Юрий Корчевский - Рыцарь
Дорога подвела Алексея к Воину. Его приметили издалека – не каждый день к ним дружинники приезжают.
Ворота, несмотря на день, были заперты. Сверху, с деревянной башни, свесился гридь.
– Эй, земеля, отпирай! – остановил коня Алексей.
– Как ты меня назвал? – удивился гридь.
– Разве не слыхал никогда? Земляком!
– А ты из каких краёв будешь?
– Мы так и будем разговаривать через стену? Гонец я, письмо князя Владимира у меня! А ты меня перед воротами держишь, как смерда.
– Прости, сейчас открою.
Загремели засовы, одна воротина приоткрылась, и Алексей протиснулся в узкую щель.
– А что ворота заперты? День ведь!
– Так половцы по степи шастают, дозоры ихние.
– Князь половцев сильно побил у Переяслава, думаю, теперь не скоро сунутся.
– Это большими силами. А маленькие шайки постоянно подступают.
– К воеводе веди, мне письмо отдать надо.
Алексей спешился и повёл коня в поводу рядом с гридем.
– А Конрад где? Товарищ он мой.
– То-то я смотрю, лицо твоё мне знакомо. Это не про тебя ли мне рассказывали, как ты половцем переоделся и тебя со стены на верёвке спускали?
– Наболтали уже?
– Не без этого, – гридь посмотрел на Алексея уважительно.
Они подошли к воинской избе, Алексей привязал коня к коновязи.
Гридь завёл его в избу.
– Вот воевода сидит, а рядом с ним – товарищ твой.
Алексей подошёл, поздоровался и вытащил из-за пазухи послание князя:
– Князь Владимир письмо тебе шлёт.
Пока воевода послание читал, Алексей обнялся с Конрадом. Стиснули друга до хруста костей, охлопывали по плечам, по спине.
– Жив, чертяка! Что же ты даже весточки малой не пошлёшь?
– А сам?
– Заварушка у нас была, половцы к городу подступили. Однако князь с Божьей помощью войско половецкое разбил, а ханов Итларя и Китана убил. Потом в поход на земли половецкие ходили.
– Трофеев много взял? – ревниво спросил Конрад.
– Мне хватит.
– А у нас тут стычки постоянные. Войны нет, но и мира – тоже. В городке сидим, трофеев – никаких.
Воевода дочитал письмо, кивнул:
– Вы знакомцы давние?
– Почитай, полтора года, как знакомы, не в одном бою вместе участвовали.
– Тогда даю десятнику и тебе сегодня и завтра день отдыха. А послезавтра назад поедешь, с ответом для князя.
Друзья-товарищи направились в харчевню при постоялом дворе. За время пути Алексей проголодался, и какого-то разнообразия хотелось, разносолов. Пища для дружинников была хоть и сытной, но однообразной.
Взяли по жареной курочке, пирогов рыбных да кувшин пива.
Курица, жаренная на вертеле, с корочкой, исходила ароматным духом, сочилась каплями жира. Пироги с рыбой свежайшие: две реки Воин окружают, рыбка ещё утром в реке резвилась. И пиво с ледника, прохладное, язык пощипывает.
Накинулись на еду, как будто неделю не ели, а утолив первый голод, принялись за пиво. Благодать! Что может быть лучше застолья со старым знакомым, боевым товарищем. Ничто не сближает, не сплачивает так сильно, как пережитый совместно бой. Ярость битвы, кровь, опасность, ликование оттого, что уцелел, выжил.
– Рассказывай, как живёшь? – попросил Алексей.
– Лучше бы я рядовым гридем в Переяславе был, чем здесь десятником.
– Что так?
– Каждый день как на пороховой бочке.
Алексей кивнул, и вдруг осознал сказанное. Конрад – рыцарь, какой, к чёрту, порох в одиннадцатом веке? Если его и знали в эти времена, так только в Китае. Мысли лихорадочно заметались в его голове:
– Повтори, что ты сказал…
– Я и говорю: всё время стычки у нас, раненые едва ли не каждую неделю, не знаешь, кого и в караул ставить.
– Нет, не то. Ты в первый раз не так сказал, непонятно как-то.
Конрад усмехнулся, но в глазах его промелькнуло что-то странное, пожалуй, чувство собственного превосходства. Или после пива ему мерещится? Так они и выпили на двоих один кувшин всего. Правда, пиво крепкое, прозываемое олуем.
Заказали ещё еды и пива.
– Смотри, у меня денег мало, – предупредил Конрад.
– Я плачу, не печалься. Сегодня мы отдыхаем, и завтра тоже.
– Хвала Господу! А то каждый день на ремень.
Ну вот, опять. Так говорят в армии, но только в современной, когда идут в караул и вешают на плечо ремень винтовки или автомата. Неужели пиво так подействовало? Не замечал он раньше за Конрадом таких выражений. Только вот пословица есть: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».
