропитанных креозотом шпал нельзя – а этот мерзавец присланные как раз для ремонта стрелок удлиненные шпалы и спер для постройки себе бани, приказав на стрелку шпалы класть обычные – вот стрелка-то и разошлась, погубив много людей. Так что наказать подобную мразь доктор считал своим долгом.
То есть самого-то его «обездолить» уже не получится, его чекисты арестовали и, скорее всего, в ближайшие дни просто расстреляют – но и оставлять семье практически уже покойника наворованное ранее было бы, с точки зрения доктора, несправедливо. И когда он усадил девочку на телегу, он еще подумал, что нужно будет побольше «имущества», причем самого тяжелого, отписать этой девице: погибшим оно уж всяко не потребуется. А помочь этой девочке… Ее словам про университет он не поверил абсолютно: ей от силы-то лет тринадцать, а, скорее и меньше – но такую отговорку могла придумать лишь девочка из семьи образованной. Каковых нынешние власти всячески старались притеснить из-за «происхождения»: доктор это и на себе очень даже успел прочувствовать. И она наверняка просто бежит от подобного притеснения, причем одна бежит. А если напишет, то значит ей точно совсем уж невмоготу стало – и вот тогда небольшая помощь от провинциального врача ей может и жизнь спасет…
Насчет поездки на соседнюю станцию доктор договорился с какой-то селянкой, и телегой управляла
