Владимир Свержин - Сын погибели
— А конкретней? — прервал его Камдил.
— Да ты че, Капитан? — остановил Вальдара Лис. — Пусть себе тарахтит — видишь, как его от этого прет? У нас в церкви поп вот точно так же…
Стоящее до того спокойно дерево-столеток вдруг рухнуло, едва не задавив оперативников.
— Убедительно, — разглядывая покачивающиеся примятые ветви, криво усмехнулся Камдил.
— Ведомо ли вам, — сдвинув брови к переносице, говорил ангел, — что тот, кому вы тщитесь помочь, лишь мнится человеком, на деле же он — змей-искуситель, обольститель сынов Адамовых?
— Ты уже говорил об этом, к чему повторяться?
— Чтобы лучше уразумели, какой обманный свет указывает вам дорогу. Чем прельщает вас речь Андаева? Тем ли, что обучил он знаниям и умениям живущих меж небом и землей? Но в какую бездну влекут эти знания и умения? Как зерна в борозду, силой того знания сеют человеки смерть вокруг себя, и все, что взошло под солнцем, что сотворено руками по воле Андаевой, таит дыхание смерти.
— Так уж и все? — усомнился Лис.
— Молчите, ибо в молчании смирение. Откройте душу для слов моих — в них свет истины.
— А нельзя как-нибудь попроще? — перебил Лис. — А то свет какой-то рассеянный.
Ангел на мгновение умолк, пораженный его дерзостью.
— Уважаемый, простите, не знаю, как вас зовут… Насколько я понимаю, вы желаете просветить нас по поводу бренности знаний, опасности навыков и тошнотворности человеческой жизни, — вступил Камдил. — Сказать честно, мы уже в курсе. Вероятно, — рыцарь критически посмотрел на ангела, — в противовес попытке человека освоить этот мир самостоятельно вы собираетесь приобщить людей к страху божьему, то есть заставить мир ждать чуда в каждом индивидуальном случае. Должно быть, упование на вашу милость дает вам чувство востребованности и внутренней правоты, но, по-хорошему, все это чушь.
— Не гневи меня, — возмутился наконец пришедший в себя ангел.
— Почему? Вы можете нас убить? Эка невидаль. Любой, кто пускает стрелы с тех башен, может сделать это не хуже вашего. А в загробном мире, — поверьте, я знаю, о чем говорю, — вовсе не так мрачно, как о том думают доверившиеся вам простаки. Так что давайте без красивостей и спецэффектов. Что вам нужно?
Ангел сложил крылья, пригасил сияние и начал с досадой в голосе:
— Андай, как и я, бессмертен. В вашем понимании. То, что Бернар Клервоский снес ему голову, не означает ровным счетом ничего. Мой братец так же легко меняет свой вид, как прочие змеи старую кожу. Он всегда обновляется, хотя при желании способен вернуться в отсеченную голову и начать разговаривать как ни в чем не бывало…
— Милое свойство. И весьма полезное, — хмыкнул Лис.
— Не перебивайте меня, — повысил голос ангел. — Вы сказали правильно — знания, которыми Андай потчует людей, пагубны, ибо души их грязны и несовершенны. Но как дети падки на сладости и способны забыть об истинно важном, так и дети Адама поглощают внешние знания, не заботясь о том, что находится внутри каждого… — он поглядел на Лиса, — я говорю о душе, а не о желудке.
— Уж и подумать нельзя, — усмехнулся Лис.
— Вы сами прекрасно знаете, к чему это может привести. Вы странствуете по мирам, точно рыцари Креста, не жалеющие своей жизни для отвоевания Святой Земли, и свершаете подвиги, желая спасти тех, кто вас об этом не просил. Вы поступаете так, будто лучше прочих знаете, что кому пойдет на пользу, а что нет. Мы делаем то же в нашем мире. Нашем, — подчеркнул ангел. — Это существенное отличие. А потому я хочу договориться с вами. Покуда в душе мальчишки ипостась Андая борется с его собственной, вы уведете его.
— Куда? — удивился Камдил.
— В свой мир. Конечно, Андай найдет способ вернуться, но нескоро. За это время мы успеем многое.
— Да уж, представляю, — скривился Лис.
— Не представляешь, но это и ни к чему. Запомните: вы уводите мальчишку, и, покуда не соберетесь обмануть меня, волос не упадет с вашей головы.
— А если нет? — решил уточнить Камдил.
Ангел надменно поднял брови и растаял в воздухе, а со стороны поваленного дерева тихо, шорохом листвы, донеслись слова:
— Помните о нитях судеб…
Весь день Федюня носился как угорелый, не зная отдыха и покоя. И в прежние годы ему доводилось видеть, как ведут себя захватчики в землях, взятых на копье, но тут иное дело: для многих опоенных дармовым вином мародеров городок был родным, да и никогда прежде бесчинства не устраивались его — Федюниным — именем.
