Особое задание (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Да, очень интересно, — согласился Артузов. — А почему в университет не пошли?

Некоторые детали биографии Володи Аксенова я уже знал, равно как и систему семинарского образования.

— Так выпускник семинарии не имеет права поступления в университет. Для меня и так сделали исключение — в семинарию принимали с шестнадцати лет, а меня с четырнадцати, как круглого сироту и закончившего курс народного училища с отличием. Меня даже учили бесплатно и стипендию выдавали. Я же и на фронт вольноопределяющимся пошел, потому что у них льгота при поступлении в университет. Думал, сдам экзамены на прапорщика, какой-нибудь орден получу — вот, меня в университет и примут.

Артузов смутился. Похоже, что у него детские и юношеские годы сложились благополучнее. И цели допрашивать меня тоже не было. Видимо, чтобы сменить тему, опять начал говорить о фантастике.

— Кстати, как вам Богданов?

— Красная планета? Мне кажется — муть полнейшая. Техническую сторону, любовные переживания в расчет не беру, но не понимаю, если на Марсе установился коммунизм, то почему марсиане так просто решили перебить население Земли? Где логика?

— Так ведь не все же, — принялся защищать марсиан Артузов. — Одна часть выступала за уничтожение, другая против. И кончилось тем, что приняли решение добывать топливо на Венере.

— Артур, прошу прощения, не знаю вашего отчества...

— По отчеству Христианович, но лучше просто Артур. А еще, может, перейдем на «ты»?

Я был не против. Наоборот, очень польщен. Перейти на «ты» с самим Артузовым — это нечто! Интересно, если Володя Аксенов доживет до тридцать седьмого, его расстреляют вместе с Артуром или попозже, вместе Кедровым? То, что расстреляют, как пить дать. Да одни лишь беседы с Артузовым и Кедровым потянут на «высшую меру социальной защиты».

А пока мы еще оба живы, то идем на выход, где уже поджидал автомобиль. Я не стал спрашивать у Артузова, куда мы едем. Увижу.

К моему удивлению, автомобиль поехал не на Большую Лубянку и даже не в Кремль, а в сторону Курско-Нижегородского вокзала.

— Догадался, куда едем? — поинтересовался Артузов.

— Неужто к самому товарищу Троцкому?

Догадаться не сложно. Если бы собирались меня арестовывать или расстреливать, повезли бы в другое место. Если командировка — никто бы авто не прислал. Значит, меня хочет видеть кто-то из очень больших людей. Лев Давидович, как известно, предпочитал по стране передвигаться на бронепоезде и в Москву наезжал крайне редко. Не знаю, имелся ли у него свой кабинет в Кремле. М-да, если и оставался у Володьки Аксенова шанс «отмазаться» в тридцать седьмом, то после знакомства Троцким он скатился к нулю.

Где-то читал, что бронепоезд Троцкого всегда оказывался в кольце охраны. Может, позже так и делали, но сейчас он стоял просто на запасных путях, и охраны, кроме часового у вагона, мы никакой не увидели.

Мы с Артузовым показали красноармейцу свои документы, поднялись в тамбур. Ага, там все-таки еще один пост охраны, но караульный, видимо, знал Артура в лицо и пропустил без вопросов. И оружие у нас никто не отобрал. Захоти я убить Льва Давидовича, так без проблем!

Бронированный вагон превращен в рабочий кабинет. Мебель добротная, из красного дерева. Посередине — стол для заседаний, к которому примыкает стол поменьше, заваленный бумагами. На стене карта России, столы тоже завалены картами. Сам Троцкий листал какие-то машинописные листы, некоторые подписывал, а некоторые отбрасывал в сторону.

— Садитесь товарищи, — поднял на нас взгляд наркомвоенмор. — Буквально, две минуты.

За спиной товарища Троцкого висели огромные часы. От нечего делать я стал смотреть на циферблат. Удивительно, но. когда минутная прошла два деления, Лев Давидович встал и подошел к нам. Пожав руку вначале Артузову, потом мне, Троцкий сел напротив. Я отчего-то представлял Троцкого с бородкой и усами, в пенсне. Пенсне и усы наличествовали, бороды не было. Значит, появилась позже. Опять-таки, представлял Льва Давидовича субтильным интеллигентом, а увидел довольно крепкого мужчину.

