Александр Мазин - Танец волка
Похоже, в списке приоритетов конунга дочь стояла где-то между любимым волкодавом и вечерней порцией пива.
Впрочем, по местным меркам, девушка была весьма симпатична. Глаза синие, волосы светлые до белизны, щеки румяные. Телосложение… Пожалуй, на такую грудь можно было спокойно складывать не слишком большие подарки.
Я бы сразу после церемонии знакомства выкинул девушку из головы, но тут за моей спиной громко засопел побратим. Я покосился на Свартхёвди и понял: храбрый берсерк поражен в самое… ну назовем это сердцем.
– Какая красавица! – хрипло прорычал Медвежонок и облизнулся. Перехватил предназначенный мне кубок, осушил и в задумчивости смял его в кулаке. Кубок, замечу, был из бронзы, а не из олова.
Очаровательная Фрейдис вертела блондинистой головкой и непринужденно вела беседу сразу с тремя соседками, одной из которых была моя Гудрун.
Свартхёвди не сводил очарованного взгляда. Что, впрочем, не мешало ему сметать со стола хавчик и, не переставая, работать челюстями.
Этак с четверть часа мой побратим набивал желудок, потом решил перейти к активным действиям.
– Я пошел, – сообщил Медвежонок, выбираясь из-за стола.
Я поймал его за рукав.
– Брат, не увлекайся! Она – дочь конунга…
– Иди к воронам! – буркнул Медвежонок, освободил руку и направился… Нет, не к Фрейдис, а к Тьёдару, которого поместили с «младшей дружиной».
Общались они недолго, после чего Певец, с видимой неохотой, покинул свое место и двинул к своим вещичкам, а точнее – к музыкальной доске со струнами, а Свартхёвди вернулся, плюхнулся на скамью, сцапал мое пиво, опростал кружку в пасть и, довольно хрюкнув, изрек:
– Ты прав, Черноголовый. Она – дочь конунга. Такую не завалишь в уголке. К ней требуется особый подход. И он у меня есть!
Я понял, что он имеет в виду, когда «особый подход» вышел на середину зала, позванивая струнами, а когда заинтересованный народ притих, громогласно объявил:
– Драпа о Волке и Медведе!
И забренчал. И запел. С каким бы удовольствием я запустил в него чем-нибудь тяжелым…
Но, боюсь, братишка никогда бы мне этого не простил. Вон как его глазенки-то замаслились. Таким, как он, огонь и вода – нипочем. А вот в медных трубах он застрял капитально.
Гости, однако, прониклись. Слушали скандинавское народное творчество со всем вниманием, доступным жрущей и пьющей ораве. Внимали, короче. И на нас косяки кидали. Все. Даже Гудрун, солнышко мое, постреливала в мою сторону глазками… Ласково-ласково… Так, что хотелось забить на все некультурное общество и увести ее… куда-нибудь туда, где общества нет.
Но я отвлекся. Драпа, как я уже говорил, получилась длинная. И во всё время ее исполнения никто шумно не кушал, не бил по твердому и даже рыгали аккуратно, не перебивая. Вот она, сила искусства.
А главное, успех – полный. Свартхёвди своего добился. Теперь уже Фрейдис откровенно пялилась на моего побратима. Вот он, легендарный отныне Медведь!
Гудрун, девочка моя, женский стол покинула и перебралась к нам, на «королевскую» лавку. Ручку на меня возложила. Со значением. «Мое». Так, на всякий случай, чтобы никто не покусился.
Хальфдан-конунг в лучших конунговских традициях певцу денег заслал. И намекнул: не худо бы и о нем, Хальфдане Черном, что-то такое изобразить. Как-никак, много славных деяний совершил конунг Вестфольда и окрестностей.
А теперь – на бис.
Слава Богу, после второго исполнения драпы кровь в жилах храбрых викингов вскипела, и началась… Назовем это пляской, хотя, по-моему, это было больше похоже на соревнование, кто выше подпрыгнет или громче топнет. Музыка тоже соответствовала: дудки и барабаны гремели и гудели, добавляя хаоса в общий бедлам.
Захватывающий процесс, одним словом. Даже солист Тьёдар отложил свою музыкальную доску (один фиг, ничего не слышно) и присоединился к плясунам.
Танец викингов – это впечатляет. Грозное зрелище. Так и хочется набрать дистанцию и щитом прикрыться.
Пляшут. Медвежонок – зажигает. Вертится волчком, подпрыгивает на полметра…
С ним конкурирует Красный Лис. Ах какая пластика! Какая организация движений! А почему бы и нет? Красный Лис – самый крутой в своей команде ирландских душегубов. Делает фирменную ирландскую «стойку на копье», это которая «прыжок лосося через перекат» называется, даже лучше, чем его виртуоз-кормчий.
