В. Бирюк - Прыщ
«Гоп-стоп. Мы подошли из-за угла…». И высунули кочергу…
Сзади раздался истошный вопль. Аж подпрыгнул. Пришлось возвращаться. За «отмычкой».
Княжна пыталась напрямик пройти сквозь стену подклета, сложенную из толстенных брёвен, и вопила.
«Ох, какая же ты шумная, неласковая, Стеноходка моя, стенолазка моя!»
От моего прикосновения в темноте подклети она увеличила громкость и попыталась вбиться в стену ещё глубже.
— Ты чего?
— Ва… ва… ва…
— Я знаю. Я — Ваня. А ты чего вопишь?
— Мы… мы… мы.
— Точно. Мы тут вдвоём. Кричишь-то чего?
— Мы… мыши…
И правда: что-то попискивало под ногами. Пожар… он же для всех обитателей. Типа: «Водяное перемирие» как в джунглях у Маугли. Тут где-то и тараканы должны спешно толпами эвакуироваться.
— Ну и что? Они же маленькие.
— Ва… ва… Ваня! Не бросай… не уходи… страшно-о-о-у-у…
Я чуть приобнял её. Она сразу переключилась со стенки на меня: прижалась, попыталась уцепиться, впихнуться, влезть с ногами…
— Тихо, малышка, тихо. Главное — спокойствие. Всё будет хорошо. Сейчас я тебя отсюда выведу, вот ручки развяжу, за плечики обниму и пойдём мы широкий двор, где почестный люд.
Её нешуточно колотило. Она пыталась глубоко вздохнуть, задержать дыхание. Но простейший метод не срабатывал, и она намертво вцепилась в мои плечи. Чуть слышно мычала сквозь плотно сцепленные зубы. А я гладил её по плечу, по спинке, мурчал успокаивающее на ухо. Потом приподнял ей лицо и мягко поцеловал в губы. Мягко, нежно. Чуть прикоснувшись…
Был риск, что она неконтролируемо вцепится зубами и… и моя морда лица резко поменяет рельеф. Обошлось. Через десяток секунд её губы вдруг обмякли. И раскрылись. И постепенно затихла дрожь по всему телу.
Она просто стояла рядом. Мягкая, послушная, безвольная, без… безвкусная? Никакая. Пустая. Это у неё такой приёмчик выработался по её княжнинской жизни? В первый раз, когда мы с ней… когда я её… Тогда был момент, когда вместо страстей жарких — она вдруг замерла. Просто пустая телесная оболочка. Притвориться мёртвым — довольно распространённая уловка в мире животных.
Я ухватил её за рукав и подвёл к щёлочке ворот. Там было видно ночное небо и кусок пустого двора.
— Я тебя из огня спас, от мышей сохранил, из полымя вынес. Теперь мы проковыряем тут дырку в сугробе, выберемся на двор. Ты бегом прыгаешь в сани, вместе со мной. И мы быстренько уезжаем к моей усадьбе.
Тяжёлый вздох со всхлипом, отрицательно мотает головой. Ну что опять не так?!
— Ты… У тебя ничего не выйдет. Княжон умыкать… брат пришлёт гридней… вас всех перережут. И меня… убьют или в монастырь… навечно.
А ведь и правда! Сказки о похищении принцесс — есть, а про княжон — нет. Похищали княгинь-вдов. Ту же Анну Ярославну — королеву Франции. Гориславич держал у себя вдову одного из сыновей Мономаха. Но воровать девиц из рода Рюрика… не слыхал.
— Ты, никак, решила, что я воспылал к тебе сумасшедшей страстью?! Зачем? Страсть я — уже. Там, у стеночки. Пылает тут не я — терем тысяцкого горит. А к моей усадьбе довезёшь по пути — мне по холоду мёрзнуть неохота. А то вишь — одежонка не по погоде.
Она ошарашенно смотрела на меня в темноте, пока я кружился перед ней, демонстрируя ограниченность своего гардероба, и напевал:
«Хороша я, хороша. Да плохо я одета. Никто замуж не берёт девушку за это».
— Ты… Ты больной?! Сумасшедший?!!
— Есть маленько.
А я псих, я дурной.
Поиграй хоть ты со мной.
— Но ты не боись, красная бесшапочка — я тебя не съем.
У неё заклинило мозг, и я смог заняться насущным. Проковырял кочергой снег с той стороны ворот, воротина подалась достаточно, чтобы пролезть. Княжна вылезла вслед за мной. Дальше полоса сугробов из серии «вам по пояс будет». Тыльная сторона терема. Слева пожар и общий крик, справа — торец здания. Во все стороны — снег.
— Ты чего трясёшься? Выбрались же.
— Х-холодно…
Факеншит! Босая, простоволосая, полуодетая… «самая великая княжна всея Руси» стоит на снегу и приплясывает от мороза. Сапожки… один, помнится, видел у той стеночки. Где я её коленку, как фуражку на локоть, задирал. Второй… наверное, когда на плече тащил, попой кверху. Моя вина. Э-эх, деваться некуда — вспомним молодость!
