Солдат Сидоров - Юрий Бор
* * *
В те годы проходила очередная кампания по усилению дисциплины в военно-строительных частях. После окончания сержантской учебки нам предложили выбор: или командирами отделений в строевые части, или замкомвзводами в военно-строительные.
Я выбрал последнее. Мой выбор был сделан в здравом уме и руководствовался трезвым расчетом, основанном на постулате, что рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Может сейчас мне кажется это не совсем правильным, но тогда превалировала совершенно иная шкала жизненных ценностей. По этой шкале весьма ценились: еда, тепло, возможность избежать работы. Как оказалось впоследствии, с этой точки зрения я не прогадал. Все мои обязанности заключались в том, чтобы утром сопроводить взвод на стройку в Москву, и на обед сводить его в столовую. Затем переодевался в гражданское, и все остальное время проводил в городе.
Чем руководствовался Сидоров, не знаю, но он тоже выбрал второй вариант и попал в ту же часть что и я. Служил там народ весьма специфический, состоящий в основном из «сынов гор и степей» и тех, о ком принято говорить, что по ним «плачет зона». Командовать таким контингентом было непросто и требовало определенной гибкости, ничего общего с уставом не имеющей. Как вы наверное догадались, Сидоров такой гибкостью не обладал.
В первый раз он «отличился», когда заступил в дежурство по роте, принявшись среди ночи «считать ноги», то есть проверять наличие личного состава в казарме и, разумеется, недосчитался. Ничего удивительного в этом не было, отношение к дисциплине в стройбате было весьма своеобразное, ее попросту игнорировали. Поэтому, отметившись на вечернем построении и дождавшись когда офицеры покинут часть, пользующиеся «авторитетом» военные строители частенько ее покидали, отправляясь в самоволку.
Когда Сидоров среди ночи отдал команду «Подъем» и устроил перекличку, народ поругался, но на первый раз Сидорова простили, новичок, что с него взять. На следующий день, Сидоров написал докладную на отсутствующих. А в стройбате, куда значительная часть личного состава попадала из мест «не столь отдаленных», и неписаные законы которого не сильно отличались от принятых в тех «местах», такое было не принято.
С Сидоровым побеседовали и предупредили, серьезно предупредили. Поэтому когда он в следующий раз поднял роту среди ночи, провели еще одну «беседу», во время которой его оппоненты так сильно жестикулировали, что на теле Сидорова остались хорошо различимые следы побоев.
После этого с ним беседовал уже наш замполит Корчагин. Замполит был высок голубоглаз, и сам чем-то напоминал Сидорова. Его в части тоже не любили. В сапогах замполита Корчагина отражался тусклый свет электрической лампочки, а в глазах желание избежать скандала. Мягкие намеки на то, что: «все мы люди, все мы человеки» и увещевания относиться к службе не так строго, понимания в душе Сидорова не встретили.
Поняв, что такого и дисбат не исправит, замполит решил, что выбор у него невелик: либо открывать делопроизводство по факту избиения, со всеми вытекающими для его карьеры негативными последствиями, либо дело замять, а от источника потенциальных неприятностей избавиться. Разумеется, он выбрал второй вариант. Сидорову объявили благодарность и с ближайшей оказией отправили служить на Байконур.
* * *
На этом следы Сидорова теряются и его дальнейшая судьба мне неизвестна. Хочется верить, что для него все закончилось хорошо, и он сумел пройти через службу, сохранив свои идеалы и внутренний мир. Хотя все могло закончиться для него и не так оптимистично, ведь ракетный полигон не самое лучшее место для службы и здоровья, особенно для здоровья, а армия ломала и не такие характеры.
Сидоров просуществовал в моей жизни чуть меньше года. А меня он, наверное, даже и не запомнил, и конечно же не догадывался, как сильно повлиял на мою жизнь. Но я ему очень благодарен. Благодарен за то, что он заставил на многое взглянуть с другой стороны, заставил задуматься и понять, за один факт того, что без него я бы никогда не стал таким, каким есть сегодня.
Время стирает из памяти людей и их лица. Вместо них остаются лишь тени, расплывчатые силуэты, чувство безвозвратной потери. Но одно лицо останется в моей памяти навсегда и останется таким, каким я его увидел в первый раз — высокий белобрысый счастливый — Солдат Сидоров.
