Стальная сеть - Натан Темень
Посмотрел на меня пристально, спрашивает:
— Ты ведь в жандармах сейчас? Не ври, мне можно. Что там ваши думают?
— Кто у тебя ваши? — отвечаю. — За языком следи.
Опять заржал он, чисто конь. Головой мотает:
— За что тебя люблю, Митяй, так за характер твой говённый. Ну, говори, что твои генералы думают, с которыми ты ручкался? Кто нынче в губернии воду мутит?
Понял я, что хотя дружок мой Швейцар мужика того отделал по мордасам, слова его запомнил.
— На инородов думают, — говорю. — Старейшин похватали, в тюрьму посадили. Остальных в поля отправили. Сам знаешь, небось.
— Зна-аю... — говорит, а сам глаза щурит, не поймёшь, что у него на уме. — Ежели что задумают, ты сразу записочку посылай. Адрес ты знаешь. Да не сюда, а как договаривались. Удивился я, что ты сюда заявился, рожу свою смазливую светить. Неужто, думаю, квартирка провалена? Ну ты ж сказал бы... А?
— Так получилось, — говорю. — Мамка таким смазливым родила!
Он засмеялся, я тоже. Смеюсь, а самого дрожь пробирает, так страшно стало. Вот как начнёт сейчас Швейцар меня пытать — чисто по-дружески — что я знаю, а чего не знаю... тут и конец придёт Димке Найдёнову. А если поймут, что я на самом деле засланный к ним полицейский сыщик, то вообще тушите свет. Не знаю, как здесь обходятся с двойными агентами, но точно знаю, что нигде их не любят. Сам «лучший дружок» меня на лоскуты и порвёт, как Тузик грелку. Бежать надо отсюда, поскорее. Пока не поздно.
А дружок мой Швейцар по плечу меня хлопнул и говорит:
— Ну что, ещё заход? В парную, да с веничком! А потом по рюмашке за встречу... Ох, наговоримся!
Ну вот и всё. Рюмочка та будет последняя... Молись своим эльвийским богам, Димка. Сейчас из тебя всё вытянут вместе с потрохами.
Глава 24
Иду за дружком своим — Швейцаром, а сам наготове. Сейчас главное успеть. Там в предбаннике, сбоку, на чурбаках устроена полочка. На полочке стаканы, чашки всякие, и бутылка водки стоит. Почти что полная. Возьму бутылку, да хватану с маху всю, чтобы от разговора отвертеться. Ну, и для храбрости заодно. Без закуски. А там уже разговаривай — не разговаривай, толку Швейцару от меня не будет. Какой с бесчувственного тела спрос?
Только я собрался, уже бутылку цапнул, закрутил винтом, сейчас, думаю, в горло волью одним махом... Жесть, конечно, никому не советую, но куда деваться? Лучше так, чем с ножом в печёнке.
Тут мальчишка какой-то в предбанник влез. Парень, что листовки раздавал, с ним парой слов перекинулся, говорит:
— Жандармы! Уходить надо.
Я аж водкой облился. Лицо утираю, а сам представил уже газетный заголовок: «Голый офицер Найдёнов пойман в бане с компанией народовольцев!» Пьяный, в обнимку с главным подстрекателем.
Швейцар сразу подобрался, как гончая перед забегом. Улыбка пропала, как не было.
Из бани уже мужики выскакивают, одёжки на бегу надевают. Но без паники — по двое, по одному разбегаться стали.
Я тоже быстро оделся, шинельку набросил, думаю: сейчас Швейцар побежит, и я с ним вместе. Узнаю, где он живёт, адрес, квартирку его. А самому мерзко стало на душе, гадко так. Хотя он не мой друг, а того, прежнего Димки Найдёнова, всё равно выходит предательство. Но что делать-то? Хоть разорвись...
Добежали мы до кустов, что вдоль забора соседнего росли. Швейцар доску отодвинул, как раз человеку пролезть. Говорит:
— Я налево, ты направо. Встретимся в типографии, адрес ты знаешь. Ну всё, удачи! — и дал ходу, только ветки затрещали.
Пробрался я через забор вслед за ним, смотрю — дружок мой уже почти из виду скрылся. Там склон к реке, так Швейцар туда побежал. Я дал ему отбежать и за ним двинул, не слишком быстро, чтобы на пятки не наступить. Он же сказал — мне в другую сторону.
Сначала легко было, на снегу следы остались, по ним я и бежал. Позади уже шум слышен, свистки полицейские. Вовремя мы смылись оттуда.
Потом след в тропинку перешёл — узкую, утоптанную — и пропал. По сторонам тропинки дощатые заборы, вокруг заборов снег рыхлый, весь в рытвинах. Не поймёшь, следы или так — кошки дрались. Но свежих не видно.
Пробежал я по тропинке, туда-сюда глянул, так и не понял, куда Швейцар пропал. То ли через забор махнул, и ушёл огородами, то ли дальше по тропинке пробежался. Я по ней до реки спустился, по сторонам посмотрел — никого. Только чуть подальше мостки небольшие, за мостками — полынья. Не в прорубь же он нырнул, в самом деле...
Как видно, не впервой Швейцару от полицейской облавы уходить. Небось, все ходы-выходы изучил.
Пробрался я наверх, обратно к дому. Смотрю, там уже полиция кругом, внутри шарят, чего-то ищут. Парней, девок обыскивают, шум, гам, возмущение.
Посмотрел я на это, да и убрался потихоньку оттуда. Ни к чему свою личность смазливую светить, правильно Швейцар сказал.
***
В паровозное депо я шёл уже прилично одетый. Полицейский офицер Найдёнов, весь из себя. Со мной подпрапорщик Кошкин и двое рядовых — Шнитке и Банник. Их я взял для солидности. К тому же они себя на карьере хорошо показали. Что я не увижу, они заметят, мне доложат. Ещё бы, я рядовым каждый раз по рублю выдаю или по три. А Кошкину и того больше.
Под мышкой у меня попугай Микки. Хотя толку от него до сих пор не было, решил я его взять. Вдруг повезёт? Да и боюсь я его в участке оставлять, мало ли что. Вон, старого фотографа-гоблина недавно в подвале оставил, и тут же ему смерть пришла. До сих пор не знаю, кто его прикончил. Официально объявили — самоубийство. Ага. Сам себя карандашом в глаз ткнул, насмерть. Попугай, конечно, не гоблин, но много ли птичке надо? Шею свернул, и конец.
На станции от взрыва остались только щербины на стенах вокзала. Всё уже подмели, кровь замыли, чисто. За перроном, на месте взрыва, рабочие суетятся. Покорёженные рельсы уже растащили, шпалы горелые и разбитые убрали. Остатки паровоза и вагонов ещё лежат, похожие на дохлого кита, которого выбросило на берег. Вокруг них рабочие возятся, разбирают помаленьку. Рядом телега стоит, запряжённая тяжеловозами. На телегу