«Прыжок лосося» по-ирландски – это такая фигня, которую, если не увидишь – не представишь. Разбегаешься, упираешь пятку копья в землю и толчком выбрасываешь себя вверх, как прыгун с шестом… Только тебе надо не высоту взять, а преодолеть препятствие в виде вооруженного противника. Или строя противников. И не плюхнуться потом на мягкое с довольным видом, а вступить в бой раньше, чем этот самый противник начнет фаршировать тебя железом. Сам я такой прыжок пока не освоил, хотя очень старался. То ли силы не хватало, то ли отмороженности. Пусть с координацией у меня замечательно, но я слишком хорошо понимал, что будет, если, скажем, нога оступится или рука соскользнет и мой любимый организм наденется на острие. И это притом, что я отрабатывал базовый, так сказать, вариант. А старина Лис делает «прыжок лосося» практически без разбега, да еще на вертикальном копье выходит в стойку на руках. И после прыжка предмет не роняет, а сразу пускает в дело.
Вот уже и сам конунг не выдержал. Рявкнул и махнул в толпу. Спляшем, братва, так, чтобы цвирги на нижнем этаже мироздания попросыпались.
Я глянул на Фрейдис. Та вся изъерзалась на своей «девичьей» скамье. Так и хочется бедняжке кинуться в общее веселье.
Не по чину. Дочери конунгов – не сыновья. Дипломатический товар. Им статус ронять нельзя.
Ай да Свартхёвди! Ухитрился доплясать до цели, вывалился из толпы чуть ли не на колени Фрейдис…
И тут же принял пивной ковш. И тут же впился в губы… Гостевой ритуал… Но не к месту и не ко времени. А по фиг! Всё равно никто не смотрит, не видит. Кроме меня. Ох и нарвется мой побратим… И я вместе с ним за компанию.
А что это мы такое ручкой делаем?
– Гудрун, ласковая моя! Мы же не…
– И что? Какой ты стыдливый, мой Волк!
А и ладно! Никто не увидит, никто не услышит. Последнее – уж точно. Рев стоит – как от взлетающего самолета. Гудрун увлекает меня за опорные столбы, в какую-то кладовку и тянет завязки штанов, не дожидаясь даже, пока я избавлюсь от боевого пояса…
В далеком будущем это назвали бы оргией или типа того. Но здесь – другие правила. Может, потому, что меньше отдельных помещений, может… Да какая разница мне, кто и что там делает, на соседней лавке? Для нас не существует ничего, кроме нас. Мы вместе… Мы вместе! Я осознаю это каждым движением, каждым толчком, который распластывает нас друг о друга. Мы вместе! Я целую ее. Так крепко, что ей не вдохнуть… Нам не хватает воздуха, но так – еще острее! Зачем мне воздух, если я вдыхаю ее крик… Ничего не вижу, ничего, совсем ничего не контролирую… Меня вообще нет… Нет!
Приходим в себя, обнаружив, что свалились с лавки. Не расцепляясь. Гудрун хохочет. Я – тоже.
Рядом тоже кто-то начинает ржать. Сиплым басом. И еще…
Мы разлепляемся… Блин, ну и холодрыга! А Гудрун хоть бы что! Я наклоняюсь, кусаю ее за скукожившийся, очень твердый сосок…
– Хочешь? – Она с готовностью приникает ко мне.
Душно, дымно, холодно, вдобавок горелым жиром воняет… Но, черт меня забери, для нас сейчас это самое лучшее место в мире.
– А ты?
– Да-а-а… – тянет она с хрипотцой. – Пить.
– Если ты меня отпустишь, я что-нибудь найду.
И я нахожу. Кувшин парного козьего молока. И еще кое-что. Вернее, кое-кого.
Ошибиться невозможно. Мой побратим Свартхёвди. Дрыхнет, завернувшись в черную шкуру. Под шкурой на нем – ничего. Из одежды – ничего. А так – есть. Уютно устроившаяся на татуированной груди светлокудрая вестфольдская красавица Фрейдис, дочь Хальфдана.
Ну твою ж мать!
На следующее утро у нас состоялся серьезный разговор.
– Ты, вообще, думаешь или нет? – поинтересовался я. – Ты совсем спятил? Почему из всех девок Упплёнда ты выбрал одну-единственную дочь конунга?
– Она – не единственная дочь, – ухмыльнулся Медвежонок. Вид у него был – как у кота, дожравшего хозяйскую сметану за три секунды до того, как хозяйка обернулась. – У Хальфдана есть еще две, но одна – замужем, а вторая еще не вошла в возраст.
Ценнейшие сведения, блин!
– Как ты думаешь, что скажет Хальфдан, когда узнает, что какой-то там безродный сёлундский берсерк, которому он дал приют на зиму, задирал подол его дочери?
– Я – не безродный! – возразил Свартхёвди. – Да какая тебе разница, что он скажет?
Тут Медвежонок от избытка чувств запрыгнул на поленницу, которая тут же развалилась под его тяжестью прямо на меня.
Впрочем, я успел увернуться, а Медвежонок – спрыгнуть.
