Василий Звягинцев - Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою
— Вы шутите или что? — окончательно перешёл на равную ногу журналист. — Я, клянусь вам, Вадима Ляхова давно знаю, и с «братцем» его встречался как-то, и разговоры мы очень… неординарные вели. И за вчерашний день и половину ночи я, считай, ни одного слова не пропустил, что при мне, пусть и не для меня, произносились. Диктофона нет, так и без него здесь, — он постучал себя пальцем по лбу, — всё как надо зафиксировано. Если не всегда дословно, то по смыслу — тик в тик. А выводы я делать умею. Никто нас с вами отсюда не выпустит.
— Да неужели?
— В нынешнем качестве — ни за что! — Голос и выражение лица Воловича свидетельствовали о его глубочайшей убеждённости в своих словах. — Кому и зачем это нужно? Вы разве не поняли до сих пор — мы имеем дело со всемирным заговором…
— Надеюсь — не сионистским?
— Да оставьте вы своё благодушие! Они же все инопланетяне, как вы ещё не догадались? И то, что вчера устроено было — классная инсценировка, только чтобы нас с вами в безвыходное положение поставить и перевербовать, заставить под свою дудку плясать.
— Ну, вам не привыкать, не понимаю, почему эта тема вообще вас волнует, — глаза Президента сузились, тон стал жёстким да ещё и слегка презрительным. — А за себя я как-нибудь сам отвечу. Боюсь, что та часть тела, куда вас ранили, играет непропорционально большую роль в ваших мыслительных процессах…
— Вот! — с горечью провозгласил Волович. — Даже здесь вы не желаете прислушаться к голосу разума. Никогда не хотели, а если бы с самого начала следовали моим советам и рекомендациям! Я сколько тонн бумаги извёл, чтобы донести до вас простейшие, самоочевидные истины… Вы же как упёрлись в свою «суверенную демократию»… Вот теперь получите настоящую самодержавную диктатуру, в свою очередь пляшущую под чужую дудку.
Президент подумал, что память у журналиста, возможно, действительно диктофонного типа, но вот остальные составляющие личности вызывают сомнение. Если его от ста грамм так ведёт… Впрочем, это может быть и игрой с пока неясной целью.
— Я думаю, для начала знакомства мы обменялись достаточным количеством взаимополезных мыслей, — несколько чопорно, при этом глядя не на Воловича, а в окно, где блёклые утренние тона небосвода наливались полноценной синевой, сказал Президент. При этом он вдумчиво, со вкусом затягивался чуть кружащим голову дымом и с сожалением посматривал краем глаза, как быстро растёт столбик пепла, а огонёк приближается к фильтру.
— Не хотите слушать голос истины и разума, — с надрывом в голосе произнёс Волович.
— Вы знаете — действительно не хочу, — радуясь, что не нужно сейчас играть словами, произнося то, что требуется моментом и маскируя истинные мысли, ответил Президент. — За время своей нынешней службы я выслушал столько всяких глупостей, сколько не слышал от студентов на зачётах и экзаменах за десять лет преподавания. Так что можете считать — лимит исчерпан. Ложитесь лучше отдыхать. Думаю, скоро вам предстоит перевязка и какие-то ещё малоприятные процедуры. Продолжим как-нибудь позже…
Он вышел из кабинета и направился в кухню, откуда слышались соответствующие времени и месту звуки. Там он увидел Герту, одетую весьма по-домашнему и выглядящую совсем не воинственно. Она не рассчитывала встретить так рано кого-нибудь из своих высокопоставленных гостей и подопечных, оттого не стала наряжаться и, тем более, краситься. Умылась, причесалась, накинула лёгкий халатик неброской расцветки, именно чтобы только не совсем уже голой по дому расхаживать. Очень даже просто и располагающе. Он даже удивился слегка.
— Завтракать будете? — спросила девушка. — Что-то ты вы рановато поднялись. Народ точно до обеда спать собрался.
— Не имею привычки. По мне — с шести до девяти утра самое лучшее время. Особенно — на природе.
— А мне — всё равно, — баронесса поджаривала гренки и одновременно следила, чтобы кофе не убежал. — У нас ещё с училища (так она для простоты и понятности назвала свой интернат на Таорэре-Валгалле) у всех часы на двадцать четыре деления.
— Как у подводников?
— Правильно. И у полярников тоже. Вам что ещё приготовить, вы как вообще завтракаете? Могу яичницу с беконом, если по-американски, или…
— Предпочитаю по-французски. Чашку кофе, круассан или вашу гренку — и хватит. Нагуляю аппетит, где-нибудь в городе перекушу…
Сказал — и насторожился. Что ответит грозная воительница, прикинувшаяся феей домашнего очага?
