Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова
Так или иначе, а машиной он дорожил. Но теперь пришла пора подумать о поиске подходящего ходового аккумулятора отечественного производства. Лучше всего, разумеется, могла помочь одна из частных фирмочек, как грибы после дождя расплодившихся лет около десяти назад во всей стране. Жёсткие лицензионные правила, в частности, обязательное изъятие лицензии после второй признанной судом рекламации, отпугивали всех, кто пытался извлечь нетрудовые доходы, но каким-то образом просочился через строгие психологические тесты. Зато людям, действительно творчески одарённым, имевшим изобретательскую жилку или просто новые организаторские идеи, такая система давала большой простор. Временами в таких частных предприятиях можно было встретиться с почти фантастическими новинками. Вот и в сфере обслуживания электромобилей был в Кёнигсберге один самородок, умевший почти втрое повышать ёмкость аккумуляторов. Другой занимался продлением вдвое сроков их службы. Прикинув, кто бы ему мог лучше помочь, Пётр Николаевич свернул налево – вниз, к озеру. Через несколько минут он будет у дома человека, ради встречи с которым так рано выехал из Кёнигсберга.
Действительный член Академии наук СССР Фёдоров был не только учёным мировой известности. Он слыл ещё и оракулом. Посмеиваясь вслух над собой, он одновременно давал такие прогнозы будущего, которые никогда ещё не обманывали, всегда сбывались. Как Фёдоров умудрялся делать такие безошибочные предсказания, было совершенно непонятно. Правда, он чаще всего отказывался публично делать предположения о будущем и строить прогнозы. Здесь не могли помочь ни ловкость журналиста, ни хитрые приёмы. Напротив, Фёдоров тут же разоблачал такие попытки, выставляя интервьюера напоказ в качестве манипулятора сознанием. Но если уж он соглашался сделать прогноз, то ошибка исключалась. Исходя из всего этого, Олялин считал, что Фёдоров – просто очень опытный системный аналитик, научившийся по части восстанавливать целое. А ведь наше настоящее – это и есть одна из таких составных частей того, что называется будущим!
Но Пётр Николаевич ехал к академику вовсе не за прогнозом и не за советом. То есть, совет-то ему как раз был нужен, но совсем не в виде прогноза будущих последствий каких-либо поступков – его или других людей. Пётр Николаевич, будучи опытным психологом и социологом, занимался ещё и – чисто из любви к исследованиям – историческим анализом мотивации поведения известных общественных и политических деятелей. Он даже разработал свой, пока ещё не запатентованный, метод количественной и качественной оценки мотивации действий людей в зависимости от самых различных (общественных, семейных, личных) обстоятельств. В будущем эта методика оценки обещала перерасти в метод, который позволял при поиске подходящих кандидатов на важные должности отбирать самых способных и перспективных людей, отсеивать тех, кто мог бы стать неявным источником социального вреда. Конечно, чтобы превратить свои первые намётки в настоящий, чётко работающий метод, предстояло ещё много потрудиться, скорее всего, не один год. Но дело было даже и не в этом.
Проанализировав по своей методике решения и опубликованные высказывания известных в СССР деятелей в революционные восьмидесятые годы двадцатого века, Пётр Николаевич обнаружил странный разрыв в мотивации и логике их действий и поведения в период 1982 – 1984 годов.
До этого временного отрезка и после него (плюс-минус один год) все решения и поступки, сведения о которых удалось найти в архивах, хорошо соответствовали выведенной им формуле. Но в течение этого короткого времени совершался такой качественный скачок, что действия (и поведение) одного и того же человека до и после данного периода выглядели как поступки совершенно разных людей! Причём, явление это было не единичным, а представлялось систематическим, массовым. Пётр Николаевич, сколько ни бился, не мог этого феномена объяснить. А характер у него был таков, что, встречаясь с трудностями и препятствиями, он неизбежно удесятерял усилия, а изобретательность и находчивость его росли как бы сами собой.
Так продолжалось до тех пор, пока Олялин не попытался связать обнаруженное им явление с хронотроникой. Конечно, как и всякий другой, он практически ничего не знал об этой сверхсекретной науке. Известно было лишь, что наука изучает свойства и динамику потоков времени, а также их возможное влияние на сознание человека. Засекречена она была потому, что могла привести к созданию такого оружия, перед которым термоядерная бомба в сто мегатонн показалась бы детской игрушкой. По крайней мере, так об этом рассказывал в своих крайне редких интервью сам основатель науки – академик Фёдоров. Зато каждому был известен приводимый им пример: дети ощущают время как более протяжённое, чем пожилые люди; и это – не кажущееся психическое явление, но установленный хронотроникой факт. Столь же широко были известны случаи практического применения этого открытия, когда в НИИ Хронотроники смертельно больные люди получали возможность "растяжки времени" и уходили из этой жизни удовлетворённые, так как их труд оказывался завершённым и мог принести пользу людям. Как социальный психолог знал Пётр Николаевич и иное: нередко широкое оповещение по телевидению о завершённых таким способом книгах, трудах и открытиях было лишь предсмертным утешением неизлечимых больных. Зачастую оконченные в НИИ Хронотроники работы этих больных были бесперспективными или дублирующими уже известные открытия. Но гуманность таких опытов в НИИ была очевидной и бесспорной!
