13-й отдел НКВД. Книга 2 - Павел Барчук
Потом, в госпитале, мне объяснили, это был русский снайпер, который просто решил оставить мне прощальный привет. Я сначала не осознал этого, но когда сел, подумал… Прекрасно помню, как он убивал бородачей точно в голову, поэтому думать о том, будто он промахнулся, не приходится. На самом деле, снайпер просто словно поставил такую метку, с намеком. Знай, я мог тебя убить, но не стал. И ещё знай, что в следующий раз могу сделать все, как положено.
Джонатан выпил водки, поморщился, но тут же ухватил протянутый мной маринованный огурчик.
– Ух… Как вы ее пьете? В общем, потом произошел ещё один случай, свидетелем которого я стал. Был бой. Уже в другом месте и при других обстоятельствах. Один из русских пытался перебежать дорогу, но снайпер попал ему в ногу, а до двора, в котором этот русский мог укрыться, оставалось метров 10, не больше. Но он упал и бежать уже не мог… Но продолжил ползти ко входу в этот дворик. И мы со своей позиции смотрели, думали, он хочет попасть в укрытие. Спасает свою жизнь. Снайпер тут же ранил его второй раз, а когда русский почти подполз к забору, в третий раз. То ли в грудь, то ли в живот. Точно не скажу. И только тогда я понял что происходит. Он полз к своему раненому другу. Просто сразу мы его не заметили. И дополз все-таки. Несмотря на все свои собственные ранения, поступил героически – смог затащить своего напарника в дом. Представь, он ползет, а за ним волочится рука, в которую его самого ранили. Представляешь, дополз до второго раненного русского, привязал его ремнем к себе и затащил в этот двор. Знаешь, в тот момент я точно понимал одно, вряд ли кто-то из моих товарищей поступил бы так же.
Эти события изменили очень многое во мне самом. Я такого никогда не видел. И никогда не забуду эту картинку, он ползет, отталкивается ногами, раненная рука волочится, и за ним остается кровавая полоса, такой тонкой кривой линией.
– Мальчики, давайте какую-то тему повеселее. – Заканючила сидящая рядом Танечка. Естественно, все это было ей не интересно. Далеко. Девочка, которая выросла на социальных сетях и новомодных инстадивах. Тему мы сменили. Заговорили о всевозможных местах, которые Джонатан мог бы посмотреть.
Но я, вернувшись в номер, потом не мог заснуть. Лежал и думал. Вспоминал. Конечно, мне было понятно, зачем тот снайпер выстрелил американцу в плечо. Более того, знал это наверняка. Потому что выстрел был мой. Охренеть, какое совпадение, встретиться нам при столь удивительных обстоятельствах в России. И да, Джонни прав. Показательное выступление. Широкий жест с моей стороны. В то время я думал, как классно выглядел этот поступок. Крутой поступок, крутой профессионал. Могу себе позволить.
А вот сейчас, глядя на фрица, в 1941 году, осознал нечто очень важное. Там, в Сирии, был не враг, а так, пародия. Совсем другое дело сейчас. Фашист, собирающийся меня пытать, а это ясно, как божий день, вот он – настоящий враг. Потому что у него нет ненависти или других эмоций ко мне. Я для него вообще не человек. Он морщится не от каких то сомнений или мыслей. Он морщится, потому что брезгует. Ему придется «испачкать» руки о того, кто вообще на уровне упрямого животного, не желающего признать его право победителя.
Глава 16
Момент для воспоминаний, тем более какого-то глубокого осмысления был, конечно, не подходящий. Того и гляди голову открутят.
С другой стороны, упорно всплывали в сознании слова Натальи Никаноровны. Должно случится какое-то чудо. Плохо представляю, какое, ибо ещё хуже представляю, чем можно угомонить этого мудака в фашистской форме, который настойчиво хотел знать все, при том, что я не знал ничего.
Марта закончила свои переговоры с фрицем, тот вынул кожаные перчатки, а затем принялся натягивать их на руки, сильно напоминая своими действиями маньяка, планирующего разделать несговорчивого пленного на части. Прямо реально фильм ужасов про садиста. Причем, подозреваю, таков и был его план.
– Иван, у тебя последний шанс. – Девка снова переключила внимание на меня. – Я хочу помочь тебе избежать очень неприятных моментов Ты мне симпатичен. Хороший парень. Хороший человек. Видно же.
– Солнышко, я тебя прошу, давай оставим вот эту игру «плохой – хороший полицейский». Не заходит оно мне. Я симпатичен вам обоим так же, как свинья бегающая по деревенскому двору, которую надо заколоть. Но дело даже не в этом. Ничего не могу сказать. Если бы захотел, тоже не мог бы. Но и не хочется, честно говоря.
– Дурак. – Бросила переводчица, а потом отошла в сторону. Видимо, чтоб не испачкать одежду.
Я внутренне приготовился к самому худшему. Как назло в голову снова полезли обрывки воспоминаний про Зою Космодемьянскую и «Молодую гвардию». Читали в школе. Так вот им, например, мало помогло то, что все они были хорошими людьми. Сказал бы свои умозаключения Марте, но боюсь, ее это вряд ли проймет.
На самом деле, страшнее боли – ожидание. Так всегда. Уже началось бы, что ли. Пытки, значит пытки.
Однако, узнать степень крепости своего духа мне не пришлось. К счастью, наверное. Не знаю, как потом жить в случае, если этой крепостью и не пахло бы.
Дверь помещения, где мы находились, а это была какая-то комната с голыми стенами и полом, застланым соломой, распахнулась, чуть не слетев с петель, а затем наша компания стала больше на одного человека.
– Генрих Эдуардович… Вот это внезапный поворот. – Не удержался, высказался вслух. Потому как реально офигел от того, что это и вправду был Мацкевич собственной персоной. Увидеть его я ожидал в самую последнюю очередь.
Тот же, пробежав по мне жадным, оценивающим взглядом, похоже, примерялся, как сильно покалечили Иваныча, сразу метнулся к Фрицу и быстро залопотал что-то на немецком языке. Мой здоровый относительно вид, не смотря на синяки и сломанную челюсть, Генриха явно успокоил.
Фашисту, в свою очередь, вторжение явно не пришлось по душе. Он отрывисто гавкнул несколько фраз, однако, Мацкевич настаивал на своем, повторяя одно и тоже, как попугай.
Переводчица пару раз посмотрела в
