Пьер Бордаж - Ангел бездны
Он скомкал листок и швырнул его об стену. Самоубийство подтверждало вину его начальника, но лишало его самого тех выгод, которые мог принести показательный судебный процесс. Он надеялся, что высшее начальство предоставит ему возможность выказать свое рвение и умение при массовой эвакуации заключенных-арабов.
– Вы… вы не будете фотографировать?
Он сам не понял, как ему удалось сдержаться и не врезать мэру в его мясистый нос.
– Можете идти, вы мне больше не нужны.
Он подождал, пока мэр, кюре и часовые отойдут к двери спальни, чтобы шепнуть на ухо секретарше:
– А вы можете остаться, если хотите…
Она улыбнулась ему в ответ. И у него возникла уверенность, что она не исчезнет в панике при виде его шрама.
18
Лес кажется уютным, но по ночам живет таинственной, полной различных звуков жизнью, он скрипит, подрагивает, ворчит, вздыхает и неистово машет тысячей рук и ног.
Пиб с трудом мог вспомнить, каким. образом оказался в этом живом лабиринте.
– Тормози! Тут ствол!
Гог жмет на тормоз, джип заносит на мокрой траве, и они врезаются в дерево. Ремни безопасности трещат и рвутся, как сгнившая тряпка. Братья слетают с сидений и припечатываются лбами о ветровое стекло. Пиб катится по сидению, ударяется о дверцу, откатывается обратно, но успевает инстинктивно закрыть лицо руками: на нем ни синяка, ни царапины. Мотор в последний раз глухо ревет и окончательно глохнет. В кабине воцаряется оглушительная тишина.
Пиб слышит чьи-то голоса. Он хочет встать, но его отяжелевшее тело не слушается. Он ощущает на лице и шее острые холодные касания, наверно, это осколки разбитого стекла. Прежде чем потерять управление джипом, Гог, решивший удирать напрямик через лес, изо всех сил жал на педаль газа и смог-таки проехать несколько сотен метров.
Наполовину оглушенные, братья лежат на передних сидениях. Лицо Магога разбито, подбородок и верх рубашки залиты кровью. У Гога на лбу огромное красное пятно, которое вот-вот превратится в синяк.
Встревоженный громкими голосами, Пиб все же приподнимается. Он видит, как среди деревьев к ним движутся люди, просовывается между сидениями и трясет Гога за плечо.
– Они уже здесь! Надо уходить!
Гог тупо смотрит на него. Слова до него не доходят. Магогтоже не в лучшем виде. Он издает душераздирающие стоны. Нечего и рассчитывать, что братья смогут завести машину и уйти от преследователей. По поводу намерений последних также не стоит строить иллюзий: люди не устраивают облаву в лесу ради того, чтобы просто завести знакомство. Джип на ходу, бензин, одежда, еда, оружие, а может быть, и деньги, – все это желанная добыча для банды маргиналов. Все эти нелегальные исламисты, противники режима, сбежавшие из тюрем и лагерей люди, вынужденные питаться объедками, по сути были теми же «подонками», только обитавшими в сельской местности, а не в городах.
– Да шевелитесь же, черт возьми!
Пиба охватывает паника. Он машинально достает пистолет и снимает с предохранителя. Один внутренний голос умоляет его поскорее уносить ноги, другой приказывает оставаться вместе с Гогами, не бросать их на произвол судьбы. Пиб никак не может собраться с мыслями. Они беспорядочно скачут в мозгу, причиняя боль, словно гарпии. Ведь Гоги его приютили, накормили. Что ж, теперь из-за этого превратиться в их ангела-хранителя? Черт возьми, бандиты совсем близко! Глупо умереть из-за двух парней, которые хранят свое дерьмо в баночках! К тому же никакого шанса победить двадцать вооруженных до зубов человек. Но что толку бежать и очутиться в полном одиночестве в лесу? Ну ни хрена себе переплет! И где эта фигова Стеф? Почему она смылась? Почему она бросила меня одного? Кишки свело от боли. Ужасно хочется писать. Магог что-то там бормочет. Вместо слов у него из рта вылетают и разрываются, как пузыри, какие-то непонятные звуки. Он просит пить… Или говорит, что мне надо уходить?… Черт, дверца… Помялась… Заклинило. А другая? Скорее, скорее… Кажется, она весит три тонны. Воздух в лесу сырой, пахнет плесенью. Выстрел. Пуля просвистела в нескольких сантиметрах от его ноги. Бомбы исламистов, фараоны, грабители, камикадзе – весь мир ополчился против него. Некогда отвечать. Надо притаиться за деревом, в которое врезался джип. Пули летят с обеих сторон от ствола. Черт, черт, черт! У этих подонков автоматы. Трещат снаряды, царапающие крышу джипа, жалобно стонет спущенное колесо…
До ближайшего дерева пять метров. И еще пять до следующего. А там – укрытие: кусты, папоротники, стволы деревьев, сплетенные ветки. Это – единственный способ уйти. Его единственная надежда. Считай до трех. Один, два, тр… Ни хрена себе! Стреляют без остановки. Этим ублюдкам не жалко патронов, они хотят его непременно прикончить. Почему? За что? Он ничего им не сделал. Может, боятся, что он улизнет и донесет про них легионерам. Глупость, он понятия не имеет, где их искать. А если бы и знал, то не пошел бы стучать черным ангелам.