Сейчас же Олялин, обдумывая обнаруженное им явление, рассуждал: а не может ли оказаться так, что установленные им по архивным данным поведение, поступки и официальные решения людей оказались результатом воздействия из будущего? И, если так, то не было ли такое воздействие осознанным и целенаправленным? Не связаны ли знаменитые, всегда оправдывающиеся прогнозы самого Фёдорова результатом такого влияния будущего? Наконец, не способно ли подобное "знание будущего" так изменить, детерминировать поведение человека, что в результате наступит качественно иное будущее, отличающееся от того, которое он будто бы знает? Пётр Николаевич сознавал, что встал на крайне зыбкую почву таких догадок и предположений, которые если кому и к лицу, то не общественному деятелю, не учёному, а скорее уж писателю-фантасту. Как бы то ни было, а кто кроме основателя загадочной науки хронотроники мог ему помочь разобраться во всём этом?!
Между тем, за время пути совсем уже рассвело. Почти ничего не осталось от обрывков тёмных туч, давеча плывших над городом. День обещал быть не по-ноябрьски солнечным и, хотелось надеяться, тёплым. Но что это?! У самого въезда в колхоз имени Сталина справа от дороги вдруг появился быстро густеющий туман странного фиолетового оттенка. Он простирался ввысь на высоту 10 – 15 метров и тянулся в сторону сосняка, окружавшего филиал НИИ Медико-биологических проблем МЗ СССР, расположенный почти на самой кромке морского берега. Внезапно стало совсем темно из-за чёрных огромных туч, взявшихся непонятно откуда. Сверкнула яркая молния и почти сразу же вслед за ней с ужасающим грохотом, свидетельствующим о близости разряда, разразился гром.
Пётр Николаевич остановил машину на обочине асфальтовой дороги, включив аварийную сигнализацию и подфарники, и вышел наружу. Свежий, насыщенный озоном воздух заполнил грудь. Олялину невольно вспомнилось, как лет около двадцати назад, только что получив звание кандидата в мастера спорта СССР, он на радостях бросился на своём планёре в грозовую тучу. В тот раз так же близко сверкнула молния, и воздух был столь же густо напоён озоном. Но Пётр Николаевич тут же забыл об этом и попытался пройти вперёд, к дому, известному как дача академика Фёдорова. В этом небольшом двухэтажном домике академик жил со своей семьёй. Фёдоров в свои без малого семьдесят лет работал в качестве научного руководителя филиала НИИ. Нескольких шагов, отделявших Олялина от дома Фёдорова, ему сделать не удалось: внезапно хлынул по-летнему проливной, но по-осеннему холодный дождь. Чтобы не промокнуть до нитки, Олялин нырнул в машину и включил стеклоочиститель. Хотя тот работал на полную мощь, с потоками воды справиться ему не удавалось. Не было видно ни зги. В уютном тепле электромобиля отчётливо слышалось, как грохотали струи воды по крыше и стеклам. Но ни одна капля не попала вовнутрь, за что Пётр Николаевич был от души признателен немецким автостроителям.
Глава 1.
Сквозь поверхностный, не дающий настоящего отдыха сон, он услышал жалобный стон матери в соседней комнате и почти сразу же – собственное имя. Осторожно, стараясь не потревожить жену, которая почти наравне с ним несла тяготы ночного ухода за Ольгой Алексеевной, Фёдоров поднялся с постели. Накинув халат, он приоткрыл дверь спальни и вышел в тесный коридорчик. Здесь было три двери: одна вела в спальню, вторая в комнату тяжело больной матери, а третья в кладовую. Высокая арка соединяла коридор с прихожей. Всё это освещалось зеленоватым светом ночника, свет которого проникал через полуприкрытую дверь маминой комнаты. Вообще-то Ольга Алексеевна просила не закрывать дверь своей комнаты, но это было невозможно: она почти постоянно жаловалась на холод, хотя в доме поддерживалась температура в 22 градуса. Поэтому в её комнате всё время горел электрический обогреватель.