Непоняток Алексей не любил и потому решил подпоить Конрада. Сам только пригубливал, а вот товарищу не забывал подливать в кружку пенного напитка. Не споить хотел – язык развязать. Неужели Конрад не тот, за кого себя выдаёт? Если судить по словечкам, которые у него выскочили, он жил гораздо в более поздние времена. Хм, как же он раньше не проговорился? Ведь в яме у половцев вместе сидели, вместе в Киевскую Русь шли. Если так, то он здорово умеет себя контролировать. Разговорить бы его ещё!
Однако Конрад, высосав изрядное количество крепкого пива, совсем окосел и клевал носом. Алексей подосадовал на себя – перестарался. Вроде и закуски было много, а вот поди ж ты!
Он расплатился за ужин, дал прислуге медяху, и они вдвоём под руки довели Конрада до воинской избы. Алексея и самого слегка покачивало от выпитого.
Они уложили десятника на топчан, который указали гриди:
– Его топчан!
Алексей улёгся на соседний – его хозяин сегодняшнюю ночь был в карауле – и мгновенно уснул.
Утром оба проснулись с тяжёлой головой и отёкшими веками:
– Что-то мне нехорошо! – заявил Конрад.
– Перепили мы вчера с тобой, брат.
– А разве мы братались? – удивился Конрад.
Обычай братания был у многих народов. Почти везде братались кровью, делая надрезы на руках.
Конрад повертел перед собой мощные руки, не обнаружил на коже порезов и удивлённо уставился на Алексея.
– Это я образно, иносказательно, – поспешил успокоить его Алексей. – Пошли лечиться.
– Чем?
– Горяченького супчика похлебаем – с потрошками, квашеной капусткой похрустим или рассольчика огуречного выпьем.
– Не могу.
– Пошли-пошли! Сам увидишь – полегчает.
– Странные у русских методы лечения. Ты же француз, а как быстро у них научился! И говоришь почти чисто.
– У меня способности к языкам, – Алексей сказал первое, что пришло ему на ум.
Он помог Конраду подняться, и они побрели во вчерашнюю харчевню – даже за стол тот же сели.
Прислуга тут же оказалась рядом.
– Что есть-пить будем?
– Сперва рассола, потом супчика с потрошками.
– Супчика нет, но есть шулюм из баранины.
– Неси! И про пироги не забудь, с вязигой.
Они выпили по кружке огуречного рассола и принялись за шулюм – бульон из баранины с мясом на косточках. Конрад вошёл в раж, и косточки так и хрустели у него на крепких зубах. Шулюм заедали пшеничными лепёшками.
После еды Конрад порозовел, глаза оживились, отёки под глазами заметно спали.
– И правда, помогло.
– Я же говорил! А теперь рассказывай.
– Не о чем рассказывать, новостей нет.
– Я не новости от тебя хочу услышать. Ты вчера, друг сердечный, в разговоре со мной две оговорочки допустил. Так вот, я знать хочу – кто ты на самом деле?
– Анри, ты же всё обо мне знаешь, – попытался увильнуть от ответа десятник.
– Ну да, всё! Только вчера ты про пороховую бочку сказал. А порох, если я не ошибаюсь, даже в Китае ещё не выдумали.
Конрад на мгновение замер, потом усмехнулся:
– Если ты о порохе знаешь, значит, ты тоже не тот, за кого себя выдаёшь? Или я не прав?
– Прав, лопни мои глаза! Но ведь я первый спросил!
– Ладно, не будем спорить. Мы не раз выручали друг друга в трудных ситуациях. Надеюсь, всё, что ты сейчас услышишь, умрёт вместе с тобой.
– Ты сомневаешься? Тогда молчи.
– Я раньше боялся открыться. Представь: рыцари, крестоносцы – и вдруг человек из другого времени! Сожгли бы на костре как порождение дьявола.
– Не исключено. Но я весь внимание.
– Меня на самом деле зовут Конрадом. И я действительно из Саксонии – теперь это земля в Германии. Не знаю, поверишь ли ты, но я очутился здесь, вернее, не совсем здесь и немного раньше, ещё до похода крестоносцев, два года назад. Жил себе в своём доме, по вечерам ходил пить пиво с друзьями, а потом началась война.
– Погоди, год-то какой был?
– Тысяча девятьсот сороковой. Сначала Франция пала, потом Польша. А через два года призвали меня. Мне посчастливилось: служил в Кёнигсберге, на зенитной батарее, дорос до ефрейтора. А потом – бомбёжка. Помню только вой бомб, вспышку и удар. Очнулся весь в крови, в изодранной форме – но уже в другом времени. Долго понять не мог, что со мной случилось, к людям с вопросами приставал. Меня сочли умалишённым, да я и сам так думать начал. Контузия, ранение – вот мозги набекрень и съехали.
– Крыша…
– При чём тут крыша?
– У нас говорят: «Крыша поехала». А в каком году это случилось?
– Девятнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Дату я точно запомнил.