Ну вот, стрельба стихла… Два, три! Он бросается к кустам. Град пуль, громкие крики, суета, хруст сухих веток. Сейчас они окружат его. Была не была! Согнувшись пополам, Пиб рванул зигзагом в гущу леса. Пули срывают листья и ветви над его головой. Впереди еще несколько метров… Ему не хватает дыхания, в боку колет, ноги дрожат – он всегда проигрывал забеги, его опережало шесть-семь девчонок. Учитель по физкультуре ехидно замечал: кто побеждает в гонках на скорость, а кто – на выносливость. Пиб принадлежал ко вторым, хотя так и не смог понять, в чем между ними разница. Он знал лишь, что мальчишки над ним издевались, а девчонки – до чего же противные! – хихикали за его спиной. Он терпеть не мог бегать просто так. Что стало с его одноклассниками – с Пьер-Жаном, Андре, с остальными? Что им наплела классная, объясняя, почему его нет? Наверно, они решили, что он погиб при бомбежке? Пожалел ли его кто-нибудь?
Присев от страха, Пиб ныряет в кусты. Несется напролом, не обращая внимания на колючие ветки и широкие листья, хлещущие, как ремни, по лицу, шее и рукам. Он не оборачивается, чтобы не терять времени. Крики, выстрелы остаются позади, стихают, умолкают. Его сердце колотится как бешеное, кажется, что оно превратилось в стук. Он все дальше уходит в живой лабиринт. Он бежит, бежит, бежит, до тех пор пока не изнемогает от боли и усталости. Ему хочется одного – упасть у подножья искривленного дуба и разрыдаться.
Какая тут может быть осторожность!
Измотанный, он наконец уснул под огромным дольменом, который, судя по оставшимся вокруг кострищам, пластиковым пакетам и пустым банкам из-под пива, когда-то привлекал туристов. Его разбудили холод и сырость, идущие от камней.
Темноту не нарушал ни единый огонек, ни лунный луч, ни звезда в небе, ни мерцание в капле воды. Поначалу Пиб справлялся со страхом, думая о Стеф. Ему передалась ее отвратительная привычка все осмеивать, смотреть на любые обстоятельства спокойно и ясно. Стеф почти не приоткрыла своей тайны, даже прогуливаясь голышом в душевой общежития Южного Креста. Она пронеслась по жизни Пиба, и след ее простыл, но при этом продолжала жить в нем гораздо ощутимее, чем тени мамы и папы, Мари-Анн и Соль. Она не один раз говорила, что появляется, как только Пибу это необходимо. И вот теперь, когда ему это так нужно, ее нет.
В сумерках Пибу почудилось какое-то движение. Сперва он подумал, что дрожит от холода, но затем не мог не признать, что главной, если не единственной, причиной дрожи был страх. Какие-то сатанинские существа плясали, свистели, что-то бормотали вокруг него. Он пожалел, что не замаскировал ветками свое убежище, чтобы спрятаться от их глаз. О том, чтобы сейчас же отправиться на поиски более надежного пристанища, не могло быть и речи. Дольмен по крайней мере защищал его от дождя и порывов ветра. Сама идея идти в темноте приводила его в ужас. Ничего не оставалось, как пережидать до рассвета адский шабаш лесных бесов. Его тайное «я» нашептывало, что если он так боится, то ему не дожить до утра. Что дьявольских существ на самом деле нет, а сам он в них до конца не верит. Что тот, кто внушает ему такой ужас, простой обманщик, обыкновенное пугало. Нужно только его вытурить, выгнать из собственной души, и тут же наступит покой… Однако даже если допустить, что лесных существ на самом деле нет, то про диких зверей этого сказать нельзя. Волки, медведи, кабаны, львы, тигры являлись ему во сне, чтобы растерзать на куски. В школе некоторые учителя уверяли их, что хищники поселились в европейских лесах много веков назад, хотя священники и служители архангела Михаила утверждали обратное. Папа всегда соглашался с последними, потому что верования, в отличие от знаний, не меняются с течением времени. В телевизионных репортажах о животных доказывалось, что ни тигры, ни львы не водятся в Европе, но в прошлом веке во французских лесах и горах вновь развели медведей и волков – еще одна из многочисленных глупостей, допущенных правительством до эпохи архангела Михаила. Вот что происходит, если отвернуться от небесных законов: возврат к хаосу, к дикости. Опершись на камень, продрогший Пиб выставлял пистолет напоказ и целился в темноту, надеясь этим напугать притаившихся вокруг врагов. Он с грустью вспоминал о погребе в родном доме, о шумной возне родителей, о ровном сопении сестренки. Его глаза то и дело закрывались сами собой, как поломанные ставни, но он тут же вздрагивал и просыпался, заслышав какой-нибудь шорох или хруст. Пиб не сразу соображал, где он, а потом вспоминал, что попал в глубокое враждебное чрево. Тогда его захлестывало чувство одиночества, и он погружался на несколько мгновений в отчаяние и ужас, а затем его мысли растягивались, расплывались и улетучивались, глаза опять закрывались, голова склонялась, падала на грудь, и он с храпом окунался в безмятежные глубины подсознания.
