Давным давно была... - Василий Колесов
— Какие — «страсти»? — не понял Илюха.
— Ты у родника умывался?
— Да. Каждый день так делаю…
— Только ты умываешься — по пояс. Ты свою спину видел? А когда дрова рубил — рубаху снимал?
Теперь Илья понял, эти жалостливые взгляды женщин и сочувствие в глазах мужчин. Если на груди и ногах остались шрамы и рубцы от плети и не только, то на спине их могло быть и больше. Дед не говорил… надо как-то сделать так, чтоб не видели его отметин, а то достанут жалостью.
— Значится так. Слушай меня. К нам послезавтра прилетит самолет — есть возможность отправить тебя на большую землю. Не побоишься? Летал на самолете?
— На У-2 или ЛИ? На ЛИ довелось, на У — не приходилось.
— Ты вот глянь, комиссар, на Ли уже летал, удивления, радости — ни в одном глазу! Хотя… чем его удивишь: в аду побывал и живым вернулся.
«Уже 2 раза в аду», — подумал Илюха.
— Илья, — попросил комиссар. — А ты можешь поговорить с одним парнишкой… Он чудом вырвался из лап фашистов… короче, два немца, которые коммунисты, его записали в умершие и вывезли — спасли. Только его парализовало, ни с кем не говорит, жить не хочет… Поговори с ним, пожалуйста, тебе же тоже — досталось по полной… Просто, поговори…
Партизанский лазарет… Землянки.
— О! Молодые, здоровые, что приключилось, зачем пожаловали? — встретила их дородная женщина.
— Здоровья, Татьяна Ивановна, не больные мы и не раненые. Проведать Кольку пришли, — ответил сопровождавший Илью молодой партизан.
— Что его проведывать, — сразу посерьезнела главный врач отряда, Татьяна Ивановна. — Молчит, ничего не хочет, поим — кормим через силу. 3 месяца уже… Пойдемте, покажу: землянка с тяжелыми.
— Коля, к тебе гости! — негромко сказала Татьяна Ивановна мальчику, который лежал на ближних к выходу деревянных нарах. Мальчишка, как смотрел в потолок, так и остался смотреть… Врач и молодой партизан вышли, оставив Илью и Колю, практически наедине.
Илья даже не знал, с чего начать…
— Лежишь? И я три месяца назад так же лежал…
Мальчишка часто — часто заморгал, у него потекли слезы… Илья испугался, что чем-то обидел Колю.
— Коль, правда, не вру, не издеваюсь, я правда 3 месяца назад не жилец был, дед — знахарь на ноги поднял.
Мальчишка чуть повернул голову в сторону Ильи.
Илья сел на нары рядом с Колей, чтоб тому было удобнее смотреть и слушать. Илья, не торопясь, с трудом, рассказывал, что с ним происходило с 21-го июня 1941 года (ему очень не хотелось все это вспоминать).
— Пить, — попросил мальчишка. Оказалось, что Илью слушал не только Коля, в глубине замлянки сидела молоденькая девушка — медсестричка, которая ухаживала за ранеными. Она напоила Колю. Повернулась к Илье, и глазами и кивками просигналила, чтоб Илья продолжал, что парня вывел из ступора.
— Эти гады думают, что я и ты умерли. А нам еще отомстить надо, за себя, за ребят, за друзей…
— Отомстить… — произнес мальчишка. Плотину безразличия прорвало. — Трое нас было. Я, Толя и Вася. Нас просили только посмотреть, где у фрицев склад, но мы не удержались — решили сами взорвать. Заминировали, только нас заметили. Толю часовой застрелил, сразу — наповал. Меня и Васю собаки догнали, потом немцы набежали. Тут склад взорвался…
Коля улыбнулся, немного помолчал. Илья не торопил. Понимал, что тяжело вспоминать пережитое.
— Сначала просто били по-всякому. Васька и говорит, что не хочу от пыток умирать, лучше от пули. Он согласился вести фашистов к отряду, что с ним стало — не знаю. А меня били… Выбили зубы, стал плохо слышать, из ушей шла кровь… Сперва с меня стаскивали одежду и раздетого выталкивали на мороз. К виселице, во двор гестапо. Им показалось этого мало, потом еще стали обливать ледяной водой. Не знаю сколько это было по времени, мне показалось — долго. Охрана успевала выкурить по две три сигареты. Но я ничего не сказал. Потом, через некоторое время, повели вешать. Казнили во дворе гестапо, я был последним среди обреченных, еле шел — ноги, ступни отморозил. Всех повесили… Я — последний… У меня не выбили табурет из-под ног, а приподняли меня, и медленно опустили… Петля затягивается, нечем дышать…Это сволочи смеются, что-то там говорят… очнулся на настиле под виселицей — веревку перерезали… Снова пытки — спички под ногти, резиновые палки…И снова повели вешать… На третий раз я стал таким — слушается только голова. Как здесь оказался — не знаю. Хотелось просто умереть… А ты правда был как я?
Внезапно, рядом с партизанским лазаретом началась стрельба.
— Кто может держать в руках оружие, ложись в оборону. Гитлеровцы в лагере, — громко и спокойно скомандовала Татьяна Ивановна. Из землянки с тяжелоранеными выбежал Илюха с СВТ и девушка — медсестра с винтовкой Мосина, к ним присоединился боец с забинтованной левой рукой, видимо, из легкораненых, с ППШ, и почти сразу залегли, было уже видно передвигающихся между деревьев карателей. Начался скоротечный бой… Боец с ППШ затих — пуля попала в голову…
— Уррра! — донеслось справа от лазарета. Каратели стали отходить отстреливаясь. Только тогда Илюха заметил, что рядом с погибшим автоматчиком лежит Колька, он сумел выползти из землянки, дополз до погибшего автоматчика и вцепился не слушающимися руками в гранату.
— Все что могу сказать — стресс, желание бороться и не попасть снова к фашистам, — только этим могу объяснить, что мальчик снова стал двигаться. — Это просто чудо! Он же не реагировал на болевые факторы… Совсем!
— До встречи в Берлине! — на прощание Илья пожал слабую ладошку Коли. — А ты жить не хотел, мы еще повоюем!
Глава 12
На юг.
Прилетели удачно. «У-2» — «небесный тихоход» (и ночной бомбардировщик), ни зениток, ни фашистских истребителей, ночь — защитница, помогла. А вот дальше началась котовасия: прилетел паренек на самолете. Зачем? Куда? Для чего? Ни документов, ни ответа, ни привета, только справка, что Федоров Илья Александрович, боец партизанского отряда «За Родину»… Ни фото, ни печатки.
Когда мальчишка заявил, что ему надо в Крым, народ сперва опешил, потом вспомнил, что парень с оккупированной территории и мог не знать, что Севастополь фашисты взяли. Стали предлагать варианты — детский дом, устроить на завод или отправить на учебу на Соловки — в Школу юнгов (так как парнишка — крепкий, хоть
