Евгений Красницкий - Отрок. Богам — божье, людям — людское
«Какой сюжет для порнофильма! Особенно, насчет соседской помощи, дас ист фантастишь! Впрочем, помнится, один из Римских пап, по тем же самым причинам, разрешил в Германии многоженство».
И с чего ратнинский поп поперек этого дела встрять решил? Нажаловался ему кто-то из баб, но ведь сами же христиане и говорят: «Жена да убоится мужа своего!». В церковь Агей заходить не стал, на улице попа отловил, и крестил тот, через девять-десять месяцев, прижитых в грехе младенцев, шепелявя изрядной прорехой в передних зубах. А крестить ему пришлось тогда много — перуничи постарались на общее благо так, что аж самим удивительно сделалось, праздная баба[21] в том году в Ратном редкостью была!
А спустя некоторое время — новая беда! Явились в Ратное княжьи люди в поисках последнего выжившего сына Агея. Провинился Кирюха — княжью дочку украл. На старшего Лисовина смотреть страшно было, почернел весь, враз постарел, шутка ли — род пресечься может! Начали ему друзья намекать, мол, не старый еще, женись второй раз. Все настойчивей и настойчивей намекали, даже с десяток невест присмотрели, каждый на свой вкус. Но Агей все эти намеки однажды пресек раз и навсегда! Встал на капище под идолом и объявил: «Будет нам знамение! Если Корней уцелеет, правы мы были, а если сгинет — кровь односельчан пролили неправедно, тогда пресечение рода Лисовинов станет искуплением того великого греха!». Перечить Агею не осмелился никто.
Не пресекся род, вернулся Корней в Ратное! Награжденный и обласканный великим князем Киевским, с красавицей женой княжьих кровей, да еще и двух внуков Агею привез — Фрола и Лавра. Вранье это, будто ратнинский поп нарочно, чтобы напакостить Агею, такие имена близнецам дал, а Агей его за это еще раз отметелил. Крестили детишек в Киеве, и на крестинах сам великий князь за здоровье младенцев чашу осушил.
Воспрял духом Агей, даже, будто, помолодел, и перуничи возрадовались знамению, подтвердившему их правоту, а выжившие твердые христиане, стали после ратнинской резни именовать сотника Бешеным Лисом. Хоть и звали его так только за глаза, Агей об этом прозвище знал и даже, кажется, им гордился. Однако недолго длилось отцовское счастье ратнинского сотника — умеет христианский Бог посчитаться за проигрыш, пусть даже и пустячном споре, недаром же в десяти заповедях он сам себя именует Ревнителем! Поругались Агей с Корнеем, да так, что сын даже из отцовского дома ушел, благо, что после истребления почти половины твердых христиан, свободного места в Ратном много стало.
Мирился Агей с сыном долго и тяжко, скольких трудов это стоило невестке Аграфене, только она и знала, да еще старуха Добродея, чье участие, в конце концов и решило дело. А все потому, что не смирились твердые христиане с победой перуничей, и, если не выступали открыто, то в тайне выдумывали то одно, то другое.
«Э! Господин бургомистр! А из-за чего поругались-то? Или тоже неприлично рассказывать? Ладно, решили же, вы сэр, не перебивать — терпите теперь».
Перво-наперво, месяца еще не прошло после ссоры, явился к Корнею молодой ратник Данила и сообщил, что одиннадцать молодых воинов порешили собраться в десяток и желают избрать себе десятником его — Корнея Лисовина. Был Данила из рода сотника Петра (того, что сам от сотничества отказался) и все молодые ратники в новом десятке были из твердых христиан. Агей аж задохнулся от возмущения, когда повестили на сходе о том, что его сын дал согласие стать десятником. Однако против обычая не попрешь — имеют право ратники выбирать себе десятников. Примирение же отца и сына это избрание затруднило еще больше.
Потом новая забота вылезла — измыслили (опять же, твердые христиане) собирать Совет опытных воинов, носящих на пальце серебряное кольцо, даваемое за десять побед в поединке с равным противником. Обычай этот принесли с собой черниговцы, говорят, сам князь Мстислав такими кольцами своих храбрецов жаловал. Авторитетом среброносные ратники пользовались очень серьезным, а уж собравшись вместе, могли и самому сотнику окорот дать. И как-то так вышло, что начал этот Совет довольно быстро наполняться зрелыми мужами из твердых христиан, и перуничи оказались в нем в меньшинстве. Подозрительно это показалось Агею, но все по правилам — каждый раз есть два-три свидетеля, да, зачастую, один из них десятник. Так мало того — трех лет не прошло, как пришлось сотнику одевать серебряное кольцо и Корнею, да сидеть с ним на Совете глаза в глаза. Редким по ловкости оказался Корней мечником, да к тому же, если перед сечей выкликали противники поединщика, Корней всякий раз вызывался первым. И побеждал! Почитай, половину из десятка побед, надобных для получения серебряного кольца, он так и добыл — у всех на глазах! Зауважали Корнея Агеича в Ратном непритворно, тут уж и Агею деться некуда было — помирился с сыном.
