Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости (СИ) - Линник Сергей

На кладбище Никита вошел в сторожку, стоящую у ворот кладбища, выгнал оттуда трех помятых мужиков неопределенного возраста, каждому из которых на вид можно было дать и тридцать, и шестьдесят лет. Мужики позвали на помощь еще одного, который вез тележку по центральной аллее, все вместе выволокли из сторожки простой сосновый гроб, в котором уже лежала Даша. Как Никита и обещал, организовал всё. Вещи, в которые переодели Дашу, собранные Леной и Тамарой Михайловной, он отвез в морг накануне. Когда гроб поставили у ямы, все вместе подошли попрощаться. Лена задержалась, наклонилась, погладила Дарью по волосам и что-то при этом шептала прощаясь. Мужики, несмотря на свой неказистый вид, оказались настоящими профессионалами: ненавязчиво оттеснили Лену от гроба, быстро прибили крышку гвоздями, аккуратно опустили гроб в могилу и зарыли ее за несколько минут. На холмик один из работников установил простой деревянный крест, прибив тут же подписанную чернильным карандашом фанерку с именем, фамилией и годами жизни.

Назад возвращались молча и только когда остановились возле дома, Лена позвала Борискиных помянуть Дашу.

Тамара Михайловна уже ждала с накрытым столом. Поминальный обед был скромным, кроме густого супа и тушеной картошки, на столе стояло только блюдо с пирожками. Бутылку водки домработница поставила на стол вместе с зеленоватыми стопками из толстого стекла, когда все уже расселись по местам. Обстановка к застольным беседам не располагала и обед быстро закончился. Провожая Борискиных, Андрей сказал Никите:

— Спасибо, ты очень выручил нас. Мы что-то должны? Никита, деньги есть, говори, не стесняйся. Я же видел, сколько ты сделал.

— Даже не думай, — ответил Никита. — Я денег не тратил и с тебя не возьму. Помогли чем смогли, — и, крепко пожав Андрею руку, ушел.

Вечером, после чая, Андрей отозвал Лену:

— Пойдем, прогуляемся.

— Ты обсудить что-то хотел? — спросила Елена его уже на улице, взяв под руку.

— Да. Если придется уезжать, ты со мной? Послушай, это может случиться в ближайшее время, и мне надо знать твоё мнение.

— Я тебе уже говорила, что с тобой, чего бы ни случилось, ты помнишь?

— Помню. Но тогда... тогда это был просто разговор, а сейчас... всё может оказаться намного серьезнее.

— Это из-за лекарств?

— Видишь, и ты сразу догадалась. Да, из-за лекарств.

— Вы уже решили, куда ехать?

— Еще нет. Может, даже за границу.

— За границу, так за границу. У меня никого, кроме Насти и тебя нет. Не подумай, что я бестолковая и не понимаю, что это такое. Андрей, пойми, мне и правда все равно — где. Мне главное — с тобой. Знай, что в любой день, что бы ни случилось, как только ты мне скажешь, мы с Настей будем готовы в дорогу через пять минут. Лишь бы мы вместе оставались. Я люблю тебя.

22 октября 1941 года

— Бублик, как же ты мне надоел! Подлая собака! Что ж ты творишь?! И ты думаешь, я тебя кормить после этого буду? — неистовствовала Тамара Михайловна.

Проступку эрдельтерьера прощения не было, в менее цивилизованной стране, вне всякого сомнения, он тут же подвергся бы долгой и мучительной казни. Только что он оставил без оладушек на завтрак всех обитателей дома на Верещагина, двенадцать. Лохматый негодяй подставил свой организм под ногу домработнице, так что она о него споткнулась и опрокинула миску с тестом на пол и сейчас, ругая своего лучшего друга на все лады, собирала несбывшийся завтрак тряпкой. Виновник сидел в углу и делал вид, что все обвинения напрасны и он тут совершенно ни при чем. Чай пришлось пить с остатками баранок.

— Всё, я ушла, — сказала Елена, допивая чай. — Бутерброды я взяла, Тамара Михайловна, спасибо. Настя, не забывай помогать по дому. Андрей, встретишь меня вечером?

— Конечно, встречу, — он поцеловал Лену в щеку и она побежала к метро.