— Вы в город собрались? — без особого интереса спросила Герта, лёгким движением руки убирая упавшую на глаза прядь волос. — Один?
— Именно что один. Обожаю рано утром выйти в незнакомый город и без всякой цели бродить по улицам, смотреть, слушать…
— Разве для вас Москва — незнакомый?
— Более чем какой-то другой. Топография центра почти та же, а в остальном… Вчера я в этом убедился, жаль, что вы меня слишком плотно опекали. Сейчас хочу побродить сам по себе, осмыслить впечатления…
Закончив кормить гостя, Герта профессионально, как официантка со стажем, убрала со стола, и пока Президент закуривал теперь уже законную, после завтрака, сигарету, выскользнула за дверь. Он с интересом и некоторым внутренним напряжением ждал, кто появится вместе с ней или вместо неё, какими доводами станет убеждать отказаться от своего замысла. Однако девушка вернулась одна, но не с пустыми руками, а с небольшой кожаной сумкой. Здесь такие многие мужчины носят на плече.
— Вот, возьмите, — протянула девушка предмет, внешне не отличающийся от пачки довольно крепких, без фильтра, сигарет «Друг». Красный твёрдый картон, тиснёное золотом изображение головы немецкой овчарки. — Это переговорное устройство. Сотовых телефонов здесь пока не существует, может, вскоре с вашей помощью появятся. Но это километров на сто уверенно работает. Если слой Хэвисайда[65] в порядке. Нажимаете вот здесь и говорите. Либо я, либо полковник Ляхов сразу ответим. Желательно это делать не на глазах местного населения, здесь говорящий в пространство человек вызывает недоумение. Кроме того — изделие секретное. И вот ещё ваш парабеллум, — она вынула из сумки президентский «08». — Возьмёте? У нас уважающие себя мужчины без оружия не ходят.
— Ляхов говорил, что здесь совершенно безопасно…
— Потому и безопасно. Д`Артаньян, к примеру, где-нибудь без шпаги появлялся? Без штанов, кажется, было, но без шпаги? И не потому, что уличных хулиганов или ночных грабителей боялся. Личное оружие — определяющий атрибут свободного человека и степени свободы общества.
— Интересная у вас точка зрения. И как же я, допустим, свой пистолет носить должен?
— Да как хотите. Можно в наплечной кобуре, можно в поясной или просто в кармане. Конечно, если «ноль восьмой» для вас тяжёл, могу маленький «Вальтер» или отечественный «Стрелец» принести.
— Нет уж, спасибо, Герта. На первый случай я в новый для себя город лучше так, налегке прогуляюсь. Тем более — звание «свободного человека» ещё ведь заслужить надо…
— Ну, воля ваша. Надеюсь, вы в городе не заблудитесь. Если что потребуется — к любому городовому обращайтесь. Или сам поможет, или подскажет. А вообще лучше сразу нам звоните. Вас к обеду ждать?
— Это когда примерно?
— Наверное, около четырнадцати…
— Постараюсь быть.
Он направился в прихожую, но Герта его окликнула.
— Подождите, отвлекли вы меня. Куда собрались, без денег? Я же специально за ними ходила…
Она вручила Президенту полный комплект здешних казначейских и банковских билетов — от рубля до пятисот, и ещё приличную горку серебряных и медных монет. Тут же объяснила, сколько что стоит — проезд в трамвае, на метро, извозчике, завтраки и обеды в трактирах и ресторанах, порядок цен на наиболее ходовые товары первой необходимости. И, наверняка в виде казарменного юмора — расценки на высококачественных девушек лёгкого поведения. Отдельно на уличных и в «домах свиданий». Заодно и проинструктировала, как разведчика, отправляющегося на задание, как именно здесь принято расплачиваться, где торговаться можно, а где — ни в коем случае, и как в просторечии и на разных жаргонах называют денежные единицы.
Кроме общеизвестных пятака, гривенника, полтинника, оказывается, здесь по-прежнему в ходу, как в словаре Даля, всякие просторечные «семишники», «алтыны», «пятиалтынные», «двугривенные», «целковые», а из монет «высокого разбора», вроде английских гиней — «империалы» и «полуимпериалы». Бумажки тоже именовались разнообразно и изобретательно — «канарейка» (рубль, за цвет, видимо) «синенькая» — пять, «красненькая» — десятка, «угол» или «четвертная» — двадцать пять. Те, что крупнее, назывались по портретам императоров, то пренебрежительно: «сашка» (Александр III), «колька» (Николай I), то уважительно-фамильярно — «катенька» (Екатерина Великая), то строго официально — «Пётр». Ну и в этом же духе, тут нужно целый справочник по жаргонной нумизматике и бонистике писать.
