Роман Злотников - Кадры решают всё
– Так это, спит он, товарищ капитан… Спит товарищ генерал-то… За полночь лег.
– Поднимай, пора, – оборвал я его сбивчивую речь и вышел на улицу. Того, что этот сержант не отреагирует на распоряжение какого-то левого комбата, я не боялся. Сложилась у меня тут кое-какая репутация, позволяющая мне в любое время дня и ночи и по любому вопросу напрямую заходить как к комкору, так и ко всем нижестоящим начальникам, начиная от начальника штаба корпуса и заканчивая последним начальником службы корпусного управления. Это не означало, что все мои просьбы и требования принимались к немедленному исполнению, отнюдь нет. Но игнорировать меня после пары-тройки случаев уже никто не пытался.
Часовой, уже оправившийся от моего легкого удара, удивленно уставился на меня, не понимая, как это я мог появиться изнутри штаба. Впрочем, недоумение быстро ушло. Кто меня знает – может, я прибыл в штаб в предыдущую смену или вообще с вечера тут заночевал… Удар в ту точку никакого особенного вреда прямо не наносит, но, если этот удар нанесен правильно и точно – человек на пару мгновений просто выпадает из реальности. Не знаю точно, что кому кажется – кого-то может просто замутить, у кого-то на несколько мгновений может закружиться голова, а у кого-то, возможно, дыханье сдавит и в глазах звездочки появятся. Но через пару мгновений все проходит. А вот что в эти пару мгновений творится рядом с ним – человек не воспринимает, поскольку в этот момент полностью сосредоточен на своих ощущениях. И то, что с ним творилось за пару мгновений до этого, как он считает, приступа, тоже помнится как в тумане. То есть – то ли было, то ли это просто глюк. Так что даже если часовой за мгновение до того, как я ткнул ему пальцем под основание черепа, и успел меня идентифицировать, сейчас он об этом, скорее всего, не помнил. Или считал, что ему просто почудилось. Ибо будь я каким-то образом причастен к тому, что ему стало плохо, – разве ж стоял бы я так спокойно на крылечке, глядя на звезды?
Я же, пока еще было некоторое время, решил провести ревизию того, чего мне удалось достигнуть за то время, что прошло с момента прорыва моего батальона через линию фронта. В принципе, я провел это время довольно продуктивно. Во-первых, я… учился. Секретная часть штаба корпуса оказалась для меня настоящей «пещерой сокровищ». Приказы, наставления, руководства, боевые уставы, директивы и распоряжения, технические справочники и обзоры, секретные и несекретные военные журналы, с которыми я получил возможность ознакомиться, дали мне такой объем информации, что осваивать ее, проводить анализ и выстраивать логические цепочки предстоит еще месяца полтора. А то и больше. Все зависит от того, сколько времени я смогу выделить для погружения в состояние разделенного сознания. Впрочем, судя по тому, что меня сегодня разбудило, в ближайшие дни этого времени у меня будет очень мало… Но на чисто армейской информации я не остановился – я еще основательно прошерстил и школьную библиотеку: учебники, подшивки газет и журналов, справочники, таблицы, методички и тому подобное… Так что я читал все, до чего мог дотянуться – и открытые источники, и ДСП[2], и секретные. Ну, те, до которых меня допустили. Тем более что секретная часть располагалась именно в помещении школьной библиотеки. А кроме того, важнейшим источником информации были и сами люди. Разные – от офицеров управления корпуса до ездовых второго разряда, от госпитальных санитарок до местных колхозников. Вступать в долгие разговоры с людьми я уже не боялся, потому что усвоенной информации было вполне достаточно для того, чтобы где надо – вздохнуть, где надо – поддакнуть, а где надо – сокрушенно произнести что-то типа: «Как я вас понимаю…». А этого в девяносто девяти случаях из ста вполне достаточно для того, чтобы люди сами рассказали тебе все, что ты хочешь узнать… Так что все это время и каждую свободную минуту я жадно поглощал информацию.