— Товарищ Аксенов, в чем цель конечная нашей революции? — спросил наркомвоенмор.

Вопрос поставил меня в тупик. И впрямь, а в чем цель нашей революции? В установлении социальной справедливости? Так я и сказал Троцкому. Очень опасался, что Лев Давидович в духе плохих фильмов, когда вожди революции вещают всем и вся, начнет погружать меня в собственные идеи, но нарком только усмехнулся:

— Как вы считаете, по какому направлению вы будете работать?

—Скорее всего, Архангельск, — предположил я.

— А почему вы сделали такой вывод? — заинтересовался наркомвоенмор.

— В принципе, это может быть и Сибирь, и Дон, и даже Гуляй-поле, — пожал я плечами. — Но в последнее время Артур Христианович осторожно вводит меня в курс некоторых дел. Например — проинформировал меня о том, что именно вывозил ЧКОРАП[1] из Архангельска, в каких количествах. Я знаю, что товарищ Артузов ничего не делает зря, стало быть, мне эти данные потребуются.

— Да, именно Архангельск, — кивнул Троцкий. Пристально посмотрев на меня, не то сказал, не то приказал: — Изложите мне, что у нас на Северном направлении?

— По сравнению со слоном — Восточным фронтом — это моська. Но даже моська может представлять опасность, если объединится со слоном. Сегодня на Северном направлении имеется собственное правительство, сравнительно небольшая армия и небольшой контингент войск Антанты. Предполагалось, что Антанта уберет свою армию после капитуляции Германии, но она завязла на Севере.

— Почему? — блеснул стеклами пенсне Троцкий.

— Причины могут быть две. Первая — Англия и иже с ними не могут вывезти свои войска из-за зимы, лед и все прочее, и эвакуации следует ждать весной-летом. А вторая — Антанта, пообещав Колчаку и прочим правительствам белых помощь, теперь не знает, как вылезти с русского севера и сохранить лицо. Хотя... Англию никогда не волновало, как она выглядит в глазах других. Ей главное сохранять собственные интересы и преумножать деньги.

— Не любите Англию? — усмехнулся Троцкий. Не дожидаясь ответа, сказал: — А кто в России любит Англию? Другое дело, что Англии глубоко начхать, любят ее или нет.

Хотел сказать, что англичане правильно делают. Это у нас отчего-то всегда оглядываются то на Европу, то еще на кого-нибудь. Но Троцкий не тот человек, чтобы вести с ним банальные разговоры. Это лучше с приятелями, за чашкой чая.

— Как вы считаете, как относятся британские и американские солдаты к войне? — спросил Лев Давидович.

— Могу судить только по материалам наших газет, — осторожно ответил я, опасаясь сказать что-то такое, чего Аксенову из восемнадцатого года знать невозможно. — В ноябре прошлого года зафиксированы случаи, когда американские и английские солдаты переходили на нашу сторону. Причем, не только отдельные солдаты, но и подразделения — в декабре одна из рот славяно-британского легиона полностью перешла на сторону Красной армии. Американский отряд, самовольно покинув позиции под Обозерской, в полном составе прибыл в Архангельск и потребовал, чтобы его вернули на родину.

— А в общем и целом? — перебил меня Троцкий.

— А в целом, солдаты воюют хорошо, если твердо понимают — за что воюют и с кем воюют. Желательно, чтобы они осознавали, что воюют за справедливое дело. В нашем случае, ни рядовые американцы, ни англичане уже не понимают — с кем им приходится воевать и за что. Ехали сражаться с немцами, с большевиками-германскими шпионами, а натолкнулись на русское сопротивление. Еще очень важный момент. Солдату нужно создавать условия для войны — вовремя его кормить, отправлять на отдых, мыть. Европейцам приходится жить в непривычных условиях: холод, вши, грязные и сырые окопы, однообразная пища. И русским-то в таких условиях воевать трудно, а англичанам и прочим американцам смерти подобно.

— Что ж, вы все правильно излагаете, — кивнул Троцкий с одобрением. — Еще нужно отметить, что в «верхах» Лондона и Нью-Йорка нет единого мнения о продолжении интервенции. Идут дебаты в Парламенте, американские сенаторы открыто выражают протест против политики своего правительства.