Влад Савин - Страна мечты
Что мы в лесу искали? Ну так ждать, пока рация снова в эфир выйдет, долго. Потому — отрабатывали места, кажущиеся перспективными. Ну и конечно, знакомились с театром. Леса тут все ж не Брянск и не Белоруссия — а «зеленка» раскинувшаяся по увалам, между которыми часто протекали речки — но довольно густая, и для техники труднопроходимая, еще и по условиям рельефа. И естественные пещеры имелись, а уж бункера строить, раздолье, это не Волынь, полесские болота, где даже окоп не выкопать, вода на дне. А если строили хозяйство здесь немцы, или поляки, то казалось бы, искать бункер можно до второго пришествия. Так мы ведь тоже опыт имеем. Вопреки убеждению, в лесу бандеровцев было мало, мы сотни километров ногами намеряли, и боестолкновений было, по пальцам счесть! Ведь некомфортно в схронах сидеть, дома куда удобнее, теплее и сытее — в бункерах только что-то совсем нелегальное, вроде того же радиоузла, а также запасы оружия, укрытие для самых отмороженных, кто так себя кровью запятнал, что на виду лучше не показываться, информация также была про школу младших командиров УПА и подземный госпиталь. А основная часть личного состава банд жила по деревням (периодически посещая тайные объекты, или меняя там вахты). С этим — уже можно работать!
Нет еще скрытных видеокамер — так на тропке можно малозаметный знак поставить, например ветку нагнуть, так что идущий непременно ее заденет — ну а нам после ясно, что ходят там, и как часто. Условлено было, что когда свои в лес — мы обязательно знали, кто, когда, в какой район. Потому все чужие и с оружием, кого встретим в «зеленке» — считались врагом: или уничтожить, или живым взять, или проследить, куда идут. Все ж не было у бандеровцев нашей выучки и боевого опыта, и вооружение похуже, а ПНВ и компактные радиогарнитуры, это «бонус» огромный (ой, что будет, когда сдохнут?). И бесшумное оружие — в лесу, полтораста метров, прицельная дистанция для «винтореза», это даже много. Главное — первым противника обнаружить, и первыми ударить. И тут у бандеровцев шансов нет.
В первый раз нам четверо бандер попались. Во второй, целых шестеро. Результат же — как мы с немцами под Ленинградом, весной сорок третьего, в новолисинских лесах. Распределить цели, по команде огонь, одного взять живым, после полевого допроса добить. Допрос обычно Гураль вел, мы лишь пленным больно делали, когда он скажет. И при всем нашем опыте, мы городские были, с крестьянской психологией не знакомы. А тут наличествовали черты, не учитывать которые нельзя!
Первое — у городских информации наваливается столько, что ее всю в принципе в уме удержать и обработать невозможно! Да и большая часть ее лично для тебя не имеет никакого полезного выхода — отсюда вывод, наплевать и забыть, очень многое мимо проскальзывает незаметным (кто сомневается — пусть ответит, много ли он знает о своих соседях по лестничной площадке?). А вот в деревне информационный поток на порядки меньше, зато там все куда больше связано, и каждая мелочь может после коснуться лично тебя, да и простое любопытство, в городе с избытком удовлетворяемое разного рода зрелищами и печатными изданиями, никто ведь не отменял? Оттого, тут все видят все и запоминают, прикидывают, делают выводы — то есть, любой деревенский, как бы он ни бил себя в грудь, «не знаю, не видел», всегда является носителем какой-то оперативной информации, касаемо своих односельчан и происходящего в селе — только не хочет ее сообщать! Вопрос лишь, как его заставить?
Второе — с крестьянами категорически не проходят тонкие психологические игры! Поскольку жизнь гораздо более консервативна, то «что такое хорошо, что такое плохо», определяется не разумом, блокировка буквально на интуитивном, инстинктивном уровне стоит, «вы люди умные, спорить не берусь — но чувствую, что неправда ваша». Как это выглядеть может — вспомните рассказ Шукшина «о проблеме шаманизма у народов севера», как там такой же мужичок в беседе приезжего ученого срезал. К сознательности взывать тем более бесполезно — поскольку главная целевая функция, это выжить, мне самому, моей семье, всей деревне. А прочее все — от нее производные.
А отсюда следует третье — слабое место у пейзан, это страх, перед неотвратимой слепой силой, что сейчас тебя раздавит, и как звать не спросит. То есть — или ты выкладываешь все, что знаешь, или труп твой здесь и останется. Ничего не знаешь — жаль, тебе не повезло! И вот тут человек запросто может чужих сдать, особенно если они не из его деревни. Или из его — но при условии, что это останется в тайне. В селе ничего не забывают — и через тридцать лет могут вспомнить — «в этом доме Ванька жил, который Петру морду набил на его же свадьбе». А уж если ты подляну всему обществу сделал — не будет тебе жизни категорически, когда о том узнают. Если узнают.