Федюня что есть сил бегал между замком и селением, стараясь оградить от разбоя мирных жителей. Потеряв надежду самолично пресечь грабежи и насилие, он бросился к Гарри — единственному не потерявшему головы в пьяной вакханалии.
— Мой повелитель, — склонился перед ним вожак повстанцев, — твои слова мудры. Они истинны, как солнечный свет. Но будь же и снисходителен, как солнце, которому каждый день приходится взирать на человеческие мерзости. Эти люди по-своему добры и, главное, преданы тебе душой и телом…
— Но так же нельзя! Погляди, что они делают!
— Они всего лишь люди и еще не постигли всей глубины благости твоей. Их, как, впрочем, и отцов их, и дедов, грабили сотни лет. Теперь они возвращают отнятое — потому что сызмальства мечтали об этом. Ты дал им возможность испытать счастье от исполнения заветной мечты, и в благодарность за это счастье они пойдут за тобой до конца.
— Ужасно, мерзко…
— Ты, как всегда, прав. Но по сути, что тут происходит такого, чего не было прежде? Одним суждено умереть в постели, другим — болтаться на виселице, третьим — подавиться костью. Никто заранее не ведает, как преставится. А касательно грабежей — завтра первые же гулящие девки ограбят наших парней с неменьшей свирепостью. К чему тебе обращать внимание на житейские дела? Будь выше, как солнце выше той грязи, которую осушает своими лучами.
К Гарри подошел, слегка покачиваясь, командир лучников.
— Баллиста, что на донжоне, в полном порядке, — запинаясь, сказал он. — Хорошо бы пристрелять.
— Ступай в церковь да скажи этим чертовым клирикам, что если они не выдадут припрятанные серебряные дарохранительницы и светильники, я прикажу баллисту пристреливать по ним.
— Будет сделано, — мотнул головой лучник.
— Гарри, как ты можешь?! — поразился Кочедыжник.
— Тебе не о чем волноваться, — заверил предводитель мятежников. — Для чего, рассуди, святошам золото и серебро? Христос с учениками ходил по землям Палестины в убогом рубище и стоптанных сандалиях. Неужели эти толстомордые кликуши лучше его? А нам все это понадобится, ибо мир слова твоего не придет к людям без звона монет. Завтра же поутру я сам разберусь со всем, а нынче мы используем священное право — право победителя. Но если помешать этому — ты вмиг станешь таким же врагом, как местный лендлорд и его зловредная тетка.
Федюня махнул рукой и бросился вниз по насыпи, стараясь обогнать летящий ему в спину крик:
— Такова она — жизнь!
Он бежал, не чуя под собой ног, когда нос к носу столкнулся с мутноглазым верзилой, волокущим за шиворот престарелого священника.
— Нет! Не смей! — бросился на вояку Кочедыжник.
— Он золото где-то припрятал и молчит, скотина. Я ему — скажи, а он молчит.
Детина тряхнул седовласого причетника так, что у того тонзура, казалось, поднялась дыбом.
— Вот вздерну его, будет знать!
— Не смей! — завопил Федюня, вцепляясь в руку повстанца.
— Э, э, ты чего?
Мальчишка увидел, как взлетает над его головой тяжеленный кулак, закрыл глаза… и тут же почувствовал, что противника будто ветром сдуло.
— Федюня, дружок, ты цел? — раздался над его головой заботливо-насмешливый голос Лиса. — Не запылился?
— Да я!.. — Сбитый с ног верзила попытался вернуться в вертикальное положение.
— Лежи молча. Живее будешь, — из-за спины Кочедыжника холодно посоветовал Камдил.
Сбитый с ног вояка, подобно многим валлийцам, оказался завзятым упрямцем, к тому же не робкого десятка. Услышав назидательный тон незваного советчика, он вскочил, выхватывая из ножен длинный кинжал. И вновь рухнул наземь — с ярдовой стрелой между лопаток.
— Не фига себе раскладец! — выдохнул Лис, и в тот же миг стрелы вокруг посыпались густым дождем.
Те из мятежников, кого это «стихийное бедствие» застало вне стен замка, падали, как скошенные колосья.
— Отступаем! — скомандовал пришедший в себя от шока Федюня, хотя иного варианта спасения, похоже, не было: из леса к деревянному палисаду стремительно приближались одоспешенные всадники, лучники в буйволовых куртках шли за ними.
Повстанцы, оказавшиеся внизу, бросали оружие в надежде заслужить хоть какое-то снисхождение. Но улепетывавшей в замок троице повезло — стрелы как будто сторонились их. Наконец, запыхавшиеся беглецы влетели в калитку тяжелых дубовых ворот, и та немедленно была заперта на кованые засовы.