Ответный удар - Алекс Шу

В общем, подведем итог. В случае удачи, мы бы были на коне. Тихо взяли генерала на даче, допросили, получили сведения, и прикинули, как их использовать. И самое главное, разобрались, что ими движет, что задумали заговорщики, и как намерены действовать в дальнейшем. Но получилось по-другому. Твои люди провалили дело. После перестрелки на даче и смерти генерала, давать ход этим документам — себе срок подписывать. Слишком многое не сходится и вызывает обоснованные вопросы. Посадить, может быть, и не посадят, черт его знает, но на почетную пенсию точно спровадят.

— И как мы теперь будем действовать? — Питовранов подобрался. От ответа шефа зависело, списал ли он Евгения Петровича или у него ещё есть шанс.

— Пацана искать, — криво усмехнулся Андропов. — Думаю, он много интересного знает, недаром его наши американские друзья похитить хотели. Слышал?

— Конечно, — кивнул Питовранов, — такое пропустить невозможно. Скандал серьезный. Пять трупов. Один наш военный.

— Это старшина Виктор Попов — бывший водитель Шелестова-старшего, — криво усмехнулся Андропов.

— Так может, под это дело, и оперативную комбинацию сварганим? — оживился Евгений Петрович. Стекла очков руководителя «Фирмы» азартно блеснули.

— Документы об измене генерала у нас есть. Если подумать, можем сделать красивую версию событий. Мол, сначала решился сотрудничать, а потом заартачился, вот ЦРУшники и решили его внука схватить.

— Нет, — голосом Андропова можно было заморозить весь Кремль. — Скандал сейчас начнёт разгораться. Мы тоже получим на орехи. Пока, затихнем, подождём. А документы всё-таки у американцев возьми. Признания, выбитые Остроженко, я тоже тебе передам. Попридержим их до поры до времени. Поймаем мальчишку, выпотрошим его, будет видно, что делать дальше. Не зря же наши американские друзья нацелились на него, а нам ничего не сказали. Я думаю, пацан может много интересного нам поведать.

— Твоя главная задача — мальчишка. Ищи его, Евгений Петрович. Найдешь, можешь считать, наполовину свой сегодняшний промах искупил, — добавил после паузы председатель КГБ.

Питовранов облегченно выдохнул про себя.

«Слава богу, в этот раз пронесло, ещё побарахтаемся».

Но вслух сказал:

— Буду землю рыть, Юрий Владимирович, но этого щенка найду, можете не сомневаться.

26 декабря 1978 года

Вечер

— Иэх, — топор безжалостно обрушился на толстое суковатое полено и с хрустом перерубил его на две части. Крепкий седобородый мужик лет шестидесяти выдохнул облако белого морозного воздуха, засадил лезвие топора в чурбан и распрямился. Смахнул серым рукавом телогрейки мутные капли пота, сбив на бок ушанку, оставляя на лбу грязные следы.

Я тихонько постучал по деревянным доскам калитки. Старик обернулся и увидел меня. Глянул из-под косматых седых бровей и хрипло спросил:

— Чего тебе, парень?

— Здравствуйте, Иван Дмитриевич, — дружелюбно улыбнулся я.

— Ну здравствуй, коли не шутишь, юноша, — усмехнулся седобородый. — Чего надобно?

— У меня к вам письмо от Константина Николаевича.

— Какого Константина Николаевича? — прищурился старик. Под его изучающим тяжелым взглядом я почувствовал себя неуютно.

«А старик хватку то не потерял. Матерый волкодав. Именно так и определяются бывшие менты и гебешники. По специфическому, давящему взгляду. На подследственных или подозреваемых так смотрят. Или на подозрительных, незнакомых людей. Профессиональная деформация. Надеюсь, дед, ты знал, что делал, когда писал записку-письмо», — мелькнула в голове тревожная мысль.

— Генерал-лейтенанта, Константина Николаевича Шелестова. Он просил передать, что время отдать должок наступило и ещё вручить вам лично в руки письмо от него, — на одном дыхании выпалил я.

— От Кости, значит? — из взгляда ушла настороженность. — А ты кто, будешь, юноша? Что у тебя с бровью?

Я машинально потрогал пальцем полоску пластыря.

— Так получилось. Я вам чуть позже все расскажу.

Дед продолжал внимательно изучать меня.

— Странный ты, парень. Непонятный. Не на занятиях почему-то. В твоем возрасте молодежь где-то учится или работает, коли постигать науки не хочет. И куртка у тебя интересная. Немного мятая и, похоже, наспех от грязи очищена. Повторю вопрос: Кто, ты такой, юноша?

— Внук Константина Николаевича Шелестова, Алексей.

— Внук, говоришь? — прищурился дед. — А, похож. Вылитый Костя, в молодости. Только пониже да пожиже.

— Мы так и будем стоять на морозе? Или позволите мне в дом войти? — саркастично поинтересовался я. — Мне точить лясы с вами недосуг. Записку вам от деда хотел передать. Но если она вас не интересует, не отнимайте у меня время, скажите и я уйду.

— Ты гляди, какой ершистый, — усмехнулся Иван Дмитриевич, — Костя в твои годы таким же был. Конечно, позволю. Куда я денусь?

Старик неторопливо двинулся навстречу. Хлопья снега сочно хрустели под толстыми серыми валенками. Крепкая мозолистая ладонь сдернула защелку, и распахнула жалобно скрипнувшую калитку.

— Заходи.

Я не заставил себя упрашивать и юркнул во двор, придерживая рукой лямки рюкзака.

Дед ещё раз окинул меня внимательным взглядом, развернулся и зашагал к дому. Я шёл следом, смотрел на маячившую впереди широкую спину в старой серой телогрейке с вылезшими на плече нитями ваты и прикидывал, как построить разговор. Чувствовал, что человек явно не простой. Да и дед кое-что о нём рассказал, когда письмо передал.

Дверь оказалась не заперта, старик дождался меня, распахнул её и жестом пригласил зайти.

— Обувку свою в тамбуре скидывай, грязь не заноси. У меня слуг нет, сам убираюсь, не барин, чай, — ворчливо предупредил меня хозяин.

Из раскрытой двери потянуло теплом и домашним уютом. Меня немного развезло, и дед это сразу заметил.

— Давно на морозе бегаешь? — усмехнулся он, закрывая дверь.

— Часа два, — честно признался я. — До Авдеевки автобусом добирался, а потом пришлось к вам шагать. Вы, как партизан, Иван Дмитриевич, в такую глушь забрались, что так просто не добраться.

— Знаю, — улыбнулся дед. — У нас транспорт редко ходит. Мало людей здесь осталось. В Авдеевке, и клуб, и магазин большой, и колхоз под боком.