Борис Сапожников - Наука побеждать

— …многое, Горацио, что нашей философии не снилось! — продолжил я цитатой из Шекспира.

— Именно, — согласился граф. — К примеру, есть одна чрезвычайно редкая порода орлов. По традиции их зовут римскими орлами или аквиллами, хотя они гораздо старше Рима. Первый рекс римского царства, Ромул, приручил такого орла, поместив на герб своей страны. Орёл всегда сопровождал его в битвах и на пирах. И не только его, но и шестерых его потомков — Нуму Помпилия, Тулла Гостилия, Анка Мариция, Тарквиния Древнего, Сервия Туллия и Тарквиния Гордого. Он не видел его в человеческом облике и считал обычной птицей, не оказывая ему должных почестей, завещанных первым рексом Рима. И тогда династия пала и в Рим стал республикой. Сенат оставил близкий римскому народу символ, не понимая его истинного значения. Снова аквиллу смог приручить Гай Юлий Цезарь, историю которого вы, поручик, отлично знаете, равно как дальнейшую историю Рима, ставшего одной из величайших империй того времени. После того многие великие властители владели такими орлами. Например, Иван Третий — первый царь вашей, поручик, Отчизны, некоторым образом получил ещё более редкую особь этого вида. Орла с двумя головами.

— Бог ты мой, — тяжёло вздохнул я, — как такое может быть. Выходит, и иные звери, вроде единорога, сирены, русалки и даже дракона, тоже существуют и их можно найти в вашем магазине.

— Их, — кивнул граф, — и многих иных. Однако, это не значит, что я продаю их. Я торгую самыми обычными животными. Лишь очень редко я продаю зверей особых пород людям, которые в них нуждаются. В основном же, они находят приют в моём магазине, ибо более им податься некуда. Ибо им более нет места в меняющемся мире.

— Тогда у меня остаётся последний вопрос, граф, — произнёс я, поднимаясь со стула. Более находится в магазине графа Ди я просто не мог, но и не задать мучавшего меня вопроса, я также был не в силах. — Вы ответите мне на него без утайки? И можете считать, что вы более мне ничего не должны.

— Я понимаю, что вы хотите спросить у меня, — сказал мне граф. — Знайте, это знание не принесёт вам ничего, кроме новых проблем. И они, может статься, будут стоить вам жизни.

— Вы угрожаете мне? — усмехнулся я.

— Отнюдь, — покачал головой Ди. — Это просто предупреждение от человека, который считает вас своим другом. Вам не понять моей природы, равно и большинству людей, что будут допытываться от вас, кто я. Лучше я поведаю вам, кто такие люди в сером, против которых вы столь рьяно сражаетесь.

— С чего вы взяли, граф? — удивился я.

— Поручик, — рассмеялся Ди, прикрыв лицо рукавом чеонгсама, — вы даже ко мне подошли из-за того, что нападали на меня эти самые серые немцы.

— Когда пятеро нападают на одного, — горячо возразил ему я, — долг любого минимально порядочного человека, вмешаться. И если большинство проходит мимо, это говорит не в их пользу.

— Простите, поручик, — погрустнел граф, понимавший, что всерьёз оскорбил меня. — Я не хотел усомниться в вашей порядочности. Однако, глупо было бы отрицать, что серые немцы весьма заинтересовали вас.

— Согласен, граф, глупо. Я никогда и не отрицал очевидного.

От очередной шпильки в свой адрес, граф вздрогнул, словно я ударил его. Не смотря ни на что, мне стало его даже жаль. Людей, подобных ему, обижать было никак невозможно, ведь они реагировали на обиды как дети.

— Так вот, поручик, — совладав с собою, сказал граф, — большую часть людей в серых мундирах составляют те самые прусские националисты, из-за которых я был вынужден покинуть Берлин. Не только прусских, кстати, но и со всех германских курфюршеств. Однако их предводители — совсем иное. Они пришли с востока, из Тибета, хотя они и не уроженцы тех мест. Их было пятеро, и имена у них весьма странны. Rabe — Ворон, Adler — Орёл, Leiche — Труп, Wolf — Волк и Krieg — Война. И, как верно сказал, Рао их быть не должно.

— Что же это значит? — спросил я.

— Вам, поручик, предстоит узнать это самому, — покачал головой граф Ди. — Даже я не знаю этого.

— Прощайте, граф, — сказал я ему.

— Прощайте, поручик, — ответил он.

Мы оба понимали, что прощаемся навсегда.

