Александр Маркьянов - Слепящая тьма. часть 2
Сейчас Зверь отстреливался, я сидел наготове и пас "пакет", который вымотал меня своей треклятой тяжестью. Седой же оговаривал маневрирование при отходе…
— Седой-Старому
— На приеме.
— Начинаем третий этап. Тебя понял.
— Змей
— На приеме.
— Доложись.
— Минус один.
Седой помолчал
— Кто?
— Хаджа…
Вот и отгулял по земле еще один из старой гвардии. Сколько раз он мог остаться в горах тогда, еще пацаном — но нет, выжил. И все таки смерть догнала, прибрала к рукам то что ей давно причиталось…
— Точно?
— Взрыв слышал?
— Пошел один?
— Так точно. Знаешь же…
— Знаю. Третий этап. По команде.
— Понял…
— Отбой…
Старшим в снайперской группе конечно же был Старый. Кому ж еще. И дело было тут не в том что был старшим по званию, гвардии майор ВДВ, как-никак. Просто как то получалось так, что в любой компании его признавали старшим. Получалось так. И все…
Старый — все так его и называли тем более что и с фамилией его это было созвучно — был одним из тех самородков в Советской армии, каких на десяток тысяч — всего один. Он призывался из Забайкалья, из маленького, затерянного в тайге хутора — а служить попал в Афганистан. Стандартный путь — полгода учебки в Чирчике, вертолет Ми-6 — и здравствуй, Афган…
Срочку он отвоевал в горах, в Кундузе, в составе пятьдесят шестой десантно-штурмовой бригады. Ходил в горы. Привычный к охоте в тайге, к многодневному одиночеству, он начал выходить в одиночные рейды по окрестностям. Это было проблемой для командования — такого понятия, как одиночный рейд в боевых уставах Советской армии вообще не было, в случае его гибели попало бы всем. Но после нескольких операций комроты, скрепя сердце, стал его отпускать. Поверил…
В Афганистане было не сложнее чем в лесу. Горы — ну, горы, зато не замерзнешь. Духи — духи, но подкрасться к белке намного сложнее чем к потерявшему бдительность человеку. Жара… можно пережить, переживал же холод.
И духи вскоре научились бояться его. Он не ставил никаких задач — занять вот тот кишлак или зачистить район. Он садился в засаду, а увидев караван или бандгруппу — стрелял. Если бандгруппа была большой — в бой не ввязывался, отходил. Преследовать — желающих не было.
Вот только провинция, в которой служил срочку Старый быстро стала пользоваться среди духов недоброй славой, количество желающих вырезать кишлак или забить колонну в том районе сильно поубавилось. Потому что неуловимый снайпер-шурави угрожал всем и никому, он был везде и нигде, он просто убивал. Он мог подстеречь где угодно — на ночном привале, при выдвижении к месту проведения засады, на отходе. Раз за разом, выстрел за выстрелом. И вот люди, присланные "Пешаварской семеркой" были вынуждены объявить награду в долларах за голову неуловимого шурави, наводящего страх на целую провинцию. Награда эта так и не была востребована.
Потом много что было. Выпуск его уже в качестве офицера из Рязанского училища пришелся как раз на 1992 год — год тьмы, год позора, год разрухи. Год предательства — хотя многое предали и продали уже до этого. Офицеры, выпущенные училищем ВДВ были никому не нужны. Устроился в 201 МСД — там как раз был жуткий дефицит кадров. Потом перешел в погранвойска…
Сейчас Старый был в своей стихии. Ночной бой. Снайперская тройка — с крупнокалиберным Барреттом, бесшумной AW 338 и пулеметом. Пулемет — это на крайний случай, если уж совсем припрет. А так — в две винтовки можно выбить целую роту, особенно учитывая их позицию — на самом гребне.
Помимо того, что на его Барретте стоял термооптический прицел, на нем стоял еще и специальный пламегаситель. Толстая, короткая, сделанная вручную на станке и приваренная к стволу "сосиска", она не глушила звук выстрела, но снижала его и самое главное — рассеивала. В сочетании с полным отсутствием дульного пламени это делало для талибов задачу определения его позиции практически нерешаемой…
Он видел бой в Кишлаке — но не мог стрелять. Потому что риск был слишком велик. Где свои, где чужие — на таком расстоянии, да еще ночью не определишь. И поэтому он просто ждал.
И дождался. Выходя из кишлака, они отсигналили специальной вспышкой, хорошо видимой в окуляре термооптического прицела. Группа шла медленно, прикрывая огнем друг друга, кроме того они тащили что-то тяжелое. Старый машинально пересчитал — шестеро.
