Александр Мазин - Римский орел
— Варвар… — проворчал Максимин, с высоты своего башенного роста взирая на Черепанова. — Твой раб? Взгляд у него строптивый. Я бы такого раба для начала хорошенько отодрал плетьми.
— Он не раб, Максимин. — Гонорий положил руку на плечо Черепанова. — Он — рикс и мой друг. Кабы не он, проклятые германцы точно выпустили бы из меня кишки! Он, конечно, варвар, но его зовут Геннадий, он знает латынь и дерется как бешеный. И вываляет в пыли любого из твоих гвардейцев. Ставлю сотню динариев!
Великан оживился.
— Идет! — быстро сказал он. — Твоя сотня против… — Он запнулся. — Если он победит, я дам тебе первую когорту. А его сделаю кентурионом.
Плавт расхохотался.
— Когорту ты мне и так вернешь! — заявил он. — И я вижу, ты остался таким же жадным, Максимин. Ничего не изменилось, пока я отсутствовал!
— Не жадным, — великан ухмыльнулся, — практичным. Но с друзьями я щедр. Верно, Флор?
— Жалованье платишь в срок, — отозвался седой кавалерист. — Сколько я тебя знаю…
Геннадий огляделся. Вокруг теснились римские воины. В разнообразной одежде, в таких же разнообразных доспехах… Но тем не менее сразу было ясно, что они принадлежат к одной армии. И большинство — не последние в этой армии люди. Пока все они — чужие, незнакомые. Но пройдет какое-то время — и подполковник станет одним из них. Потому что не было случая, чтобы Геннадий Черепанов решил чего-то добиться — и не добился.
— Партокл! — Максимин хлопнул по плечу одного из своих телохранителей. — Скидывай железо. Будешь бороться с этим варваром. И смотри не опозорься!
— Не беспокойся, мой легат, — уверенно проговорил гвардеец, окинув взглядом Черепанова. — Я еще не забыл, как пахнет песок аквилейского цирка.
— Эй вы, ну-ка дайте им место! — бросил гигант, и плотно сгрудившаяся толпа каким-то чудесным образом раздалась в стороны. Оставшись, впрочем, такой же плотной.
— Давай, Череп, — вполголоса проговорил Гонорий, помогая другу разоблачаться, — вывози в пыли этого грека — и великий Максимин полюбит тебя от всей души. Но будь осторожен: этот муж семь лет назад был победителем на Играх в Сирмии.
— Понял, — тоже вполголоса ответил Геннадий. — Ничего, управлюсь.
Освобождаясь от доспехов, он без стеснения разглядывал будущего противника. Крепкий парень, без сомнения. И здоровенный: сантиметров на десять выше Черепанова и килограммов на семь-восемь тяжелее. Но Геннадий ни на секунду не усомнился, что сделает его в рукопашной. Вот если бы пришлось биться на мечах, тогда результат проблематичен…
Гвардеец Партокл скинул с себя тунику, оставшись в одной набедренной повязке. Мускулистый, подвижный, опасный…
Черепанов тоже стянул рубаху. Ага! Мускулатура летчика-космонавта тоже произвела на грека впечатление. Ну давай, братец…
В окружившей их компании воинов произошло некое движение: появился еще один старший, судя по форме, офицер.
— Аптус!
— Привет, Железный[80]!
— Успеете поговорить, — недовольно рыкнул Максимин, который пять минут назад сам посылал за кентурионом. — Эй вы, начинайте!
Мускулистый грек слегка пригнулся и мягко двинулся по кругу, присматриваясь, прикидывая, на что способен противник. Геннадий ничего не предпринимал, предоставив сопернику инициативу. Тем более что стиль боя, который он оттачивал последние пять лет, был построен именно на контратаках.
— Молнии Юпитера! И долго будете топтаться, как овцы в загоне? — недовольно прорычал Максимин.
Черепанов приказ проигнорировал: в конце концов, гигант командующий пока еще не был его начальником.
А вот грек бросился вперед… И, перелетев через спину Черепанова, приземлился на четыре точки.
Зрители одобрительно взревели. Грек подскочил, словно подброшенный пружиной. Профи. Сразу сообразил, что падение — не досадная случайность, а хитрый прием, примененный варваром.
— Эй, Партокл! Раз — и на четырех! — крикнул кто-то. — Что с тобой? Репетируешь роль лягушки?
Грек не отреагировал. Он и впрямь был профи и игнорировал заводящие реплики. Опять соперники закружили по импровизированной арене, присматриваясь и выжидая. Убедившись, что варвар — не деревенский увалень, ставленник Максимина поменял тактику. Попытался пнуть его ногой в живот. Ловко, но примитивно. Геннадий сблокировал и попытался произвести захват… Но теперь уже он недооценил соперника.
Грек вывернулся, ударил локтем, перехватил руку Геннадия, зажал ее под мышкой, одновременно зацепил ногу подполковнику и надавил, пытаясь опрокинуть летчика на спину, почувствовал, что его противник падает, испытал мгновенное ликование…
В следующий момент нога «варвара» уперлась ему в пах, Партокл испытал весьма неприятное ощущение, а в следующий миг, описав короткую дугу, приложился о землю… Но несмотря ни на что, успел все-таки прижать подбородок к груди и не дать захватить шею.
