Роман Злотников - Кадры решают всё
Генерал несколько мгновений сверлил меня взглядом, а затем тихо спросил:
– И где?
Я пожал плечами.
– Настолько точно я не чувствую. Хотя… наибольшее скопление где-то в полосе сто тридцать седьмой дивизии. Но утверждать точно, что удар наносится именно там, – не возьмусь. Может быть, там просто сосредоточены тыловые службы наступающей группировки. Впрочем, в полосе Гришина – лучшие дороги…
Я замолчал. Комкор молча достал из кармана пачку папирос, выудил одну, потом покосился на меня и просто покрутил папиросу в пальцах. Потом скрипнул зубами и глухо спросил:
– Кто ты такой, капитан?
Я молча смотрел на него. На этот вопрос я буду отвечать гораздо позже. И не ему. Хотя генерал отчаянно хотел получить ответ на этот вопрос. И боялся. После той истории с капитаном НКВД Бушмановым он некоторое время опасался со мной общаться. Как, впрочем, и все остальные, кто был в курсе этой истории. Но потом, насмотревшись на тренировки моих ребят, сменил, так сказать, гнев на милость и начал задавать осторожные вопросы: а почему? а зачем? а как это? а где такому учат?
Впрочем, эти вопросы волновали не только командира корпуса, но и большинство других командиров (да и не только их, а вообще всех – от ездовых службы тыла до санитарок полевого госпиталя), среди которых был и оставленный майором Буббиковым при управлении корпуса «на усиление» старший лейтенант Коломиец. Но он особенно ко мне не лез, предпочитая маячить поодаль и не задавать особенных вопросов – то ли оказался умнее Бушманова, то ли просто получил такие инструкции. Впрочем, я не сомневался, что материала на меня у него собрано уже море. Но это было в моих интересах. Если я собирался помочь государству, на стороне которого так неожиданно для себя оказался, выиграть эту войну с минимальными, исходя из той ситуации, в которой оно оказалось, потерями и с максимальными приобретениями и получить тем самым больше возможностей для исполнения своего Долга и Воли императора – мне не стоило особенно долго задерживаться в должности командира батальона. Надо было двигаться выше. Но не сразу, а чуть погодя. А если точнее – после еще одной боевой операции. Надо, как я уже упоминал, дать местным еще немного времени, чтобы оценить все, что я уже тут «напрогрессорствовал» в самом главном для победы в войне (да и не только в войне, а в любой области человеческой деятельности) – методиках подготовки персонала (в данном случае боевой подготовки), а также приемах и методах текущего и ситуационного управления. Судя по тому, что местный лидер в одной из своих речей заявил: «Кадры решают всё» – то, что я уже показал, непременно должны оценить. Вот и дадим им для этого немного больше времени. Ну и заодно еще и продемонстрируем результаты применения всего показанного. А в том, что результаты будут очень… м-м-м… наглядными – я не сомневался. Несмотря на то, что мой батальон вроде как считался корпусным резервом, действовать я собирался по-своему. И отдельно от всех остальных…
Ну а то, что на этот раз за моей операцией будут следить куда более тщательно, было мне на руку. Больше глаз – меньше возможностей оспорить эти результаты.
– Значит, считаешь, они начнут с рассветом? – не дождавшись ответа, снова спросил комкор. Я кивнул и поднялся со стула.
– Через сорок минут я увожу батальон в Нюшино болото.
– Что?! – комкор изумленно воззрился на меня. – Но… как?! Кто? – он побагровел. – Я запрещаю! Твой батальон – единственный резерв корпуса, и я требую…
Я вскинул руку. Генерал осекся.
– Успокойтесь, Степан Илларионович[4], я использую этот резерв наилучшим образом.
– Но… как… фронт…
– Фронт вы все равно не удержите, – спокойно произнес я. – Вернее, если мы с вами перестанем вести пустопорожние разговоры и начнем действовать, вы-то как раз сможете удержать его немного дольше, чем ваши соседи. Что, если я правильно понимаю, должно снять с вас любые обвинения. И это – хорошо. А плохо – то, что в этом случае вам придется при отступлении очень постараться, чтобы не попасть в котел. И именно этим, то есть организацией правильного отступления, я бы и посоветовал вам заняться в первую очередь. Тем более… – тут я сделал короткую паузу, окинув спокойным взглядом побагровевшего от ярости и собирающегося разразиться гневной тирадой генерала, – шанс на это у вас будет. Точно. И обеспечу вам его я.
Все-таки, признаю, я был несправедлив к комкору. Просто, я привык к куда более высоким стандартам подготовки и все меряю по ним. А если ориентироваться на местные стандарты, он хороший командир. Вот и сейчас он не стал (хотя явно было видно, что хотелось) орать на меня, бить кулаком по столу и совершать еще какие-нибудь столь популярные у местного руководства (да-да, имел честь наблюдать), но совершенно неконструктивные телодвижения, а, чуть ли не со скрипом преодолев свой душевный порыв, коротко спросил:
– Как?