Шестеро…
Расплываться, оплакивать — было решительно некогда.
— Барин.
— На приеме.
— Секи с тыла. Не шуми.
— Понял.
— Снег.
— На месте.
— Взять на прицел. Работай, как сможешь. Свободная охота. Я начинаю.
— Понял. Я жду…
Первый…
Талибы опомнились — они поняли, что группа уходит. Их остатки ринулись на перехват — на горном склоне все решает огневая мощь. Количество стволов и количество пуль, которое они могут выпустить. Поле — не кишлак, там нет дувалов и укрытий. А уходящие — они все равно будут идти медленнее, чем те кто их будет преследовать из-за груза…
Они не знали, кто на самом деле был в кишлаке, и кого они на самом деле должны были охранять. Это было понятно — если бы о месте пребывания Осамы сообщали всем боевикам, он давно был бы схвачен поисковыми группами НАТО. Те кто знал — несколько полицейских из личной охраны шейха — уже полегли. А остальные не знали ничего. И стреляли — не задумываясь.
Этот кишлак не был кишлаком. Его особенностью было то, что это была замаскированная база исламских экстремистов, ней не знало ни пакистанское правительство, ни разведка НАТО. Все в кишлаке принадлежали к крайним религиозным течениям, к исламским экстремистам — от мала до велика. Но они не были ваххабитами. Они были кадирийцами, адептами древнего исламского ордена — и в отличие от ваххабитов они хорошо умели скрывать свое истинное лицо. Наличие такой вот базы было еще одним просчетом спецслужб, занимающихся борьбой с терроризмом. Просто информация о таких вот лагерях шла снизу вверх, от тех кто занимался черновой работой. Те же самые люди перепроверяли данные авиационной и спутниковой разведки….
Соединенные штаты Америки потратили сотни миллиардов долларов на технику, способную с орбиты заглянуть в любой, самый заброшенный уголок нашей планеты, прочитать газету, которую человек держит в руках. Но американцы не изобрели аппарат, способный заглядывать в души людей, читать их мысли — а без него все эти сотни миллиардов оказались выброшенными на ветер. В конце концов, достоверность подозрительных спутниковых снимков перепроверялась агентурой на земле. А агентом ЦРУ и одновременно начальником полиции этой провинции — кому как не ему проверить достоверность подозрительных снимков — был шейх Хасан Салакзай…
Что же касается самого Салакзая — то как ни странно, то что кяффиры напали на мечеть и захватили его пленника было для него больше на пользу, чем на вред. Парадокс — но это так. Постепенно из козыря, Бен Ладен превращался в бомбу в руках, в мину, заложенную под кропотливо выстаиваемую шейхом постройку. Удар беспилотного самолета, едва не уничтоживший его, визит Араба, пленка с новыми угрозами… Все это сулило новые, серьезные проблемы. И убить Бен Ладена в камере он тоже не мог — все тайное рано или поздно становится явным. Если правоверные узнают, что именно он, шейх Салакзай казнил икону исламского экстремизма — ему придет конец. И всему, что он делал всю свою жизнь — тоже…
А вот если его похитят кяффиры — дело другое. Для того, чтобы стать героем, ради которого идут на смерть, нужно умереть самому. Желательно — от рук врагов, мученически. Это — обязательное условие славы. Посмертной славы…
Он не спешил. Чем больше талибов выйдет из поселка, тем меньше их туда уйдет обратно. Тем проще будет отход. И когда в поле зрения прицела было по меньшей мере десяток огневых точек, десяток плюющихся огнем стволов — он начал работать…
В термооптическом прицеле это выглядело очень просто. Фигурки на черно-сером фоне, даже при максимально выставленной дальности размером с ноготь мизинца. Ты выносишь точку прицеливания с поправкой на расстояние — и стреляешь. Выстрел — пуля летит пару секунд — и фигурка либо просто падает и больше не двигается, либо еще веселее: часть ее будто взрывается каким-то белесым облачком. Но не уходит никто…
Раз — и пулеметчик, увлеченно ведущие огонь покатился по земле — Старый специально целился в пулемет чтобы не только убить стрелка но и искалечить оружие, не дать ему вновь стрелять по ним.
Два — и перебегающие стрелок с размаху грохается на земли и уже не встает.
Три — и пуля пробивает дувал, а вместе с ним отбрасывает от него еще одного талиба, до этого осторожно выглядывающего из-за укрытия — возможно, это снайпер, а снайперы нам совсем ни к чему…