Черепанов мужество и мастерство противника оценил. И отдал ему должное, что, впрочем, не помешало Геннадию вдавить большой палец в болевую точку на шее грека. И осуществить захват секундой позже. В партере у его противника было даже меньше шансов, чем в стойке.
Никто не пытался вмешаться и разнять их, но когда грек перестал трепыхаться, Черепанов сам отпустил его и даже помог подняться, а потом поглядел на Максимина: насколько тот огорчен проигрышем своего ставленника?
Нисколько не огорчен.
— Отлично, варвар! Как там тебя зовут?
— Геннадий, — ответил подполковник. И добавил, помедлив: — Череп.
Собственное прозвище ему не нравилось. Старые воспоминания. Его еще в школе пытались дразнить Черепом. С первого класса. Но в школе не прижилось. Хотя Генка Черепанов неизменно отзывался на эту кличку. Кулаком по носу. А вот здешняя публика считала такое прозвище крутым…
— Череп! — подхватил Гонорий. — Ему это подходит, верно, Максимин?
— Прямо в цель! — согласился гигант легат. — Но не думаю, чтобы ты, Череп, мог так же бросить меня!
— Пожалуй, — согласился Черепанов, глядя снизу вверх на великана и не испытывая никакого желания бороться еще и с ним. Конечно, тот уже далеко не молод, но состязаться с этакой громадиной… Примерно как бороться с Медным Всадником.
Максимин расхохотался. Он был доволен.
И тут где-то рядом хрипло взревела труба.
— Обед! — сказал кто-то рядом.
— Пир! — возразил Максимин. — В честь возвращения моего старого товарища Гонория Плавта Аптуса. И в честь нашего нового друга кентуриона Геннадия Черепа! Феррат, найди кого-нибудь из моих трибунов и распорядись от моего имени! И позаботься о квартете арфисток персонально для приапа старины Аптуса. Ты ведь не изменил своим склонностям, Гонорий?
— Ничуть! — Плавт улыбнулся. — Это только ты, Максимин, сердишься, когда тебе предлагают много женщин!
Тут все окружающие, кроме Черепанова, жизнерадостно захохотали. Вероятно, это была какая-то старинная и всем известная шутка[81].
Глава девятая
Командующий Гай Юлий Вер Максимин в кругу друзей
Обедали — вернее, пировали — не в шатре Максимина, а на свежем воздухе. Черепанова командующий особо отметил: предоставил место на собственном ложе, по правую руку от Плавта. А самого Плавта легат «уложил» справа от себя.
Торжественный обед, участники которого пребывают в горизонтальном положении… М-да. Где-нибудь на загородной даче, после баньки — еще ладно. Это еще Черепанов мог воспринять. Но официальный обед…
Черепанов считал, что русские многое переняли от римлян. Наследники, как-никак. «Два Рима падеши, третий стоит, четвертому не быть». Правда, в двадцатом веке и Третий Рим приказал долго жить. Один орел двуглавый только и остался от великой империи. Но черепановские предки в этом самом Третьем Риме жили. Однако, располагаясь за пиршественными столами строго по старшинству, сидели, а не лежали.
Было в этом «возлежании» что-то излишне интимное.
«Ничего, — подумал Геннадий. — Привыкну».
Тем более что кушанья на столе — отменные. Правда, соусы незнакомые и чертовски не хватало родимой сорокаградусной.
Опрокинуть бы сейчас стопочку водочки! Да под огурчик или грибок солененький. Да под хороший тост…
С тостами дело обстояло так себе. Застольные речи поражали однообразием, поскольку представляли собой исключительно здравицы хозяину. Иногда стихотворные. Иногда чередовавшиеся с похвалами хозяйскому хлебосольству. И пожеланиями, чтобы сын легата унаследовал славу отца.
Одним словом, грубая лесть чередовалась с очень грубой. В стихах или прозе — невелика разница. Но Максимин проглатывал похвалы легко и охотно. Привычно. И ораторствовал за столом тоже в основном он. И в основном о себе. О собственной доблести. О славных эпизодах своей биографии. Присутствующие же внимали, хотя наверняка знали эти истории наизусть. Причем Черепанов сразу понял: все эти хвалы и почтительное внимание — не лицемерие: все эти люди, высшие офицеры, настоящие боевые офицеры, не штабная шушера, слушали своего командующего с настоящим вниманием. И не потому, что тот был неплохим рассказчиком — хотя он действительно был неплохим рассказчиком. Во всем, что говорил и что делал этот великолепный гигант, чувствовалась харизма победителя. Так талант великого актера наполняет бездарные стихи, заставляя видеть в них нечто большее, чем банальный набор слов. И так же, как у великого актера, у Максимина был свой набор лучших историй, а то, что истории эти рассказывались уже в сотый раз, только придавало им вкуса. Соратники сами провоцировали легата на исполнение любимых «номеров». Это был «театр одного великого актера». Ну, может, не совсем актера, но, несомненно, великого.
