Михаил Гуткин - Попадать, так с музыкой

— Кто там? — раздался голос откуда-то из-за шкафа.

— Это я, Михалыч. Привез одну особу, которая очень хочет с тобой побеседовать.

— Да, ну я сейчас. Только бутыль на место поставлю.

Раздался небольшой стук, и из-за шкафа выкатился колобок. Ну не совсем колобок — были у него и руки, и ноги, но я была готова поспорить с кем угодно, что колобок — было его постоянное прозвище. А Михалыч — это так, псевдоним.

— Так я вас слушаю, милая девушка, — обратился он ко мне. — Только, пожалуйста, покороче, а то у меня сегодня много дел.

— Покороче не получится, — вмешался Трофимов. — Нам нужно, чтобы ты внимательно выслушал Елену Сергеевну и высказал свое авторитетное мнение.

— Да кому оно, мое мнение, нужно, — начал кокетничать колобок, или Михалыч.

— Моему начальству, — срезал его капитан.

— Ну, раз твоему начальству, то я, как юный пионер, «всегда готов». Прошу садиться. Нет, не туда, там грязновато, а вот на эти два стула.

Мы уселись, и я, предупредив его о необходимой секретности, начала:

— Речь пойдет о новом виде боеприпаса — так называемой бомбе объемного взрыва. В чем ее основная идея? Нужно распылить горючее вещество в воздухе и потом его поджечь. Тогда при определенных условиях может произойти взрыв. Вот сейчас я ищу специалиста, который будет готов провести подобные испытания.

— Но ведь при подобном взрыве совсем не будет осколков, то есть одного из важных поражающих элементов?

— Да, осколков не будет, зато останутся два других поражающих фактора: избыточное давление и воспламенение. Кроме того, учтите, что осколки от бомбы, сброшенной, например, на дот, внутрь дота не проникают. А взрывоопасная смесь проникнет в любую щель.

— Так, так, так. А в НИИ Наркомата боеприпасов были?

— Были, там нам дали от ворот поворот.

— И правильно сделали.

Я уставилась на Михалыча, а он невозмутимо продолжил:

— Они там, понимаете ли, ковыряются со своими ВВ[32], выдают в час по чайной ложке, получая за каждую ложку хорошие премии, а тут вдруг появляется человек со стороны и ставит под угрозу их многолетние разработки. Зачем им это надо?

— А как вы к этому относитесь?

— Что я. Смеси при определенных условиях взрываются — это факт: взрывается бытовой газ, взрываются пары бензина, на шахтах иногда взрывается даже угольная пыль. Значит, сама идея вполне. Да, вполне. Но как ее реализовать — вот вопрос. Представьте, вы сбрасываете бомбу с самолета. В какой-то момент она должна распылиться в воздухе, а потом должен сработать взрыватель и все распылившееся подорвать. Если взорвать это высоко, то никого не убьет. Если распылять на земле, то проку не будет. Ладно, что-нибудь придумаю. Андрюша, насколько это важно?

— Важно, Михалыч. Подумай, насколько легче нам было бы воевать с белофиннами, если бы мы могли линию Маннергейма обрабатывать такими бомбами.

— Да, тут ты прав. Хорошо. Займусь этим делом, только ты обеспечишь мне полигон и поддержку от твоего наркомата. Иначе те, из боеприпасов, меня схарчат и не поморщатся.

— Обеспечу, — твердо сказал Трофимов.

— Тогда лады, звони через недельку-другую. Счастливо вам, Елена Сергеевна. И спасибо за интересную идею.

Ну вот, после разговора с такими людьми, как Зимов или этот Михалыч-колобок, настроение поднимается. Теперь можно и домой.

За ужином я пересказала Васе все, что произошло в течение дня. Он выслушал, похвалил Трофимова за поддержку, а потом сказал:

— Знаешь, на завтра, кажется, все твои планы меняются. С тобой снова хочет встретиться товарищ Берия.

И он сказал, что, возможно, ты у него пробудешь большую часть дня.

— А ты?

— И я с тобой. Но прошу, веди себя нормально, без выкрутасов — это все-таки нарком.

— Васенька, ну конечно, я буду паинькой и сверхвыдержанной. Чуть что буду брать под козырек и лупать глазами.

— Знаю, как ты лупаешь глазами, — сказал Вася, ухватил меня руками и стал в упомянутые глаза целовать.

Утром, по уже знакомому маршруту, мы с Васей прошли в главное здание НКГБ. Мне выписали пропуск, а Вася прошел по удостоверению. В кабинете нас встретил товарищ Берия, который на этот раз был в военной форме:

— Заходите, супруги Северовы. Садитесь. Нам надо обсудить более подробно некоторые из вопросов, которые мы затронули на нашей первой встрече. Но сначала я хотел бы услышать ваше мнение, товарищ Северова, по поводу вчерашних встреч в институтах.

