2134: Элемент - Сергей Извольский
Поехали в ресторан «Империал» — похоже, именно его рекомендовали всем как лучший ресторан Южного берега. Зал предсказуемо был полон, но Никлас в черно-серебряной форме опричника, Катрин в парадном мундире ведьмы и Марша в бриллиантовом платье — внимание привлекли сразу.
Забронировала Марша как оказалось не столик, а отдельную кабинку, где уже все было готово к приему гостей. И хорошо, можно будет посидеть и поговорить спокойно — подумал Никлас.
— Ну что, рассказывайте, как вы тут без меня, — сходу начала Марша.
Никлас только плечами пожал, даже не зная, с чего начать. Посмотрел на Катрин, и после этого ведьма довольно последовательно рассказала, мало что умалчивая, об их пути после расставания в Белостоке. Потом говорила Марша, рассказывая о себе и о Торговом Доме Юревича. Беседа растянулась уже на третью бутылку вина, не собираясь прекращаться. Никлас больше молчал, слушая девушек — с интересом подмечая как обе, при необходимости, заметно обходили многие острые углы повествований, используя эзопов язык.
Из рассказа Марши ему стало понятно, что становление столь кардинально изменившейся внешне девушки главой Торгового Дома Юревич — один из шагов, которые постепенно делает вольный город Троеградье не таким уже и вольным. Судя по намекам Марши, процессы эти шли давно, но в недавнее время ускорились — вплоть до того, что охрану стен города теперь осуществляли ветераны московских легионов, собранных в частные военные компании. Сразу три, конкурирующие друг с другом. При словах «частные» и «конкурирующие» Марша делала своеобразные жесты руками, показывая двух зайчиков — обозначая кавычки.
В какой-то момент Никлас решил отлучиться, вышел из приватной комнаты в общий зал. Когда возвращался, оглядываясь по сторонам, сбился с шага: на него — сидя за столиком у окна, пристально смотрела Есения. В отличие от зала приемов, сейчас девушка смотрела на него прямо, внимательно. Как раньше. И когда их взгляды встретились, она совсем никак не отреагировала на слова Радима Милославского, который ей сейчас что-то говорил. Сын канцлера заметил это, резко замолчал. Обернулся, посмотрел по направлению взгляда Есении, увидел замершего Никласа.
После Милославский перевел взгляд обратно на девушку, оценил выражение ее лица. Потом — надо отдать должное, все понял, но истерик и скандалов устраивать не стал. Поднялся, бросил на стол несколько крупных купюр, и не прощаясь с Есенией вышел из ресторана. Никлас к нему в этот момент нешуточное уважение почувствовал. Ведь старший сын канцлера — поняв, что Есения его просто использовала, лицо удержать сумел. Никлас не был уверен, что у него самого в подобной ситуации так бы получилось.
При этом всем Есения даже не обратила ни малейшего внимания на ушедшего спутника. Она так и смотрела на Никласа — видимо, последние его слова запали ей в душу. Никлас решил, что раз она осталась одна, можно все же попробовать внести ясность — и несмотря на снова звучащие в памяти голосом разума слова мудрого Горчакова, подошел ко столу.
— Сударыня, я прошу простить непреднамеренное вмешательство в ваше свидание. Но позвольте узнать: я вам какое плохое зло сделал, что вы вычеркнули меня из жизни без объяснения причин? Или я просто проходил по разряду «случайного развлечения», и оказался в черном списке после потери симпатии и интереса?
Никлас сам, конечно, догадывался о причинах произошедшего, но прямо спрашивать об этом не стал. Тем более, может быть его догадки и неверны, а причина в чем-то другом, а не в слухах о них с Катрин.
Есения между тем поджала губы, лицо ее побледнело от холодной ярости.
— Да как ты смеешь?
— Смею… что?
— Как ты смеешь как ни в чем не бывало предъявлять мне какие-то претензии!
«Как ни в чем ни бывало», — в принципе, догадки подтверждались. Но Никлас — сила недавно появившейся привычки, продолжал играть словами.
— Я не очень понимаю природу вашей реакции, и не вижу причин почему нельзя было хотя бы объяснить причину столь резко оборванного общения. Тем более учитывая вашу попытку показать мне как я вам безразличен, для участия в которой вы аж Ратмира Милославского привлекли.
— Радима, — машинально поправила Есения.
Девушка произнесла это негромко, спокойно; вспышка ярости у нее прошла, но в голосе звенел лед. Никлас же чертыхнулся мысленно — все же его привычка играть словами, манипулируя людьми, настолько въелась, что он уже машинально это делал, даже без прямого желания. Он ведь специально назвал неправильное имя, ожидая что Есения исправит, рассчитывая направить беседу в нужное русло:
— Радим, Ратмир, какая разница? Хотя нет, разница есть: Радим старше, умнее и по-видимому мудрее, потому что как только понял, что вы его используете сразу ушел, причем без скандала. Ратмир мог об этом просто не догадаться, и у нас с вами не появился бы недоброжелатель, которых и так достаточно. Так что, мне кажется надо было выбирать младшего.
Есения, только сейчас и похоже неожиданно для самой себя обратила внимание на отсутствие рядом кавалера. Смутилась на мгновение, но сразу взяла себя в руки.
— Я просто поражена твоей наглостью, тем что ты еще имеешь совесть спрашивать меня, о чем речь!
Есения повысила голос, глаза ее заблестели. Никлас в ответ только руками развел.
— У меня нет проблем с совестью, поэтому да, я считаю, что у меня есть подобное моральное право.
— Встречаясь со мной, ты спал со своей сестрой!
А вот это очень громко было сказано. Очень — в зале, пусть и не во всем, смолкли голоса. Но прошло несколько секунд — и уже во всем зале воцарилась тишина. Те, кто слышали слова Есении, замерли, остальные замолчали постепенно осознавая, что что-то случилось.
Никлас вдруг вспомнил: берег Финского залива, голова Катрин у него на плечах. Вспомнил, как он тогда сказал новообращенной ведьме что любой рывок наверх, любая попытка что-то исправить словно толкает их в итоге еще дальше на глубину.
Вот как сейчас — ну что стоило просто мимо пройти.
Глава 12
Апрель
Ну, гулять так гулять, — вдруг подумал Никлас, испытав чувство сродни с приступом бесшабашности. Внутри — непривычно, не было ни тени страха. Наоборот, появилось самая настоящая радость
