За тысячи лет до Рагнарека - Андрей Каминский
По всему лагерю победители все еще праздновали победу и из шатров ахейских царей то и дело доносились величавые речи, звон кубков и мелодичная музыка. Обычные воины веселились попроще: всюду, куда не кинь взгляд, можно было видеть пьяного ахейца, зачастую — в обнимку с веселой девицей. Песни и гимны богам возносились к темнеющему небу, когда множество веселых компаний собирались у полыхавших тут и там костров, терзая зубами жареное мясо и запивая его целыми амфорами вина.
Лишь из одного участка лагеря доносились не смех, но мрачные монотонные песнопения, сопровождаемые громкими ударами тимпанов. Там горел огромный костер и жалобные крики молодых юношей, раздававшиеся от пламени, звучал резким диссонансом с царившим всюду весельем.
— Мирмидоняне хоронят Ахилесса, — раздался за спиной Одрика знакомый голос, — третий день горят костры и льется кровь троянских юношей, чтобы они прислуживали герою в темном царстве его матери.
Одрик обернулся и увидел человека, что играл на лире в шатре Агамемнона. Он выглядел уже не таким старым, да и наряд его — синий плащ и широкополая шляпа, — был совсем иным, чем в царских покоях. И, тем не менее, Одрик сразу узнал его — прежде всего по хитро прищуренному единственному глазу.
— Ты! — воскликнул он, — я помню тебя, купец! Ты продал мне меч!
— Не продал, а подарил, — усмехнулся воин, снимая с пояса железный клинок, — и отдаю тебе снова. Досадно было, если добрый клинок затерялся на юге.
Одрик принял клинок из его рук и прицепил на пояс.
— Кто ты? — требовательно спросил он, — и почему следуешь за мной?
— Меня прозывают по-разному, — усмехнулся незнакомец, — здесь, например, меня знают, как Хтония, но ты можешь звать меня Хникаром. А насчет того, что мне нужно…я ведь уже говорил тебе, что благодарность владыки Рудогорья сама по себе — немалая плата.
— Владыка Рудогорья мой отец, — возразил Одрик, — и я по сей день не знаю, как он примет меня дома. Я должен был вернуться славным воином, но разве славный воин может оказаться средь проигравших? Да еще и почти без трофеев — если не считать подарков Агамемнона моему отцу — но это его заслуга, не моя.
— Военное счастье изменчиво, — пожал плечами назвавшийся Хникаром, — и любой воин сам творит свою судьбу. Ты сражался в одной из самых славных войн, что шли под солнцем, однако это не твоя война — и не твоя слава. Твоя великая битва еще впереди.
— Это тоже будет не моя война, — поморщился Одрик, — а моего отца — войско Рудогорья подчиняется только ему.
— У тебя еще может быть своя дружина, — возразил Хникар, — и немалая. В плену у ахейцев осталось немало тракиев и кемеров. Им некуда деваться: их предводители убиты, а другие вожди кланов не станут платить выкуп за неудачников. Их удел — смерть или рабство, но если ты хорошо попросишь Агамемнона, он отдаст тебе пленников — и они будут служить тебе, также как и троянские изгнанники, что прячутся в окрестных холмах. Эти воины будут только твоими — и тебе же решать, отдавать ли Марону собственное войско.
Последние слова прозвучали уже глухо, как бы отдаляясь: уже стемнело и Одрик, несмотря на горевшие всюду костры, все с большим трудом мог разглядеть собеседника, будто сливавшегося с ночной тьмой. Один лишь огненный глаз, не сводивший с Одрика пронзительного взгляда, горел во мраке. Внезапно в лицо ударил порыв сильного ветра, заставивший молодого человека зажмуриться, а когда он открыл глаза вновь — Хникар исчез.
Накануне
…семь, восемь, девять, десять!
Кусок олова громко звякнул, пополнив собой последнюю кучку из десяти тусклых слитков. Ровно шесть десятков таких же аккуратных кучек покрыли подворье Бория. Сам Владыка Озерного края стоя на крыльце своего Большого Дома, молча смотрел, как Тейн выкладывает перед ним обещанное приданное. Вокруг своего короля выстроилось с пару десятков дружинников, в бронзовых доспехах и при оружии. Из-за отцовского плеча, приподнявшись на цыпочках, выглядывала Амала, надевшая, по такому случаю, свое лучшее платье и украшения. Вот она поймала взгляд Тейна и очаровательно улыбнулась ему.
Тейн также явился сюда не в одиночестве — за его спиной, с одобрением смотря на сына, стоял король Рольф, в окружении своих дружинников, а также нескольких крепких светловолосых мужчин в плащах из волчьих шкур. Все на них, — оружие, браслеты, доспехи, — было обильно украшено янтарем. Сам король Скадвы также носил янтарь — а еще золото и слоновую кость, серебро и кораллы. Когда, наконец, Тейн закончил демонстрацию своего богатства, Рольф, через его голову посмотрел на Бория.
— Мой сын сдержал свое слово, — веско произнес король Скадвы, — и это олово не единственный дар невесте. За стенами мои люди сторожат пять тюков с мехами и янтарем и десяток бочонков с вином, пивом и соленым сыром. Это будет уже мой подарок невестке.
Борий, не удержавшись, укоризненно глянул на Амалу, после чего перевел взгляд на Тейна, потом на Рольфа и неохотно кивнул.
— Никто не скажет, что владыка Озерного края не держит своего слова, — ответил он, — Тейн, сын Рольфа, отныне и мой сын, а моя дочь будет его женой — отныне и до конца их дней.
Он сделал нетерпеливый жест и из-за спин дружинников выступил жрец в высокой шапке, обитой золотыми пластинками.
— Не будем тянуть со свадьбой, — сказал король, — пусть молодые поскорее насладятся своим счастьем, прежде чем разразится война.
— Войны можно избежать, — усмехнулся Рольф, — я отправил королю Марону такой же дар — а вместе с ним гонец передал ему и мое послание и теперь король Рудогорья, возможно, еще не раз подумает, прежде чем грозить нам оружием.
Борий удивленно вскинул брови, вопросительно уставившись на заморского соседа, но тот лишь хмыкнул в густые усы и подмигнул сыну. Тот же, почти не глядя, как на родного, так и на названного отцов, уже вовсю переглядывался с Амалой.
— Как это мир?! А как же твое обещание?!
Не так представлял себе Одрик встречу с отцом, совсем другим ему виделось возвращение в Рудогорье. Он въехал на замковую скалу во главе
