Александр Афанасьев - Наступление ч. 3 (СИ)
— Тебе лучше не знать — повторил отец
— Ты что, вольтанутый!? Завтра нас вырежут, не они так свои! Говори!
— Скажу — отец вдруг успокоился — скажу. Ты прав, наверное… сын. Ты знаешь, у нас так не принято. Помнишь… Мирзу.
Председатель вдруг опустил седую голову и… заплакал.
Ташкент
Три года назад
Беда не приходит одна…
Председатель колхоза имена Ленина, депутат Верховного совета Узбекской ССР Ибрагим Юсупович Магомедов остановил свою волгу возле республиканского военкомата, хлопнул дверью. Побежал… потом вернулся, схватил с заднего сидения сверток. К свертке был бакшиш, подарок… нехорошо без подарка ходить к людям…
Была бы возможность — перевернул бы все. Себя бы убил, только бы не допустить такого. Акил… господи, так пусть бы Мирза как Акил в бандиты пошел, пусть бы он человека убил — только не такое, только не…
Плен.
Акила они упустили. Первенец в семье, сразу мальчик… наверное наказывали мало, пороть надо было как сидорову козу. Когда связался в бандитами, как сумел. Ведь даже школу хорошо закончил. А Мирза наоборот — ну не дал Аллах человеку ума и таланта, но зато послушный, работящий, честный. То, что Акил за десять минут выучит — он час будет сидеть, но тоже выучит. Акил в бандиты пошел, Мирза — в армию.
В Афганистан.
В республиканском военкомате поседевшего за полгода председателя знали многие. Отходили с дороги с молчаливым сочувствием, так бывает, когда люди даже смотреть боятся на убитого горем человека, не могут смотреть, потому что и свою толику вины чувствуют. А как не чувствовать… они пацанов и отправляют туда.
Военкомом республиканским был русский, назначили его на должность, в молодости служил здесь, в ТуркВО, потом в Сибирь загнали, к ракетам, при увольнении квартира в любом городе — почему то выбрал Ташкент. Седой, усатый, с изборожденными шрамами лицом. Магомедов сердцем чувствовал, что военком не прикидывается — ему было и стыдно и больно за то, что происходит, вот только ему от этого легче не было. Сын его — как был в плену, так и оставался там.
Пропустили без очереди, адъютант шикнул на кого-то, предупредительно открыл дверь. Военком встал из-за стола
— Ибрагим Юсупович…
Председатель шагнул к столу, положил на стол сверток
— Уберите — сказал военком
— Только из уважения. Свежее все, ханум обед приготовит
— Ханум на базаре купит. Уберите.
Председатель неловко смахнул сверток со стола, примостил на стуле рядом с собой
— Что?
Военком покачал головой
— Я звонил в Москву. В иностранной печати прошла информация о том, что он жив. В плену у Хекматьяра, в Пакистане.
— Кто он такой?
— Хекматьяр — бандит. Агент американской разведки. Душман. Самый сильный.
— А… обменять.
Военком покачал головой
— Не все так просто. Если будет возможность обменять — конечно, обменяют. Но у нас — обменный фонд редко бывает. Кто из главарей — так тех живыми не взять, волки еще те. На мелкоту — обмена не будет.
— Не можете, значит…
Военком набычился
— Что можем — делаем. Что могу — я лично делаю. У меня там в штабе армии однокашник служит, считай, из одной тарелки в училище ели. Я ему уже позвонил. Что сможет — сделает. Крепитесь, Ибрагим Юсупович. Раз жив — шанс есть, если сразу не убили — наверное, когда-то вернут…
Окликнули на выходе, на стоянке — он только машину открыл. Сверток выбросил в мусорное ведро.
— Ибрагим Юсупович…
Председатель обернулся — из соседней шоколадного цвета шестерки мерзко скалилась фиксатая, улыбающаяся рожа. Киргиз! У киргизов с узбеками испокон века плохие отношения были, в свое время вместе, в одной республике пожили, потом разделили, слава Богу. Когда объединяли — Ташкент, он же русским городом был, цивилизованным, русский форпост в Средней Азии, в Туркестане, с законами, с магазинами, со всем. А киргизы — они же кочевники, совсем дикие были. И теперь… в республике черти что творится, имя главного бандита, контролирующего республику, знает каждый пацан, первого секретаря партии пристрелили на даче[56], по всей республике мафия. Эти… понятно, откуда, из Оша. Век бы не видеть.
— Пошли вон! — сухо сказал председатель, садясь в машину.
На колени спланировала фотографическая карточка.
— Езжай за нами. Базар есть.