— В МЭИ встреча прошла, на мой взгляд, вполне успешно. Товарищ, с которым я разговаривала, идею ухватил, оценил, и надеюсь, что недели через две у него появятся первые результаты. Только я не могла сказать товарищу Зимову одну важную вещь.

— Какую же?

— Дело в том, что за те исследования, которыми он сейчас начнет заниматься, в моем времени два американца получили Нобелевскую премию. И кроме того, взяли патент, что принесло им немалые деньги. Когда тут товарищ Зимов получит аналогичные результаты, обязательно станет трудный вопрос: что делать? Либо обнародовать результаты, и тогда они станут доступны всему миру, то есть их смогут использовать в военных целях любые страны. Либо держать все в секрете. Тогда мы получим некоторую фору, зато возможные доходы от патентов, да и премия уйдут на сторону. А в то, что со временем подобные устройства сумеют создать и в других странах — в первую очередь в США, — у меня сомнений нет.

— А вы уверены, что товарищ Зимов сумеет получить нужные результаты?

— Конечно, стопроцентную гарантию я дать не могу, но, судя по тому, как Зимов все воспринял, шансы на успех у него очень велики.

— Хорошо. Мы возьмем на контроль работу товарища Зимова, а к вопросу о том, стоит ли оповещать весь мир, вернемся после того, как будут получены первые положительные результаты. А что вы можете сказать о второй встрече?

— Я думаю, что товарищ Трофимов вам все уже доложил. У нас с ним общее мнение, что встреча не удалась. В НИИ Наркомата боеприпасов нас выслушали, но не восприняли. Хорошо еще, что у товарища Трофимова оказался друг в учебном институте, в каком именно — не знаю, который заинтересовался моим предложением и обещал провести исследования. Но он сразу сказал, что без помощи со стороны НКВД мало что сможет сделать.

— Да, с этим НИИ у нас и раньше были проблемы. А что касается товарища Колобкова, — надо же, у того мужика и фамилия Колобков, — то, конечно, мы ему поможем. Скажите, товарищ Северова, — вдруг повернул в сторону Берия. — А почему бы вам действительно не воспользоваться предложением товарища Зимова и не пойти в науку? Переедете в Москву, будете на спокойной работе. И для ваших любимых шахмат время появится.

— Знаете, товарищ Берия, если бы мне сделали такое предложение пару месяцев назад, когда я только попала в это время, то, скорее всего, я ухватилась бы за него руками и ногами. Но сейчас я уже вжилась, нашла мужа, с которым не хочу расставаться на долгое время, привыкла к жизни в нашем городке. И кроме всего, учитываю, что через месяц большинству из нас будет не до науки и тем более не до шахмат.

— Так, вот мы и подошли к нашему основному вопросу на сегодня. Я не сомневаюсь в вашей искренности, но в правительстве и в первую очередь у товарища Сталина есть очень сильные сомнения, что Гитлер рискнет начать войну на два фронта. У Германии просто нет ресурсов на длительную войну с СССР. По нашим сведениям, ее запасов хватит на три — максимум на четыре месяца боевых действий.

— Разрешите, я отвечу по пунктам?

Берия кивнул.

— Первое. Против нас выступит не одна Германия, а целый блок стран, с которыми у нее есть договоры или которые она уже полностью захватила и подчинила. Надо учесть и их ресурсы. Второе. Гитлер и не рассчитывает на длительную войну. Он мыслит понятиями блицкрига наподобие того, как ему удалось меньше чем за месяц разгромить и отбросить за пролив Англию с Францией. И третье. Он использует наши ресурсы.

— Уточните, пожалуйста, — не удержался Берия.

— Очень просто. Согласно моему учебнику истории в первые дни войны наши воинские части, расположенные в приграничных областях, были разгромлены и армейские склады с боеприпасами и ГСМ в целости и сохранности достались немцам. Те, возможно, и не рассчитывали на такой подарок, но воспользоваться им сумели в полной мере. И к сожалению, это был не единственный подарок с нашей стороны. Хуже всего пришлось нашей авиации. Большинство самолетов сожгли прямо на аэродромах в первый день войны. И немцы стали полными хозяевами в небе. А наши наземные войска, попав под рассекающие удары немецких войск, при отсутствии надежной связи стали неуправляемыми. Плюс неподготовленность и растерянность бойцов и некоторых командиров. Вместо того чтобы активно действовать, оказавшись в тылу противника, — нарушать коммуникации и наносить неожиданные удары, подразделения либо сдавались в плен, либо пробивались к своим, теряя при этом большинство личного состава.