Подхватываю девушку под коленки, вскидываю на руки. Движение отработано ещё в первой жизни, ошибок не делаю.
— Держись крепче за шею, принцесса.
Она сперва ойкнула, дёрнулась оттолкнуть, потом несмело обняла. Потом… так это, крепенько уцепилась и прижалась.
Ну вот, обе стадии обработки «отмычки» пройдены. Теперь остаётся надеяться на её срабатывание.
Пробиваться через глубокий снег с юной, но уже не детской аристократкой на руках… Проваливаясь до… Ой-ёй! Что ж они у меня от холода подскакивают аж до горла…! Оставляя в снегу собственные сапоги. «И голой пяткой снег почуя…». Но я пёр напролом. Как атомный ледокол «Ваня». Вы когда-нибудь в гололёд бутылку водки роняли? — Вот и я никогда. И девушек — тоже. Только — на мягкое и тёплое.
Пёр-пёр и выпер. За углом была видна толпа народа, которая дружно, весело, с прибаутками и песнями, тушила пылающий терем. Не меньшая толпа народа не менее дружно наблюдала и обсуждала. А также выпивала и закусывала — столы-то на дворе стоят.
Как известно, пофигень-трава растёт на Руси повсеместно и изначально:
«И соседи тож не плачут, На завалинке судачат: «Хорошо горит! Примета! Значит, жарким будет лето».
Я не стал «судачить», а, прислушиваясь к хрустальному звону разных… частей своего маленького, но столь дорого мне тела, резвенькой рысцой устремился к саням, которые привезли гостей с Княжьего Городища.
Несколько возчиков, со вкусом комментировавших и солидно закусывавших действия добровольной пожарной дружины, вылупили глаза. Но княжна произвела мановение пальчиком. На её плечи мгновенно упала шуба, на мои — овчина, откуда-то образовались сапоги сорок последнего размера, и сани со мной и княжной выметнулись из ворот.
Следом что-то кричали и кто-то бежали. Сани резво проскочили одну улочку, другую, крутанулись на перекрёстке, вылетели к воротам моей усадьбы. Я только сжал ей напоследок совсем ледяную ладошку, подмигнул и выкатился из санок. Они сразу рванули.
Пугливо оглядываясь — а ну как кравчий и здесь засаду на меня устроил — заколотил в ворота. Бли-и-н… Да что они там?! Повымерли?!
Отворившееся окошко с бородатой мордой и обычным здешним приветствием:
— А вот мы тя ужо… Дурной головой да об дубовы воротá… - было озадачено уже привычной двенадцатиэтажной рифмованной конструкцией в моём исполнении.
На морде синхронно открылись глаза и рот. Постояли, радуя совершенством округлости своих очертаний. Задержка, вполне в рамках принятого в интернете, составила не более 3 секунд. Затем окошечко закрылось, а рот, судя по выражениям, доносившимся с той стороны — нет. Но немедленно раздался скрип снимаемого засова. Ну вот я и дома.
Дома — хорошо, дома — тепло, дома — безопасно. Дома был замученный Аким (в нижнем белье), взвинченный Яков с мечом на плече (в нижнем белье), зареванная красная Марьяша (тоже — в нижнем белье) и ещё куча обрадованного моим появлением народа (все — в нижнем белье). Баня была ещё теплая, туда мы все и переместились. Потому как:
«Хрустальный звон, хрустальный звон… Как много дум наводит он».
А уж какие даёт осложнения…!
Марьяшу, слава богу, в баню не пустили, поэтому я успел всего часа за два выслушать краткие отчёты своих домашних, обильно наполненные обычными «эта… ну… итить-ять… вот те крест святой…», и отдать необходимые распоряжения.
Повествования о собственных подвигах пришлось отложить до выхода на пенсию и написания мемуаров. Одна моя фраза:
— Свечку святому Глебу поставил. Особо вонькую. — вызвала такой поток вопросов, такую готовность немедленно экспериментально проверить… И со Святым Глебом, и со Святым Борисом, и, почему-то, со Святым Пантелеймоном. Кажется, D4 зашкаливает не только у меня. Или я инстинктивно таких подбираю?
Глава 300
Теперь — в свои покои. Переходим к… к следующей фигуре марлезонского балета. Па-де-де с подпрыгом на остреньком с горяченьким. Бумага — в стопочке, перо — очинено, чернила — налиты. Начали:
«+
Господину светлому князю Смоленскому Роману Ростиславовичу от боярского сына Ивана Рябины нижайший поклон.
Сим доношу до сведения твоей светлости, что…».
Как меня заколебал местный полуустав! Но скорописью… не поймут-с. Два часа, четыре варианта. Лишние — в печку, окончательный — переписать набело. Приличную одежду, чистую косынку на плешку, целые (наконец-то!) сапоги. Доспехи, оружие…? Если мне нужно железо, то можно и не ехать. Зеркало. Хорош? — Хорош. Экипаж к подъезду!