Встретились в ресторане гостиницы Ташкент. Популярное тогда было местечко, цены не ниже московских, оркестр, женщины. Принимали чеки, доллары, афошки[57] — ну, а если ни того, ни другого, ни третьего не нашлось, то можно и рубли. Тут же меняли — только знать, к кому подсесть и что сказать. Тут же меняли и чеки… могли прямо в туалете ограбить и убить — темное место, в общем, было. Крутилось тут все на деньгах воинов — интернационалистов. Приезжали — с полными карманами, из Ташкента уезжали с пустыми — только не зевай.
Бабай сидел в отдельном кабинете, рядом с ним еще один человек — русский. Ели плов.
— Доброго здоровья, Ибрагим Юсупович… — издевательски сказал Бабай, кривя губы в тонкой, как бритва улыбке — милости простим к нашему достархану.
Бабая председатель знал — полгода назад объявился. Предложил сеять коноплю на колхозных полях и мак, доходы обещал — в месяц по Волге покупать можно, при том, что Волга стоит примерно десять госцен — сто двадцать тысяч рублей. Председатель кликнул верных людей, приказал проводить гостей, и больше сюда не пускать. Он знал край и не падал. Бабай был из Оша, смотрящий… сам главпахан республики жил не в Оше, на берегу Иссык-Куля жил, под него был выделен один из этажей какого-то санатория, там — тысяча и одна ночь. Об этом все знали и никто ничего не делал… говорили, что первый секретарь республики туда с докладом ездит. Говорили, что на Иссык-Куле есть место, где через воду видны трупы, сброшенные туда с привязанной к ногам металлической чушкой. Да много чего говорили.
Председатель сел за стол, выжидающе глянул на Бабая. Тот, родившийся в нищей деревушке — подчеркнуто медлил, взял грязными пальцами комок риса с морковью и отправил себе в рот. Наслаждался моментом.
А председателю начать разговор первым — не позволяли правила. Даже если речь шла о родном сыне.
— Слышал про твою беду, Ибрагим Юсупович… — наконец сказал Бабай, вытирая рукавом сальные от бараньего жира губы — большая беда…
— Твой пехлеван бросил мне на колени фотокарточку с моим сыном… — сказал председатель, стараясь держать голос ровно — что это значит?
Бабай захватил новую порцию риса, уже остывшего — видимо, ждали его, успел остыть но ест, давится. Второй — при костюме — сидел как священник в борделе. Не ел.
— Это значит то, что твой сын передает тебе привет, только и всего.
И тут председатель не выдержал. Он, глава одного из самых успешных хозяйств в Узбекской ССР — встал на колени, пополз к ублюдку, в два раза моложе себя, орошая одеяло, на котором был достархан, жгучими, злыми слезами.
— Аллахом прошу, Бабай-устаз, знаю, что ты не коммунист. Помоги. Все отдам, машину отдам, дом отдам, последнее с себя сниму и отдам. Только помоги… выручи. Вот, на… больше нет с собой, поехали домой, там… золото…
Бабай отодвинул фиолетовую пачку двадцатипятирублевок. Самая, кстати, ходовая купюра здесь — на более крупные ОБХСС внимание обращает. Большие люди ее так и носят в карманах — пачками.
— Что ты, Ибрагим- устаз… — сказал он, отодвигая пачку с каким-то странным выражением на лице — забери, не нужны мне твои деньги. Мне вообще деньги не нужны. И потом — какой я устаз[58]? Я сопляк, ты же сам меня так называл. Помнишь?
— Ну, убей меня! Убей, если хочешь! Убей, а Мирзу верни! Он же младше тебя, он же пацан еще, пацан неразумный.
— Забери! — вдруг холодно и страшно сказал Бабай
Таким тоном мог говорить только бай — со своими рабами. Председатель, которого как холодной водой окатило — забрал пачку.
— Сына вернуть хочешь?
— Только скажи Бабай… Только скажи.
Председателя больше не было. Депутата Верховного совета больше не было. Мужчины больше не было. Это только так кажется, что встать на колени перед врагом просто — встал, потом снова на ноги поднялся. На самом деле, если человек встал на колени перед врагом и сказал — я отдам тебе все, что хочешь — он уже сломался. Он уже не будет больше баем, в душе он так и будет рабом.
— Сын твой жив. В Пакистане находится…
Председатель жадно ловил каждое слово
— Есть там у меня друзья. Могу попросить за него.
— Аллаха буду молить, Бабай. Только скажи, что надо.
— Что надо? Ну… я тебе говорил, дорогой, что надо ты послушать не хотел. Теперь — послушаешь а?
Председатель кивнул головой
— Да
— Вот и хорошо. А то… пошел вон… не задерживайся… сто восьмой номер, короче. А деньги — убери, дорогой. Мы деньги не забираем, мы деньги даем. Хотя… Если захочешь, Мирзе можешь деньги послать. Не сейчас… потом. И карточку тебе пришлю. С письмом. Понял? Вставай с ног, Ибрагим-апа, не позорься.