– Долго рассказывать, – обрезал я дальнейшую дискуссию. – А времени нет. Просто знайте, что если вы сумеете не обрушить фронт хотя бы пару-тройку дней, повторяю – не удержать фронт, а именно не обрушить, пусть и медленно отступая – через эти пару-тройку дней давление на вас резко снизится. Ненадолго – также на два-три дня. Максимум на четыре. И вот в этот момент вы и сможете либо оторваться и отступить без потерь, либо… – я усмехнулся, – ударить куда-то в сторону, в тыл тем, кто давит на ваших соседей. А лучше всего – совместить оба этих подхода и отступить по тылам тех, кто давит ваших соседей, – после чего коротко кивнул и вышел из штаба.
2
Старший сержант Головатюк, осторожно приподнялся и, чуть прищурив глаза, всмотрелся в предрассветный сумрак. Деревенька спала. Все население – и местное, и пришлое. Хотя нет, один из пришлых все-таки не спал и маячил на ближней околице. Головатюк некоторое время настороженно вглядывался в часового, торчащего у припаркованного у крайней избы автомобиля. Судя по полностью закрытому кузову, это была автомастерская. Ну, так и подразделение, которое занимало эту деревеньку, было ремонтной ротой…
Из Нюшина болота, как именовали его местные жители, батальон выбрался около полудня. Линию фронта удалось преодолеть за три часа, из которых первые два часа пришлись на ночь и предрассветные сумерки, а последний час – на артподготовку и начало немецкой атаки. Но после этого батальон шел (или, вернее, полз) по болоту еще пять часов.
Немцы атаковали наши войска западнее. Артподготовка была не слишком долгой – минут двадцать, а потом, судя по едва различимому на таком расстоянии треску стрелкового оружия, немцы пошли в атаку. Но, как видно, не слишком удачно. Потому что уже через десять минут в партитуру боя вплелись длиннющие, до кипения воды в кожухах, очереди «Максимов», а затем в небе с той стороны послышался гул моторов СБ и устаревших поликарповских бипланов, которые как истребители уже были, считай, ни на что не годны, зато как штурмовики – самое милое дело. Не слишком большая скорость и высокая маневренность позволяли буквально брить траву над полем боя, а винтовочный калибр пулеметов, против современных немецких бомберов и истребителей уже слабоватый, против пехоты был то, что надо. Особенно если принять во внимание их сумасшедшую скорострельность[5]. Ну и бомбы либо реактивные снаряды под крылом тоже для штурмовки вполне к месту.
Головатюк в тот момент, едва расслышав уже знакомые звуки моторов самолетов, довольно заулыбался. Потому что своими ушами слышал, как перед самым началом марша, когда батальон уже вытянулся в походную колонну, к их расположению подъехал на своей «эмке» комкор и, отозвав их командира, вполголоса заговорил о чем-то с ним. Всего разговора Головатюк не услышал, но вот ответ комбата расслышать смог.
– Не знаю, товарищ генерал-майор… – задумчиво ответил тогда капитан. – Если рискнете прыгнуть через голову вышестоящего начальства – постарайтесь заранее и напрямую связаться с авиацией. Бомбовый удар или штурмовка в тот момент, когда немцы пойдут в атаку, позволят очень хорошо проредить первый эшелон. Пока немцы будут перегруппировываться, пройдет несколько часов. Так, глядишь, и удастся до вечера дотянуть. А где один день, там, может, и пару получится продержаться…
Старший сержант тогда даже возгордился. Эвон какой у них командир – генералам советы дает! И не то дорого, что дает, – Головатюк бы и сам кое-что умное сказать мог бы, спроси его мнения какой генерал. Так ведь не спрашивает никто. А вот у их командира – спрашивают. Ну да по делу и честь. Если уж по правде говорить, Головатюк до сего момента таких людей не встречал. Капитан Куницын столько знал и умел, что казался каким-то… ну, не знаю… пришельцем, что ли. С Марса, как в романе товарища Толстого. Головатюк читал его в полковой библиотеке и очень проникся. А с другой стороны – те, на Марсе, пожалуй, куда как пожиже будут. Так что как бы не с самого Солнца… Вот взять хотя бы чтение. Нет, старший сержант окончил семилетку, и читать умел вполне себе хорошо. Даже в комсомольской организации роты, ну той, старой, взял себе общественную нагрузку по обучению чтению малограмотных бойцов. А таких, почитай, больше полроты было. Но капитан Куницын, он… он не читал. То есть читал, но не как обычные люди. Он просто открывал книжку, окидывал взглядом разворот и тут же переворачивал страницу. Причем так он читал все – уставы, руководства по оружию, наставления, справочники по вооружению иностранных армий, журналы, художественные книги, газеты, сборники статей, даже «Краткий курс истории ВКП(б)». Старший сержант поначалу думал, что капитан просто пролистывает книжки, скажем, освежая в памяти уже когда-то прочитанное или, там, разыскивая нечто когда-то запомнившееся. Но нет, как показал один случай, капитан именно читал. И при этом умудрялся полностью запоминать все написанное. Именно полностью и все.