Глава 13, Которая вполне оправдывает свой несчастливый номер

Возвращался я по городу, где ещё шли уличные бои, с изрядной опаской, держа в одной руке заряженный «Гастинн-Ренетт» и ладонь другой на эфесе шпаги. Несмотря на победу, одержанную под окнами «Графа Ди», повстанцы в целом терпели поражение. На нескольких перекрёстках ещё шли бои, солдаты теснили рабочих в блузах, те оборонялись яростно, но неумело, и гибли десятками. На многих улицах, по которым я шёл, лежали трупы в мундирах и рабочих блузах, последних, к слову, было гораздо больше. Пару раз меня останавливали патрули, однако документы, выправленные мне у графа Черкасова, вкупе с заявлением, что направлюсь я именно к нему, не вызывали лишних вопросов. Хотя солдаты второго патруля, в отличие от первого, состоявшего из национальных гвардейцев, это были фузилёры Сорок пятого линейного полка, дали мне двух человек в сопровождение, которые довели меня до самых ворот особняка графа Черкасова.

Это было весьма кстати, потому что особняк более напоминал крепость после штурма. На стенах выщербины от пуль, вокруг трупы в рабочих блузах и серых мундирах, на дверях следы от самодельного тарана из фонарного столба. Не приди я практически под конвоем французских солдат, боюсь, осторожный граф предпочёл пустить в меня пулю, нежели отворять дверь.

Меня проводили в кабинет графа Черкасова. Пока шагали по гулким коридорам, я примечал, что дом готов к отражению нового штурма. Слуги носили при себе пистолеты и тесаки, которые весьма неуместно смотрелись на ливреях, однако то, как они придерживали при ходьбе ножны, говорило о многом. На столах возле окон были разложены укороченные драгунские мушкеты, заряженные, в чём я был точно уверен. Под столами лежали подозрительные короба, скорее всего, с патронами. Я не был бы особенно удивлён, если где-то обнаружил небольшую пушку. Лёгкую трёхфунтовку, она как раз поместится в коридоре, а одного залпа картечью хватит, чтобы уничтожить несколько десятков прорвавшихся врагов.

Черкасов принял меня по обычаю не любезно. На столе перед ним лежал пистолет, в дверях кабинета стояли двое с мушкетами, которые быстро разоружили меня.

— Предупреждаю вас, поручик, — первым делом, вместо приветствия, заявил мне граф, — ещё одна подобная эскапада, и я сдам вас в тайную канцелярию. Вы что себе воображаете. Спокойно уйти к графу Ди, когда я вам этого не советовал, — он выделил тоном последние слова, — да ещё и накануне нового мятежа в Париже. Волей-неволей, поверишь, что вы вражеский шпион или провокатор.

— Во-первых, — ответствовал я, — о мятеже я уведомлен никем не был. Он стал для меня таким же surprise, как и для большинства парижан. К тому же, будь я провокатором или, хуже того, шпионом, явился бы обратно к вам?

— Вот только это и спасает вас! — хлопнул кулаком по столу Черкасов. — Таких глупых шпионов ещё свет не видывал.

Он поднялся и стал мерить комнату шагами, сложив руки за спиной.

— Вот что, — продолжил он, — нынче вечером из Петербурга прибыл курьерский дирижабль с новыми приказами для экспедиционного корпуса генерала Барклая де Толли. Я должен переслать их, и моим вестовым будете вы, поручик. Я передам вам приказы и письма к генерал-майору. С вами, поручик, поедет отряд из пяти человек, который будет обеспечивать вашу безопасность. Не лишняя мера при нынешних делах во Франции.

А заодно эти пятеро будут присматривать за мной. Весьма умный ход.

— А теперь отправляйтесь в вашу комнату, поручик, — махнул рукой граф, снова садясь за стол. — Ахромеев проводит вас.

Названный Ахромеевым оказался человеком гренадерского роста, выправка которого наводила на определённые размышления. Был он также худ до тощести, а голову его украшала изрядная — не по годам, как я понимаю сейчас, — лысина. Коротко кивнув двоим ливрейным слугам, Ахромеев указал мне на дверь. Я улыбнулся ему и направился вслед за ним. Слуги встали за моей спиной, и я ничуть не сомневался, что стоит мне сделать лишнее движение, как они тут же всадят мне в спину полфута холодной стали. Таким образом, меня проводили до комнаты, которую я занимал в доме Черкасова. Распрощавшись с ними на её пороге, я захлопнул дверь и, скинув мундир, улёгся спать.

Разбудил меня слуга, забиравший мундир в чистку.

— Милейший, — сонно обратился я к нему, — который нынче час?

— Четверть шестого, сударь, — ответил он, — с копейками.

— Благодарю вас, — ответил я, отворачиваясь от света. Можно было ещё пару часов с чистой совестью проспать.

Второй раз меня поднял луч света, пробившийся между штор, закрывавших окно. Отвыкший от военного распорядка за эти несколько дней, я вытянулся на постели. Хотелось поваляться ещё несколько времени, как в детстве, однако в дверь постучали — и весьма настойчиво.