— На этом селян ловить просто — говорил Гураль — так повернуть, что если будешь упираться, все узнают что именно ты предал — а если пойдешь на сотрудничество, секретность сохраним. Но самые лучшие агенты те, у кого к бандерам счеты есть.
Ага, знаем! Слышал, что и в Чечне самыми надежными «за нас» были кровники — если из твоего рода бандиты убили кого, ты обязан отомстить! Мы Гураля несколько раз сопровождали на встречу с его агентами — был среди них дедок лет за шестьдесят, у которого бандеровцы так же убили сына и невестку. И этот дед, с оперативным псевдонимом «Данко», прямо нам сказал:
— Я был и всегда буду против ваших колхозов. Но тем, кто моего Василька убил, житья не будет, и чтобы шкоду им какую сделать я хоть с чёртом подружусь!
Так ради бога, разве мы возражаем? Едет дед за хворостом или дровами — ну а мы его в условленном месте ждем, не в село же приходить на связь? И вот, замечаем — слежка за нашим дедом, хлопчик какой-то прячется в кустах! Ну так мы тоже в такие игры умеем — шпион поодаль держался и видеть не мог, как я подползу (идти на контакт пришлось мне — не умел Гураль, при всех его талантах, так ползать)!
Риск правда был, что деда кондратий хватит, когда увидит меня в «кикиморе», полное сходство на вид со сказочным лешаком! Или с топором на меня бросится — и что тогда с наблюдателем делать? Но нет, пароль услышав из-под маленького совсем кустика, Данко ответил как положено — а когда обернулся, то рука его дернулась, перекреститься.
— Тихо, следят за тобой. От тебя справа и за спину, сто шагов, под большим буком, малец прячется. Шепотом отвечай.
— Небось, Петрик, сынок нашего «станичного». Ну пусть смотрит, гаденыш. Передай своим: к нам завтра автолавка едет, из района. Все бы ничего — но только у всей сволочи какое-то шевеление, мужикам приказано быть со зброей и наготове, а «станичный» бледный ходит, будто боится чего-то. По службе помню — так бывает, когда тебе поручили, за что могут голову снять. Да и срок странный, мы кооператоров ждали лишь дня через четыре. Обычно они к полудню едут. Бывай, леший.
Хворост собрал, в телегу сел, лошадь стегнул, и уехал. Проблема была бы, если шпиончик малолетний решил место оглядеть, где объект останавливался — но все ж опыта у бандер не было, послали бы двоих, один слежку продолжает, второй задерживается для осмотра. А так, побежал Петрик за дедом, ну а мне забота, проследить, чтобы никаких следов не осталось, даже травы примятой, тоже ведь улика!
А то ведь, если бы этот гаденыш заметил… Видели мы, что стало с другим нашим «штирлицем», тоже агентом от Гураля. Которого убивали показательно, на виду у всего села — сначала семью, и чтобы он смотрел, затем и его самого — с особым зверством. Сказав всем — вот что будет, если кто-то, попав к москалям в плен, решит свою смерть отсрочить ценой измены. Чтобы больше ни у кого не было соблазна. Поскольку жизнь ваша ничего не стоит, когда речь идет о свободе Украины! И конечно после, «мы ни при чем, это из леса какие-то…», вот только нам по своим каналам известно было, что распоряжался всем «станичный», кто в том селе числился предколхоза, и еще прибывшие палачи из СБ. И вот интересно, кто из односельчан донес, заметив у «изменника» что-то подозрительное? Ох, и добр же товарищ Сталин — по мне, так все население отсюда надо выслать куда подальше… так в этой реальности даже крымских татар не повально выселяют, а строго по закону, кто с оккупантами сотрудничал (ну а что в иных аулах вообще населения не остается, это частности).
Ладно, работаем! Автолавка — интересно, что же они везут? Что «кооператоры» даже на Востоке нередко работали на ОУН, это я с Киева помнил. Рацию на связь, и уже не я, а Гураль докладывает в центр. Дождавшись ответа, говорит — решено перехватить, проверить, что за автолавка. Завтра с утра в таком-то квадрате, ждите подкрепление — взвод с техникой.
— Стоп! — говорю я, взглянув на карту — так если «кооператоры» вот отсюда поедут, то надо, чтобы наши с ними до того не пересеклись! А то скажут в деревне, перед вами советские были и как раз туда, куда вы. Пусть вот так проедут — вот здесь местные увидят тоже, но надеюсь, рации у них нет? А посыльные — если связь через район, предупредить уже не успеют, а напрямую, мы перехватим!