Прожил Агей после этого еще долго. Дождался, пока вырастут и женятся внуки, дождался даже того времени, когда жена внука Фрола, после двух дочек, родила мальчика — правнука. Крестили того Михаилом.
А погиб Бешеный Лис через несколько месяцев после рождения правнука Мишки, нелепо и обидно, даже тела не нашли — положили в домовину одежду и оружие. Перуничи справили по сотнику тризну, окропив алтарь кровью черного коня, и порешили двигать в сотники Корнея, которому шел уже тридцать седьмой год и который только что приобрел свое зловещее прозвище «Корзень».
Случилось же все так. Осенью, на ярмарке в Княжьем погосте, княжьи людишки, пришедшие в полюдье, попеняли Агею, что податей дреговичи привезли меньше обычного. Может и врали — жадность княжьих людей уже стала притчей во языцех, но Агей пообещал порыскать по глухоманям в поисках неизвестных селищ лесовиков, после того, как встанут реки и замерзнут болота. На снегу искать следы легче — летом-то лесовики за собой следов почти и не оставляют.
Сказано — сделано. Пока после большой облавной охоты по первой пороше ратнинцы разделывали туши, клали в ледники, солили и коптили мясо, выделывали шкуры, да занимались другими заготовками, подкатили и крепкие морозы. Агей, всего с десятком ратников отправился по лесам искать следы, а сотне наказал быть наготове — мало ли, большое селище найдется, одним десятком и не примучаешь. Хотя надежда отыскать крупное селение, доселе неизвестное, была невелика. Через несколько дней поисков наткнулись на след волокуши и нескольких пеших, пошли по нему. След раздвоился — волокуша и конские копыта в одну сторону, пешцы в другую. Агей своих людей тоже разделил: пятеро с десятником пошли по следу волокуши, а Агей, еще с пятерыми — по следу пеших. Переночевали в лесу, и еще до полудня вышли к хутору извергов. Изверги встретили ратников, хоть и без радости, но вежливо: кланялись, пригласили в дом, выставили угощение. Дальше же — неизвестность. То ли опоили чем-то, то ли сонных зарезали, никто не знает и спросить не у кого. Единственное, что поняли по следам десятник и пятеро оставшихся воинов — Агея и пятерых ратников, что были с ним, уже мертвыми (или без памяти) дотащили до проруби и спустили под лед.
Сами-то ратники, шедшие с десятником, никакого жилья не нашли, потому что след волокуши привел их к поляне со стогами сена. Двое молодых парней, грузивших сено на волокушу, увидев ратников, все бросили и скрылись в лесу, а следы их завели ратнинцев в такие буераки, что и пешему-то пролезть трудно, а уж конному и вовсе пути нет. Вернулись на старый след, к вечеру вышли к хутору. Изверги кланялись, приглашали в дом, сулили угощение, но никто из тех, кто ушел с Агеем, так и не появился, и это показалось десятнику очень подозрительным. На хутор не пошли, а пошарили вокруг и поняли, что тела сотника и ратников спустили в прорубь. Впятером лезть на хутор побереглись, а встали вокруг дозором, отправив гонца в Ратное.
Принесенная гонцом весть об убийстве сотника подняла в седло всех, способных носить оружие, и как-то само собой получилось, что во главе карательного похода встал Корней. Никто особенно и не удивился — на святое дело идет человек, за отца мстить! Только вот не догадывался никто, какой вид примет эта месть.
Шли быстро, чтобы не растягиваться — несколькими отрядами, и один из отрядов отловил, по пути двух охотников дреговичей. Корней приказал их не обижать, но вести с собой. Когда подошли к хутору, увидели на снегу два пробитых стрелами тела — хуторяне, предчувствуя беду, пытались ночью сбежать, но ратники в дозоре не спали. Взять полным составом сотни хутор, где вместе с бабами и детишками, от силы, набралось бы два десятка народу, никакой сложности не представляло, но Корней задумал нечто иное. Он приказал, снять плетень с огорода и обнести им хутор. Плетня оказалось недостаточно, и тогда в снег воткнули колья и переплели их ветками.
После того, как работа была завершена, Корней вышел к самому ограждению и заорал: «Эй, слушайте! Перун Громовержец всегда вашего Велеса побеждал, а Крест Животворящий над всем властвует! Посему, судьба ваша предрешена, и изменить ее не может уже никто и ничто!» Похлопал рукой по плетню и снова заорал: «Знаете что это такое?! Вы ведь, когда покойников своих хороните, корзинь для них плетете! Так вот: это — корзинь для вашего хутора, для всех сразу!».
