Кротовский, вы последний - Дмитрий Парсиев
— Что вы себе позволяете? — Анюта немедленно встает на мою защиту, — Я вызову полицию. Вы знаете, что вам будет за оскорбление графа?
— За этого ничего не будет, — верзила подло лыбится, — Всяк знает, что Кротовские в немилости и лишены привилегий. И ты, графская подстилка, тоже это знаешь…
Глава 2
Верзила продолжает изрыгать из пасти словесную грязь. А я начинаю выравнивать и углублять дыхание, подбирать незаметно тело для броска. Он здоровенный взрослый мужик, а мне тело досталось, может, и неплохое, но совершенно не тренированное. Если одним ударом не вынесу, мне кирдык. Значит, бить надо в кадык. В кадык — это верняк.
Главное, чтоб мудила не дернулся. А позиция у меня так себе. Бить из сидячего положения неудобно, плюс тянуться придется. Очень даже может дернуться, да просто башкой мотнет и уже не попаду.
И тут замечаю, что харя у него не просто от злости перекошена. Толи защемило ему что-то, толи вообще частичный паралич лицевых мышц. Он и голову все время держит повернутой правой стороной вперед. Может, плохо слышит левым ухом. Может, плохо видит левым глазом. А следом замечаю нездоровую припухлость за левой скулой. У-у, похоже у него что-то хроническое. Ну, теперь я точно знаю, куда нужно бить.
— Гляди-ка, — громко привлекаю внимание верзилы, изображаю крайнюю степень удивления и указываю в окно, — Двухголовая корова!
Верзила невольно переводит взгляд за указующим пальцем. Туповато уставляется на проносящийся мимо ландшафт. Все, теперь он повернулся так, как мне надо. Сжимаю кулак и в подскоке от души вмазываю ему в то самое уязвимое место, где нижняя челюсть крепится к черепу, где у верзилы по жизни воспаленные лимфатические узлы.
Его вырубило, будто выключателем щелкнули. А, впрочем, почему «будто»? Я и щелкнул. Туша обмякла на скамье. Бутылка выпала из безвольной лапы и покатилась по вагону, расплескивая пену. Осматриваюсь. На нас никто не смотрит. Либо никто ничего не заметил, либо делают вид, что не заметили. Ну, меня оба варианта устраивают.
— Аня… Аня… — тормошу оцепеневшую девушку, — Пойдем отсюда.
Сначала тащу ее за руку, довольно скоро она приходит в чувство. Перебираемся в последний вагон. Народу здесь совсем мало, но меня и это устраивает. Долгое время она молчит, погруженная в себя. Я ее не трогаю, пусть осмыслит произошедшее. Наконец, поднимает прекрасные задумчивые глаза, смотрит на меня долгим взглядом.
— Ты изменился.
— Да, я изменился… разве это плохо?
— Ну почему же… вовсе неплохо… неожиданно.
— С мальчишками так бывает, — подмигиваю ей, — Мальчишки всегда взрослеют внезапно.
— Ну… может ты прав, — она снова надолго замолкает.
— Ань.
— У?
— Хочу задать тебе прямой вопрос.
— Прям пугаешь меня.
— И все же. Я могу понять Матвея Филиппыча, он со мной с пеленок нянчился, еще матери моей служил. А ты красивая, умная девушка. Зачем торчишь в этом болоте? Отдаешь ведь себе отчет, что я вас с дедом на дно тащу.
— Ну нет. Это ты зря, — смотрит на меня прямо, взгляд не отводит, а это верный признак, что говорить будет откровенно, — Мы Смородинцевы! Мы в клане Кротовских второй по значимости род. И свой клан мы не бросаем.
— Да какой клан? Я один остался… нищий и бесталанный.
— Вот ты, Сереженька, привык только так и рассуждать, — а девушка-то похоже рассердилась, — Чуть не по-твоему, уже готов сдаться. А мы с дедой не сдадимся. И тебе не позволим.
Он чо. Девушка вывалила накипевшее. Суждение ее, может, и незрелое, с налетом романтизма, тем не менее вызывает уважение. В конце концов, если б не она и не ее дед, Сережа Кротовский давно бы уже в грязной подворотне ласты склеил. Такая преданность не может не вызывать уважение.
Дальше разговор у нас совершенно не задался, и остаток пути мы проехали молча. На вокзале пересели на трамвай и проехали еще четыре остановки. Анюта ожила, видать, не часто ей доводилось выбираться в столицу. Все ей любопытно. И витрины столичных ателье, и магазины, и кофейни… я, как истинный кавалер пообещал купить ей самое вкусное мороженное в Петербурге. Она рассмеялась и ткнула меня в плечо кулачком.
— Деньги где возьмешь, кавалер?
Я усмехнулся. Денег у меня и впрямь ни копейки. Но девушка оттаяла, я этому рад.
— Вон-вон, смотри, — Анюта внезапно начала трясти меня за рукав, — Видишь, какой дом огромный… двенадцать этажей.
— Ага, я так понимаю, это тот самый доходный дом?
— Он самый. Я уже договорилась. На восьмом этаже будем жить. Такая высота! Дух захватывает. Там здорово, все удобства. Представляешь, Сережка, это ж почти центр Петербурга. До магуча рукой подать.
Тактично киваю и молчу. У меня большие сомнения, что жить в центре нам будет по карману. Правда, этот попаданский Петербург населен не так плотно. Во всяком случае машин меньше на пару порядков, да и те какие-то ретромобили с длиннющими капотами. И никакого пластика, сплошь только никелированный метал.
Выйдя на остановке, метров триста проходим пешком. Аня ведет уверенно, явно произвела предварительную разведку. Останавливаемся перед двухэтажным особнячком размером с детский садик, никак не больше. Она недвусмысленно указывает на вывеску: «Петербургское магическое училище». Я сбит с толку. Такого мизерного учебного заведения даже представить себе не мог.
Однако показывать растерянность мне нельзя, делаю вид, будто все по плану. Решительно тяну тяжелую дверь и… пропускаю Анюту вперед. Она чувства несуразности не испытывает, вот и пусть идет первой. Попадаем в фойе. Слева гардероб, пустующий по причине теплой погоды. Справа стойка по типу регистрационной, за которой маячит старушка божий одуванчик. А прямо…
А прямо ворота. Огромные, тяжелые, темные. Оббитые полосами позеленевшего от времени толстого металла. У меня такое ощущение, что эти ворота стоят здесь незапамятно. А особнячок построен вокруг ворот специально и намного… намного позже. Над воротами крупная, подсвеченная надпись: «ОСТОРОЖНО, ПРОХОД НА ИЗНАНКУ», — что еще за проход? На какую такую изнанку?
— Чем могу… молодые люди? — спрашивает из-за стойки старушенция с зорким чекистским глазом и бойким воробьиным голосом.
— Граф Кротовский желает подать документы на поступление в училище, — на правах моего личного адъютанта Анюта выкладывает на стойку папку с документами.
Мне остается только изображать из себя делового да важного, мол не по чину мне объяснять рядовому составу