Во-вторых, я учил. Учил своих бойцов, учил пополнение, учил командиров подразделений и… командиров из штаба корпуса. Правда, последних исподволь: то фразочку брошу, то, «выйдя в туалет», оставлю на столе карту, «поднятую»[3] по стандартам тактических планшетов гвардии, а потом пару часов объясняю, что означают те или иные значки и пиктограммы и для чего я их нанес. Или полчаса проторчу у школьной доски (а они здесь, почитай, в каждом кабинете – школа же), выписывая вполне себе школьные формулы, только с совсем не школьными переменными: скорострельностью оружия и плотностью огня на различных дистанциях, диаметрами овалов рассеивания и их смещением в процессе разогрева стволов вследствие интенсивной стрельбы, углами секторов наведения орудий и тому подобным, после чего снова объясняю. Вообще, для меня было шоком то, как мало местные командиры считают. И как широко здесь используются весьма однообразные тактические шаблоны. И то, что здесь вообще не используют такие базовые для меня понятия, как коэффициент эффективности, или там, множитель доступности. Более того, даже сами эти понятия большинству пришлось объяснять не раз и не два. А кое-кто так до сих пор и не понял… Но комкор и большинство офицеров штаба, в конце концов, смогли-таки разобраться. И даже заставили меня провести занятия по тому, что они назвали «боевыми тактическими расчетами» не только для командиров штаба, но и для командиров соединений и частей корпуса, которых согнали на однодневные сборы. Не скажу, что исключительно ради моего занятия: политотдел, например, успел провести корпусную партийную конференцию, а комкор еще и двухчасовое совещание по боевому планированию. Но судя по тому, какими озадаченными выходили с моего занятия командиры (и каким довольным выглядел при этом комкор, тихо просидевший на задней парте) – оно точно было одним из, так сказать, «гвоздей» мероприятия…
Ну и, в-третьих, я планомерно готовил свой выход на более высокий уровень. Не сейчас, нет. Чуть погодя. Ну, когда все мои предложения – от нестандартных методик подготовки рядового и командного состава до тех же «боевых тактических расчетов» – будут взвешены, оценены и доложены «наверх». Где, в свою очередь, их так же взвесят и оценят, а потом скрупулезно сравнят боевую эффективность моего подразделения и пусть и не подобных (таковых здесь нет и пока им точно неоткуда появиться), но хотя бы более-менее успешных местных. И сделают соответствующие выводы. Вот тогда и…
– Чего сам не спишь и людям не даешь? – хрипло спросил меня генерал, появляясь на крыльце. Я был готов к его появлению, поскольку слышал, как скрипели половицы и гремел в сенях рукомойник, поэтому просто развернулся, отдал честь и протянул вперед руку с уже приготовленной зажигалкой. Комкор недоуменно застыл, уставившись на неожиданно возникший перед его носом огонек, потом хмыкнул и потянулся к нему уже приготовленной в руке папироской. Затянулся. И убрал свою зажигалку в карман.
– Все фокусничаешь, Куницын, – буркнул он, затягиваясь, и, уже, считай, традиционно, продолжил: – И откуда только ты такой взялся?
– Издалека, товарищ генерал, – так же традиционно ответил я. – Отсюда не видно.
Генерал затянулся, пыхнул дымом и снова спросил:
– Так чего будил-то?
Я продолжал молча стоять перед ним. Комкор покосился на часового, слегка скривился, быстро затянулся еще пару раз и отшвырнул папиросу.
– Ладно, пошли внутрь.
В штабе уже все давно привыкли к тому, что я и сам неукоснительно соблюдаю «Требования к соблюдению режима секретности в служебном и частном общении» и того же добиваюсь от всех своих собеседников, невзирая на их должности и звания. Впрочем, сами «Требования…» никто из местных, естественно, в глаза не видел, а все, что они из них знали, услышали от меня. Но не согласиться с тем, что они вполне разумны и актуальны, было невозможно. Тем более что кое-какие похожие документы и инструкции имелись и в этой армии.
– Ну?
– Немцы готовятся к атаке, – спокойно произнес я.
– Где? – генерал подался вперед. – У нас? Когда? Кто доложил?
– Я.
– Что ты?
– Я – доложил. Вам. Только что.
Комкор воткнул в меня напряженный взгляд.
– Ты… ты послал разведку? Почему я не знаю?
Я мотнул головой.
– Нет. Я не посылал никакой разведки. Просто… когда очень большое количество людей отчего-то просыпается глухой ночью и приходит в движение – это странно. А на войне еще и опасно. Особенно если это движение на стороне противника, – я сделал короткую паузу, и чуть подался вперед, акцентируя внимание генерала на своих следующих словах, а затем произнес чуть громче, чем ранее: – Я проснулся от того, что почувствовал, как в нескольких километрах от нас внезапно проснулось и пришло в движение несколько десятков тысяч человек. Я умею это чувствовать. Не всегда. Чаще ночью, когда вокруг меня все спят, а на другой стороне вот так сразу много проснулось. И не очень далеко. Но это зависит от того, сколько там внезапно проснулось. Десяток могу почувствовать в паре сотен метров, тысячу – уже за километр. Но только, опять-таки, если вокруг меня не будет бодрствующих. Причем желательно не только людей, но и вообще живых существ – животных, птиц…