После восстановления минимального порядка в городе Лена с Настей возвращаться к себе домой, на Шаболовку, не торопились. Банды любителей чужого добра в одночасье не пропали и вечерние прогулки по Москве оставались делом рискованным. Расстрелы мародеров на улицах перестали быть сенсациями и очень скоро вышли из разряда заслуживающих внимания новостей. И только поселок художников оставался островком безопасности на окраине столицы. Первый день беспорядков остался последним. Дежурные из отряда самообороны откровенно скучали, но Никита держал всех в ежовых рукавицах и расслабляться никому не давал.

Впрочем, бандиты на улицах вовсе не были главной причиной того, почему Лена с Настей задержались на Верещагина. Вместе жить оказалось и легче, и проще, да и места всем хватало, никто никого не стеснял.

— Андрей, ты сегодня в редакцию поедешь? — спросил Михаил ближе к полудню.

— Через часок, наверное. Тебе привезти что-нибудь? Или зайти куда надо?

— С тобой поеду, на почту надо зайти.

— Ты же завтра собирался?

— Не, сегодня поеду, наверное, пора, — ответил Михаил, роясь в шкафу. — Вот, нашел, а то думаю, куда рубашка делась?

— Михаил Николаевич, не надевайте Вы эту рубаху, — сказала Тамара Михайловна, заходя в комнату. — Вы что же, не видите, она вот подмышкой порвалась. Я давно уже заштопать хотела, да запамятовала. Простите. Снимайте, я сейчас зашью.

— И правда, порвалась, — сказал Михаил, разглядывая рубашку. — Толстею, надо есть поменьше.

— Ничего Вы не толстеете, Михаил Николаевич, — сказала домработница. — Это я с веревки снимала и о ветку зацепила, а заметила, когда погладила уже. Сейчас, пять минут и как новая будет.

Когда они шли к метро, Андрей еще раз спросил Михаила:

— Так что случилось?

— Думаю, сегодня телеграмма придет. Я почти уверен.

— Ну поехали, проверим твою чуйку.

Михаил заразил беспокойством и Андрея. В метро ехали молча. Михаил рассматривал пуговицы на своем пальто, Андрей изучал отражение в стекле вагона. К зданию Центрального телеграфа они подходили взбудораженные, как игроки, вытаскивающие решающую карту.

— Ну иди, проверяй свою удачу, — сказал Андрей. — Я здесь постою, подожду.

Через несколько минут Михаил вышел из дверей телеграфа на улицу Горького с сияющим лицом, говорящем о том, что ожиданию пришел конец. В правой руке он держал бланк телеграммы.

— Ну, показывай, что там? — поторопил его Андрей.

— На, смотри, — дал ему телеграмму Михаил.

— И что это? — спросил Андрей, отдавая бланк с текстом назад. — Ничего не понимаю. Какой-то ребенок, шифр, что ли?

— А ты как думал? Что во время войны пропустят телеграмму, в которой открытым текстом сообщается, что такой-то прибудет туда-то в составе воинской части номер такой-то? Да ни один телеграфист такое даже в страшных мыслях представить не может — это срок гарантированный. Смотри, здесь всё просто, мы с Абаськиным договорились о всех знаках. Он пишет, что девятнадцатого октября у Полины родился мальчик весом два триста и ростом пятьдесят восемь, а назвали его Тимой. Это значит, что нужный нам человек будет в Туле в составе пехотной части двадцать девятого октября, а номер части двести тридцать восемь. Это я уже знаю, двести тридцать восьмая дивизия, нам в Алексин [1]. Теперь к Ортенбергу, чего ждешь?

Но в редакции Давида Иосифовича не оказалось, как назло, он уехал в командировку под Тулу, как раз туда, куда собирались Андрей с Михаилом. И даже точного дня возвращения главного редактора в Москву сказать никто не мог.

— Пойдем, до Плющихи пройдемся, — сказал Михаил, когда они вышли на Малую Дмитровку. Андрей задумался, где он мог видеть худощавого мужчину с щегольскими усиками под слегка крючковатым носом, одетого в длинный кожаный плащ, с которым они столкнулись в дверях редакции.

— Ага, пойдем. Кто это был? — спросил Андрей. — Где-то я его видел, не помню только, где.

— Кого?

— Да вон же, к лестнице пошел,

— Что, правда, не узнал? Если скажу, за автографом не побежишь?

— Не, я автографы не собираю,